Апрель 2009

Некоторые блюда эротического меню, занимающие у повара особенно много времени, можно приготовить заранее. Например, конфеты хорошо хранятся в холодильнике. Туда же можно положить и полоски из машевой муки, которые нужно долго высушивать в духовке. А эссенция из роторного испарителя не испортится, если её держать в герметично закупоренном сосуде.

Мараван занимался заготовкой блюд впрок, когда в дверь его квартиры позвонили.

Открыв, он разглядел в полумраке лестничной площадки высокую фигуру Македы.

– Не волнуйся, кроме соседа со второго этажа, меня никто не видел, – улыбнулась девушка, встретив испуганный взгляд тамильца.

– Этого вполне достаточно, – проворчал он, пропуская её в квартиру.

Македа сняла пальто, под которым оказалось национальное эфиопское платье.

– Я решила, что такая одежда больше подходит для вашего района, – объяснила она.

– Чего ты хочешь? – спросил Мараван.

– Прежде всего твоего замечательного белого чая, – ответила Македа, – вряд ли у тебя есть шампанское.

Мараван имел в виду совсем не это, и вряд ли Македа поняла его неправильно. Тем не менее он кивнул.

Она последовала за ним на кухню и обратила внимание на конфеты на разных стадиях готовности, разложенные на столе.

– Это для меня и Дальманна? – поинтересовалась эфиопка.

Мараван кивнул, заливая в чайник воду.

– Можно? – Она показала на пряную глазированную раковину из нутовой муки.

– Но только одну, они у меня наперечёт, – разрешил Мараван.

Он достал из буфета две чашки с блюдцами и поставил их на поднос.

Македа выбрала одну раковину и надкусила.

Вскоре вода закипела. Мараван заварил чай и пошёл с подносом в гостиную.

Дипам на домашнем алтаре горел, и в комнате стоял приятный запах сандалового дерева. Курительную палочку Мараван зажёг во время своей последней молитвы. Перед алтарём стоял снимок с убитыми мальчиками‑солдатами. Македа разглядывала его, пока тамилец накрывал на стол.

– Который из них? – спросила она.

– Первый слева, – ответил Мараван, не повернув головы.

– Совсем ребёнок, – вздохнула Македа.

– Он хотел стать поваром, как я.

– И, безусловно, был бы хорошим мастером, – добавила Македа.

– Конечно.

Тут тамилец наконец посмотрел на фотографию.

– Это просто несправедливо, – прошептал он прерывающимся от слёз голосом.

Македа кивнула.

– У меня была кузина, – сказала эфиопка. – Она хотела стать медсестрой. В десять лет её призвали на войну. И вместо того чтобы лечить и ухаживать за ранеными, она училась управляться с «Калашниковым»… Ей не исполнилось и двенадцати…

Голос Македы задрожал. Мараван положил ей руку на плечо.

– За свободную Эритрею…

Она как будто попыталась засмеяться, но в результате разрыдалась.

Оба сели и сделали по осторожному глотку всё ещё горячего чая.

– И эти дети на совести у таких людей, как Дальманн, – сказала Македа, поставив свою чашку на стол.

Мараван покачал головой:

– Нет, виноваты те, кто развязал эту войну.

– Ты имеешь в виду идеологов? Да, они отвратительны. Но всё же не так, как поставщики оружия. Это благодаря им война вообще стала возможна. Такие, как Дальманн, наживаются на ней, и только поэтому она продолжается.

– Дальманн – слишком мелкая рыбёшка. – Мараван махнул рукой.

Македа кивнула:

– Да, но это наша рыбёшка.

Тамилец ничего не сказал.

– И он ответит нам за остальных, – добавила девушка после долгой паузы.

Мараван по‑прежнему молчал.

– Ты ведь сказал, что хочешь покончить с этой работой. Так почему же ты взялся готовить этот ужин, а? Именно этот?

– Я не знаю, – развёл руками Мараван.

– Ведь ты что‑то задумал, так? – не отставала Македа.

– Я ничего не задумал, – покачал головой Мараван. – А ты? Почему ты согласилась на это?

– Я знаю почему, – кивнула Македа.

Снаружи завыла полицейская сирена, а потом снова стало тихо.

– У Дальманна больное сердце, – добавила эфиопка.

– Надеюсь, это серьёзно.

Македа усмехнулась:

– Он перенёс инфаркт. Доктора вшили ему трубку в коронарную артерию, и теперь он должен постоянно понижать давление и разжижать кровь, иначе его ждёт ещё один.

Мараван молча подул на свой чай.

– А ты знаешь, где с ним случился первый инфаркт? – спросила девушка.

Мараван затряс головой.

Македа натянуто засмеялась.

– В «Хувилере». В самый разгар веселья.

Тамилец не реагировал.

– Теперь он должен себя щадить. Никаких перенапряжений!

– Понимаю, – кивнул Мараван.

Македа сделала ещё глоток чая.

– Ты можешь исправить сбой эрекции? – неожиданно спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Приготовить еду, чтобы помогала в таких случаях?

– Ну, может, со временем…

– Нужно прямо сейчас.

Мараван неуверенно пожал плечами.

– Есть такие добавки, они срабатывают уже через полчаса, – сказала Македа.

– У меня их нет.

– У меня есть.

Через пятнадцать минут она ушла, оставив на столике рядом с чайным сервизом четыре таблетки.

Во сне Мараван кричал. Ему привиделось, что он стоит в дремучем и мокром, будто после дождя, тропическом лесу. Внезапно из чащи вынырнуло несколько танков. Они покружили, пропахав своими гусеницами просеки, и снова исчезли в джунглях. Потом они вернулись и опять уехали, и так несколько раз. Когда же от зарослей вокруг ничего не осталось, Мараван увидел перед собой сверкающую поверхность океана.

Он проснулся и зажёг свет. У постели, словно испуганные животные, замерли деревца карри.

Мараван взглянул на часы. Три ночи. Если он сейчас не встанет и не выпьет горячего молока с кардамоном и корицей, точно не уснёт до утра.

Он поставил кастрюльку на плиту и вспомнил о предложении Македы.

Не успело молоко разогреться, как Мараван принял решение.

– В архивах Генеральной прокуратуры? Ты шутишь?

Дальманн, уже одетый для ужина, сидел за своим письменным столом с латунными уголками, покрытым зелёной скатертью поверх кожи с золотой отделкой. Команда «Пищи любви» работала на кухне всю вторую половину дня. Перед приходом Македы Дальманн хотел выпить рюмочку хереса, как вдруг откуда ни возьмись появился Шеффер с какими‑то важными новостями.

Дело действительно не терпело отлагательств. По недосмотру Генеральной прокуратуры в каком‑то архиве сохранилась целая кипа документов по ядерной контрабанде, большая часть которых была уничтожена Бундесратом под давлением ЦРУ. И теперь, вместо того чтобы разделаться и с этим остатком, как поступил бы любой нормальный человек, они бьют во все колокола.

– А ты уверен, что других не осталось? – кричал Дальманн. – Да, ещё один вопрос: не упоминается ли в этих бумагах «Палукрон»?

– Об этом мне неизвестно, хотя не исключено. Я только знаю, что специалисты из Международной комиссии по атомной энергетике в тот же день просмотрели бумаги и отделили наиболее актуальные от «не представляющих важности».

– Ну, касающиеся «Палукрона», наверное, не считаются актуальными?

– Из этого нам следует исходить.

– Так пусть эти атомщики берут себе актуальные, а остальные закладывают в шрёдер.

– Боюсь, именно актуальные они и уничтожат.

Дальманну не понравилось замечание Шеффера.

– И что ты предлагаешь? – сердито спросил он своего помощника.

Сейчас он смотрел на него с презрением, как будто ждал, что тот немедленно сгладит свою оплошность.

– Ещё рано делать прогнозы, – развёл руками Шеффер. – Я просто хотел ввести тебя в курс дела. Разговор не телефонный, как ты понимаешь, вот я и пришёл.

– Скажи ещё, что мой телефон прослушивается.

– Ни в чём нельзя быть уверенным, когда имеешь дело со службами безопасности.

В этот момент в дверь позвонили.

– Это ко мне, – оживился Дальманн. – У тебя ещё что‑нибудь?

Шеффер поднялся со стула.

– Несмотря на всё это, я желаю тебе приятного вечера, – сказал он. – Отдыхай. Надеюсь, всё обойдётся.

– Тебе того же, – пробурчал Дальманн почти серьёзно.

Он тоже встал, чтобы проводить Шеффера в прихожую, где Лурд уже помогала Македе снять пальто. Казалось, даже Шеффер залюбовался девушкой.

Половину дня провёл Мараван в плохо оборудованной кухне этого роскошного, но отдающего пошлостью дома. Он работал не за страх, а за совесть. Он будто ощущал рядом присутствие Улагу и Нангай. Вот они наблюдают, как Мараван измельчает кусочки помидоров, из которых удалены косточки; как превращает белые луковицы в груду крошечных кубиков; как двумя ударами ножа отделяет от зелени головки чеснока; как смесь кориандра, тмина, чили и тамаринда становится прозрачной пастой. Вот он демонстрирует им новые технологии приготовления пищи: гелификацию, сферификацию, выделение пены и эссенций. Он тихо разговаривал с ними, не обращая внимания на Андреа, которая явилась в плохом настроении и была готова сорваться на ком угодно.

За день до этого Мараван с утра пораньше направился в ближайшую аптеку и купил минирин по рецепту, выписанному для Нангай. Аптекарь узнал его и сочувственно спросил:

– Ну, как ваша тётя? Или она вам мать?

– Двоюродная бабушка, – ответил Мараван. – Спасибо, помаленьку.

На кухне он распаковал лекарство и внимательно прочитал инструкцию. Потом измельчил одну таблетку в маленькой ступке. Смочив кончик мизинца, прикоснулся им к порошку и осторожно попробовал на вкус. Горько.

Он высыпал измельчённую таблетку в стоящую рядом рюмку. Сначала вода помутнела, но потом снова стала прозрачной. Мараван понюхал раствор, поставил рюмку перед собой и задумался.

Через некоторое время тамилец встал, оделся и вышел в ближайший продовольственный магазин, откуда принёс бутылку кампари.

Затем в ступку отправилась следующая таблетка. Её Мараван растворил в рюмке кампари. Как и в предыдущий раз, жидкость сначала помутнела, а потом снова стала прозрачной.

В другую рюмку Мараван налил чистого кампари. Попробовал из обеих. Горько.

Тогда он растёр ещё десять таблеток и высыпал порошок в бокал со ста пятьюдесятью граммами кампари. Как только муть осела, Мараван добавил туда полтора грамма альгината.

Затем тамилец набрал кампари с минирином в шприц и несколько раз капнул из него в раствор хлорида кальция. Образовались шарики, которые он старался делать одинаковыми по размеру. Он по очереди выуживал их из раствора и нюхал, однако на язык не пробовал.

Эти красные шарики Мараван поместил в бокал, куда заранее насыпал колотый лёд из замороженного апельсинового сока. Покончив с приготовлением напитка, тамилец украсил его тоненьким ломтиком апельсина.

Итак, коктейль готов.

Мараван ещё раз понюхал его и вылил в раковину.

Потом он снова растирал таблетки в ступке, уже на следующий день. На три бокала должно хватить. Мараван слышал, что Дальманн любит выпить.

Неожиданно в дверь позвонили. Мараван удивился: для Македы слишком рано. Но тут на кухне появилась Андреа и объяснила, что это вездесущий Шеффер, – именно так она выразилась.

Через полчаса снова кто‑то пришёл.

– Это она, – мрачно сообщила Андреа.

Аперитив был готов.

– Коктейль «кампари оранж» для господина Дальманна, – объявила Андреа, протягивая бокал клиенту. – Македе, как всегда, шампанское.

Собственно говоря, Дальманн предпочёл бы самый обычный «кампари оранж». Или, что ещё лучше, просто кампари с содовой. Но он хотел играть по всем правилам.

Поэтому он взял бокал и попросил красивую официантку рассказать о напитке.

– Это искусственная икра с кампари в апельсиновом льду. Аперитив, – объяснила она.

Дальманн подождал, пока Андреа вышла из комнаты, и чокнулся с Македой. Эфиопка улыбнулась ему через край своего бокала – и гнева на разгильдяйство генерального прокурора как не бывало.

Дальманн оглядывался вокруг и не узнавал своей спальни. Всю мебель, кроме кровати и ночного столика, вынесли. Ужин накрыли на низеньком круглом помосте, вокруг которого вместо стульев разбросали подушки.

– Ну, можно ложиться, – пошутил Дальманн, когда они вошли в комнату и его глаза успели немного привыкнуть к свечам и полумраку.

После коктейля он развеселился, хотя пить было не так‑то просто: красные шарики ускользали и разбегались в разные стороны. Часть из них Дальманн проглотил, часть отлавливал губами. Македа заливалась смехом, наблюдая его усилия, и Дальманн, чтобы позабавить её, выловил их все до одного.

– Может, стоит продолжить? – спросил он, когда бокал опустел и игра закончилась.

Эфиопка не поняла, и он попробовал выразиться иначе.

– Не попросить ли добавки?

Девушка позвонила в храмовый колокольчик.

Мараван со своим амюс‑буше был тут как тут.

Стоило ему только открыть бутылочку с эссенцией из листьев карри, корицы и кокосового масла и брызнуть несколько капель на крошечную чапати из рисовой муки, как в нос снова ударил аромат его юности. Его и Улагу, чья жизнь оборвалась так рано.

И тогда Мараван решился на то, чего прежде никогда не делал: он взял одну чапати и засунул её себе в рот, чтобы, закрыв глаза, ощутить во рту её вкус, постепенно раскрывающийся во всех своих оттенках.

– Я думала, они у тебя наперечёт, – недовольно заметила Андреа, ожидавшая возле двери очередного сигнала.

Мараван открыл глаза, прожевал и глотнул.

– Их хватит, – ответил он Андреа.

Со второго этажа послышался звонок. Андреа взяла чапати и понесла вверх по лестнице.

Вернувшись на кухню, она поставила перед Мараваном пустой бокал.

– Он хочет ещё.

Мараван сделал ещё один коктейль.

Дальманн ещё успел насладиться переплетёнными лентами из машевой муки и замороженной шафран‑миндальной эспумой. Потом Македа, громко звеня в колокольчик, сбежала вниз по лестнице.

– Он умирает, – сообщила она и сразу поспешила обратно.

Мараван с Андреа устремились за ней.

Дальманн лежал на индийских подушках. Его сжатая в кулак правая рука покоилась на груди. На белом лице блестели капельки пота. Рот был разинут, словно ему не хватало воздуха. В широко раскрытых глазах застыл ужас.

Македа, Андреа и Мараван остановились у входа. Никто из них не подошёл ближе, каждый думал о своём. Иногда им казалось, что Дальманн хочет что‑то сказать, но не может. Он то закрывал глаза, словно устав сопротивляться смерти, то вдруг снова оживал и возобновлял борьбу за жизнь.

– Нужно позвонить, – предложила Андреа.

– Да, нужно, – согласилась Македа.

– Номер 144, – добавил Мараван.

Но никто из них не сдвинулся с места.

Потом Македа всё‑таки вызвала «Скорую помощь», а Андреа и Мараван рассказали прибывшим дежурным полицейским, что произошло.

Врачу оставалось только констатировать смерть пациента. Вскрытие показало, что стент, вставленный в коронарную артерию восемь месяцев назад, несмотря на кардиоаспирин и плавике, сдвинулся с места. По словам лечащего врача, доктора Хоттингера, летальный исход стал следствием нездорового образа жизни, который, несмотря ни на что, продолжал вести больной.

Показания эфиопско‑британской гражданки Македы Ф., которая в тот вечер готовила для покойного, подтвердили мнение доктора. На это же указывало и содержание алкоголя в крови.

Герман Шеффер организовал для Эрика Дальманна достойные похороны, на которых тем не менее присутствовало меньше гостей, чем ожидалось. Он же позаботился о хорошем некрологе в журнале «Пятница».

Остальные СМИ отделались объявлениями. Фирма «Палукрон» ни в одном из них не упоминалась.

На островах Силли[47] нарциссы цветут ещё в ноябре. А сейчас, в апреле, они торчали небольшими группками в траве, придавая поляне сходство с английским газоном.

Вот уже две недели Андреа и Македа завтракали в постели, а потом спускались к морю по узкой тропинке, чтобы, подобно вялым доисторическим животным, весь день валяться на берегу.

– А знаешь, почему я не стала помогать Дальманну? – неожиданно спросила Андреа подругу.

До сих пор они избегали говорить на эту тему.

– Ты хотела, чтобы он умер, – предположила Македа.

Андреа кивнула:

– Я страшно ревновала.

Македа положила руку подруге на плечо и притянула её к себе.

Некоторое время они шли в обнимку, но потом тропинка сузилась настолько, что девушки были вынуждены разойтись. Андреа выступила вперёд.

– В тот вечер он должен был умереть на мне, – вдруг сказала Македа.

Андреа остановилась и оглянулась на неё.

– Я думала, он не мог больше заниматься сексом.

– Я хотела применить специальные средства, помогающие эрекции.

– Это как?

– Я попросила Маравана добавить их ему в пищу.

Андреа уставилась на эфиопку широко раскрытыми глазами.

– Вы хотели его извести?

Македа кивнула:

– Чтобы он поплатился и за всех остальных.

Андреа опустилась на мягкую траву с краю тропинки. Её и без того белая кожа стала ещё бледнее.

– И конечно, этот препарат спровоцировал второй инфаркт, – кивнула она.

Македа села рядом и улыбнулась.

– Ничего подобного. Мараван их не использовал.

– Ты уверена?

– Он вернул их мне в тот же вечер.

– Слава богу!

Они посидели ещё некоторое время, глядя на море, даже в это время года тёплое благодаря Гольфстриму, и на облака, сгрудившиеся в западной стороне неба.

– Может, есть на свете высшая справедливость, – задумчиво заметила Андреа.

– Это точно, – отозвалась Македа.

На тарелке лежали половинки манго и нарезанные ломтиками ананасы. Из манго Мараван вырезал косточку, потом при помощи ножа украсил тёмно‑жёлтую мякоть узором в клетку и вывернул плод наизнанку. Теперь его нежная плоть походила на броню.

Ломтики ананаса Мараван уложил лодочкой. Сзади торчал хвост жёстких листьев. Чешуйчатую кожуру тамилец срезал, круглую сердцевину плода удалил. Мягкие прямоугольные кусочки лежали на тарелке в шахматном порядке, касаясь друг друга краями, обращёнными к её середине.

Не сказать чтоб очень оригинально, зато красиво и удобно есть.

В то ранее утро Мараван работал на своей кухне. Он смотрел в окно на дождь и серый, промозглый день. Мусоровоз с грохотом опустошил контейнер, а потом дома на Теодорштрассе снова погрузились в зловещую тишину, воцарившуюся здесь с тех самых пор, как правительство Шри‑Ланки объявило о поражении ТОТИ. Журналистов, независимых наблюдателей и международные организации по‑прежнему не пускали в зону боевых действий. Оставалось верить зловещим слухам о десятках тысяч убитых, замученных голодом, павших жертвами эпидемий мирных жителях и о военных преступлениях, совершаемых обеими воюющими сторонами. Те, у кого были родственники в этих районах, со страхом ожидали новостей. Те, до кого доходили хорошие известия, не смели радоваться, оглядываясь на остальных. И всех одинаково пугала неопределённость будущего, и в Европе, и на Шри‑Ланке.

Но, как и прежде, эта трагедия не попадала на первые страницы газет. Их посвящали темам, касающимся всех: в Мексике зафиксирована вспышка свиного гриппа, грозившая вылиться в пандемию с миллионами жертв, как после Первой мировой войны.

С вечера Мараван замесил тесто из рисовой муки, кокосового молока и сахара. Полчаса назад он добавил в него немного соли и разрыхлителя. Теперь пришло время смазывать чугунную сковороду кокосовым маслом.

Мараван положил на неё две ложки теста и подержал над плитой, поворачивая из стороны в сторону, чтобы оно растеклось ровным слоем. Потом разбил яйцо и вылил его на середину получившегося блина. Затем Мараван поставил сковороду на медленный огонь и накрыл крышкой. Через три минуты, когда края лепёшки стали хрустящими, а яйцо прожарилось, Мараван поместил сковороду в тёплую духовку и приступил ко второй порции.

Наконец он поставил на поднос тарелки с ароматной яичницей и кокосовым чатни, чашки с чаем и тарелку с фруктами и пошёл в спальню.

Там было темно, однако Сандана уже проснулась.

– Когда ты, наконец, приготовишь мне «меню любви»? – спросила она.

– Никогда, – ответил Мараван.