Глава 15. – Мне плевать, что Крагсет прервал свой отпуск

– Мне плевать, что Крагсет прервал свой отпуск! По мне, лучше бы он и дальше прохлаждался! Не надо было будить меня от спячки, но раз уж разбудили – именно я доведу это дело до конца!

– Комиссар Бьорн, – послышался из трубки негромкий, спокойный голос министра, – если бы не это, без всякого преувеличения, чудовищное дело, никому бы и в голову не пришло дать вам второй шанс. Но, разумеется, никто не требует от вас искупать свою вину. Если вам не удалось победить своих демонов за время отсутствия старшего комиссара Крагсета, вы можете сражаться с ними и дальше.

Бьорн с трудом удержался от очередной резкости. Затекшие ноги в тяжелых ботинках нервно постукивали по полу, язык нервно терся о сухое нёбо. С самого отъезда из дому он не выпил ни капли спиртного.

Министр, очевидно пребывавший в холодном бешенстве после прочтения свежих газет (в них так и мелькали заголовки вроде «Кровавая бойня в отеле „Европа“»), продолжал:

– Бьорн… Алло, Бьорн, вы меня слышите?

– Да, хорошо слышу, господин министр.

– Крагсет прибудет завтра. Вы подготовите для него всю нужную информацию. Держите прессу на расстоянии. Black‑out.[12]Понятно? Wait‑and‑see![13]В отеле все должны оставаться в своих номерах. Никого не впускать, никого не выпускать. Если вам не хватает людей, я пришлю военных. И самое главное, ради бога – никакой самодеятельности! Не играйте с подозреваемыми в кошки‑мышки. У вас ведь, как я понимаю, уже несколько подозреваемых?

– Да, можно сказать, что так.

– Сколько именно?

– Чуть меньше сотни, господин министр.

– Не устраивайте балаган! Шесть убийств за три дня, у вас под носом!.. Рекордсмены, вашу мать!..

– Семь, господин министр.

– У вас есть другие подозреваемые, кроме этих несчастных девчонок? Все послы столпились сейчас у меня в приемной и требуют объяснений. Вы понимаете, что это значит?

Бьорну ничего не оставалось, как опустить трубку на рычаг. Щелчок в абсолютной тишине, царившей в ресторане отеля, прозвучал очень громко, и все, кто там находился, одновременно повернулись к комиссару, в том числе Йохансен, стоявший за стойкой бара. Глаза инспектора помутнели от усталости, сухие губы были плотно сжаты.

В ресторане собрался почти весь персонал отеля, за исключением нескольких горничных, относивших подносы с завтраком тем постояльцам, которые после страшного известия не решались спуститься вниз, однако все же не утратили аппетита.

У Анжелы, сидевшей за крайним столом с чашкой кофе в руках, глаза были красными от слез, как и у большинства мажореток.

Незадолго до того Эли, отказавшаяся идти убираться в сауну и охотно согласившаяся вместо этого на работу в прачечной, разбудила своим криком весь отель. Страшная весть быстро разлетелась по этажам. Из каждой стиральной машины полицейские извлекли по одному искалеченному, разбухшему от горячей воды телу. Это кошмарное зрелище теперь словно незримо присутствовало перед глазами всех постояльцев отеля.

Бьорн в упор взглянул в мутные, безжизненные глаза своего помощника:

– Йохансен!

– Да, шеф?

– Бурбон. Безо льда.

Йохансен, несколько последних часов не отрывавший глаз от экрана монитора, даже бровью не шевельнул, как будто в таком распоряжении не было ничего необычного.

– А ты сам, кстати, не хочешь? Для бодрости?

– Нет, шеф, я от этого сразу усну. Я всю ночь смотрел видеозаписи.

– И что там?

– Есть одна кассета, – произнес Йохансен с многозначительной интонацией. – Я распорядился, чтобы сделали фотоснимки с нескольких кадров. Но они будут готовы только завтра. А кассету можешь посмотреть, когда захочешь.

– Сначала немного взбодрюсь.

– Ты уверен?

– Уверен.

Йохансен не двинулся с места. Вместо этого он почтительно спросил:

– Это правда, что Крагсет завтра вернется?

Огромное тело Бьорна приподнялось на цыпочках, живот уперся в край оцинкованной стойки. Но его пальцам не удалось дотянуться до бутылки. Йохансен втянул голову в плечи. Бьорн тяжело опустился на пятки:

– Йохансен, давай лучше выйдем на минутку.

Все, кто был в ресторане, провожали их взглядом, пока они не скрылись в кухне. Вскоре оттуда донесся звон разбитой посуды.

Стоя в луже дымящегося кофе, Бьорн держал за воротник помощника, одновременно прижимая его к плите. Голос комиссара грохотал, словно тот говорил из бочки:

– Крагсет когда вернется, тогда и вернется! А пока ты работаешь со мной, напарничек! Если ты не со мной, можешь отправляться на боковую прямо сейчас!

– Нет, все в порядке, шеф, я пока могу обойтись без сна.

– Вот и хорошо. Тогда к делу.

Бьорн отступил на шаг и выпустил воротник инспектора.

– Давай рассказывай, про что кино.

Йохансен выпрямился и заговорил, словно читая сценарий:

– Все спокойно в отеле «Европа»… Но вот какое‑то движение в северном крыле… Два часа двадцать восемь минут ночи, жертва выходит из своего номера…

Он замолчал, увидев, что Бьорн его не слушает, а смотрит куда‑то вглубь кухни, предостерегающим жестом подняв руку. Йохансен, мгновенно насторожившись, протянул руку к кобуре и шагнул к двери, одновременно повернув голову к начальнику.

– Нет, ничего… мне показалось.

– Тем лучше. На чем я остановился?.. Ах да. Все спокойно в отеле «Европа», и вот…

– Это все я знаю. Я говорю о прошлой ночи, а не о позапрошлой.

– Но я не мог посмотреть вчерашнюю кассету. Ты же сам мне сказал забрать магнитофон в участок…

Бьорн чертыхнулся.

Он направился к двери, две створки которой открывались в обе стороны, потом сделал шаг назад, застегнул куртку и бросил на помощника испепеляющий взгляд со словами:

– Мы здесь на осадном положении, Йохансен. Никого не впускать, никого не выпускать. Министр обещал прислать нам подкрепление. На ночь расставь людей повсюду, хоть у каждого номера! Я не шучу. Еще одно убийство – и ты досрочно отправишься на пенсию. За компанию со мной. – Комиссар с такой силой стукнул кулаком по столу, что ряды бокалов на полках задребезжали. – For Helvete! И чтоб никто не смел тронуть даже волосок на голове Анжелы!

– Успокойся, шеф, – в замешательстве пробормотал инспектор. – Я принесу тебе бурбона…

– Лучше сразу целую бутылку.

– Э‑э…

– Организуй мне где‑нибудь в зале место для допроса, и каждые пятнадцать минут вызывай нового свидетеля. Сначала девчонок, потом – обслугу.

– Всех в один день?!

– Да.

– Но все вас ждут… там, в холле. И… что я скажу судмедэксперту?

– Ты справишься.

Йохансен невольно приосанился:

– Хорошо, шеф.

– Да, и еще. Мне нужен Здоровяк, чтобы переводил, если я вдруг забуду какое слово.

– Он с утра не появлялся.

– Черт!.. Найди его!

Бьорн уже протянул вперед руки, чтобы распахнуть створки двери, но Йохансен поспешно подошел и прошептал:

– Заодно принесу тебе мятные пастилки…

– Это зачем?

– Чтобы отбить запах спиртного… тебе ведь придется говорить со столькими людьми…

Бьорн поднес ко рту ладони и дохнул. На лице его появилась гримаса отвращения. В благодарность за хорошую идею он слегка хлопнул Йохансена по плечу, отчего тот вылетел через створки обратно в ресторанный зал.

Благодаря этому внезапному явлению инспектора немного ослабло общее напряжение. Йохансен передал подчиненным все распоряжения Бьорна, которые те должны были выполнять, а сам, как и было ему поручено, нашел место для допроса – угол зала, отгороженный искусственными пальмами и дешевым пианино, судя по всему, выполнявшим в основном декоративную функцию. Бьорн решил начинать, не дожидаясь переводчика. Медленно потягивая карамельного цвета алкогольный напиток, он терпеливо выслушивал мажореток, повторяющих примерно одно и то же. Итак, его завтрашний отчет старшему комиссару Крагсету будет предельно краток: все до смерти напутаны, никто ничего не видел, ничего не слышал.

Анжела попыталась приблизиться к Бьорну, но Йохансен вежливо ее отстранил.

– Позвольте мне сказать комиссару нечто важное, инспектор… Мне действительно есть что сказать.

– Я надеюсь…

– Я знаю, кто на той видеокассете…

– И мы тоже знаем – ваша крестница.

– Нет, не в ресторане… я знаю, кто вошел в сауну после меня, точнее, уже после того, как я вышла…

– Нам не известно точно, когда вы вышли. Камера не…

– Вы меня не слушаете. Это не Адриана. Нас всех обманул костюм мажоретки. Это не могла быть она.

Йохансен с трудом удержался от изумленного восклицания, но на всякий случай встал против света, чтобы Анжела не смогла разглядеть его лица. Из всех возможных методов допроса он решил избрать наиболее простой: четкие вопросы для получения столь же четких ответов. Стараясь говорить твердым тоном, исключающим дискуссию, он спросил:

– Итак? Кто же тогда эта другая девушка?

Анжела покачала головой, одновременно пытаясь обойти инспектора:

– Нет, я… позвольте мне поговорить с Бьорном.

Она опустила глаза. Йохансен по‑своему истолковал ее смущение и отвернулся.

– Нам нужно поговорить, – нерешительно произнесла Жозетта, остановившись в нескольких шагах от крестной.

Та ответила коротким кивком и, обращаясь к Йохансену, добавила:

– Жозетта – моя крестница… Она очень напутана всем этим… да и кто бы не испугался на ее месте!..

– Спасибо. Кажется, вы ответили на мой вопрос.

Жозетта вышла из зала вместе с остальными мажоретками в сопровождении полицейских, которым было поручено их охранять. Йохансен направился к двери, ведущей в подвал. Решив, что поговорит с Бьорном позже, Анжела, взяв фотоаппарат, последовала за инспектором.

Из‑за отсутствия многих работников отеля на своих местах работа медицинских служб оказалась парализована. Снегоочиститель стоял в отсеке гаража, запасных ключей от которого никак не могли найти, поэтому невозможно было убрать огромные сугробы, скрывшие под собой наклонный подъем к гаражам. С проклятиями в адрес местных служащих работники «Скорой» сами вооружились лопатами и принялись раскидывать снег, с трудом удерживая равновесие на наклонной плоскости.

В подвале отеля царил настоящий хаос. Полицейские, закончив первичный осмотр, бесцельно бродили по служебным помещениям, переговариваясь по рации. Никто не решался снова зайти в прачечную, которую между собой уже окрестили «пыточной».

Йохансен, только что спустившийся, направился прямо туда, распорядившись, чтобы никто его не сопровождал. Анжела благоразумно осталась у порога, наблюдая за остальными полицейскими. Затем она сделала несколько снимков: никаких лиц крупным планом, только фигуры в форменной одежде. Затем, убедившись, что никто не обращает на нее внимания, сделала глубокий вдох и проскользнула в прачечную.

У нее сразу же возникло ощущение, что она попала в склеп. Суматоха и беспорядок, какие она наблюдала в соседних помещениях, остались позади; в прачечной царило застывшее безмолвие. Шесть белых полотняных мешков, запятнанных кровью, слишком длинных для своего содержимого, лежали в ряд перед шестью стиральными машинами. Стеклянные иллюминаторы машин были распахнуты, на внешних ободках круглых отверстий также виднелись следы крови.

Анжела пристально изучала эту картину, не в силах отвести взгляд. Затем слегка расслабила пальцы, крепко сжимавшие фотоаппарат, и склонилась над ним – в конце концов, ее присутствие здесь было оправдано только ее работой. Щелчок затвора нарушил жуткую тишину. Анжела невольно всхлипнула, глядя на длинные белые мешки в кровавых пятнах. Потом вспомнила, что Йохансен тоже здесь. Она не сразу его заметила: инспектор сидел на корточках возле сваленного в кучу грязного белья в конце длинного ряда стиральных машин. Невозможно было понять, на что он смотрит, но, судя по его лицу, это было что‑то ужасное. Приблизившись, Анжела тоже это увидела: зацепившийся за стальной крючок иллюминатора лоскут человеческой кожи.

Услышав новый щелчок фотоаппарата, Йохансен обернулся, и в его прищуренных глазах мелькнула ярость. Затем инспектор резко выпрямился и направился к двери. У порога он обернулся, судя по всему, удивленный тем, что Анжела не следует за ним.

– Могу я побыть здесь некоторое время? – спросила она.

– Бьорну не стоило бы освобождать вас из‑под ареста, – вместо ответа сказал Йохансен. – К счастью, скоро все изменится, уж поверьте мне. Я не знаю, что вы там задумали с вашей крестницей, но я не спущу с вас глаз…

После чего вышел и закрыл за собой дверь.

Чувствуя во рту привкус пыли, Анжела прислонилась спиной к двери. Холодно. Все здесь ужасно холодное, начиная с этой металлической двери, к которой можно примерзнуть… Анжела сделала шаг вперед и глубоко вдохнула влажный воздух прачечной.

Дверь за ее спиной – это железная дверь холодильника.

Она выдохнула воздух, ожидая увидеть облачко пара. Но нет, в окружающей влажной теплоте именно она была самым холодным предметом. Таким же холодным, как содержимое длинных белых мешков…

Анжела думала: «Я пробыла с отцом всего лишь несколько минут. Мне слишком поздно сказали о случившемся. Я приехала так быстро, как только смогла. Ему уже показали, что в холодильнике. Еще один застывший скелет в семейном шкафу… У меня было несколько минут, чтобы подумать вслух обо всем том, о чем я никогда не говорила… Этот холод, этот стылый запах мертвых… Мертвые все похожи, они выглядят так благопристойно, как будто стараются облегчить скорбь своих живых близких… И все одинаково пахнут. Словно лягушки на уроках естествознания… Этот запах отвратительно нейтральный, как будто исходящий из пустоты… И я тоже когда‑нибудь умру. И от меня будет исходить этот смрад небытия. Кто будет его вдыхать?.. Несколько минут наедине с холодом, идущим из холодильного шкафа… Наедине с отцом, который больше не отец… И – эта странная кукла из застывшей плоти… Галлюцинация, кратковременное искажение реальности… Драгоценные минуты, чтобы высказать тебе всю свою любовь. Небытие в невесомости. Твое застывшее личико. Замороженный стейк на холодном плиточном полу… Твоя легкая усмешка, словно говорившая мне: „Ты забыла фотоаппарат, сестренка, – ну как же так? Уж сделай последний семейный снимок, хотя бы мысленно. Тогда ты не забудешь меня, когда меня уже не будет рядом. Тебе даже не понадобится делать три дубля. Моргнешь глазом – и готово. Пленка – это ты. Длинная выдержка не потребуется. Твоя чувствительность – твоя свобода. Никакой проявитель не зафиксирует это воспоминание. Отныне тебе придется решать все проблемы самостоятельно. Как взрослой“.

Папа! А ты думаешь о Кристаль? Своей второй дочери? Помнишь, какая она была, застывшая от холода?.. В тот день и меня навсегда окружил ледяной кокон…»

Анжела понимала, откуда шел этот холод. С чего началась эта фобия, всю жизнь преследующая ее. Холод и смерть.

Но она не должна страдать от холода, которого больше нет. Она еще жива. Ей нужно многое сделать. Она должна делать то, чему отец ее научил…

Она положила фотоаппарат на пол и, подойдя к белым мешкам, расстегнула на них «молнии», одну за другой. Ее глазам предстали шесть трупов – с серой, сморщенной и дряблой кожей, словно изжеванные, одни без глаз, другие без лиц. Это было самое невыносимое из всего, что ей доводилось видеть в жизни. Она еле справилась с приступом тошноты. Запах мертвых тел не был отталкивающим – лишь немного неприятным, как запах выстиранного в щелоке белья, которое не слишком хорошо прополоскали.

Затем Анжела подняла фотоаппарат. С трудом сдерживая дрожь в руках, но не в силах сдержать стонов (она прекратила стонать, лишь выйдя из прачечной), она трижды щелкнула кнопкой спуска, даже не глядя в видоискатель. Фотоаппарат она держала в вытянутых руках, как можно дальше от себя, словно он внушал ей отвращение. Она ненавидела себя. Настоящая стервятница…

Ей вдруг захотелось посмотреть на детей. На обычных детей, неважно чьих. Почему она никогда не фотографировала детей?..

Дрожа всем телом, она снова застегнула мешки. Темное небытие таилось где‑то здесь, словно в засаде, – она это чувствовала…

Анжела вышла из прачечной и захлопнула за собой дверь. Кажется, полицейских ничуть не удивило ее появление. Те, кто по‑прежнему подозревал ее в убийстве мажореток, отвернулись. Остальные вообще не обратили на нее особого внимания. Общая атмосфера в отеле была как в доме с привидениями. Но Анжела знала, что ей предстоит многое сделать и о многом подумать – несмотря на снег, холод и бесконечную ночь.

– Йохансен!

Голос Бьорна разнесся по всем коридорам, и инспектор пошел на зов настолько быстро, насколько позволяло гладкое ковровое покрытие. Комиссар стоял перед одним из широких, во всю стену, ресторанных окон и смотрел на улицу.

Губы Бьорна были влажны от виски, глаза помутнели, но, судя по всему, он действительно взбодрился. Он наблюдал за выгрузкой военных, присланных по распоряжению министра, как тот и обещал. Директор отеля, мертвенно‑бледный, в огромной меховой шапке, разговаривал с офицером, жестами показывая, чтобы военные грузовики объехали здание и припарковались на заднем дворе. В это же время наконец подъехали и машины «скорой помощи».

– Цирк!.. – раздраженно проговорил Бьорн.

Потом обернулся в сторону коридора, чтобы снова позвать помощника, но увидел, что тот уже стоит в трех шагах от него и тоже смотрит в окно – видимо, впечатленный количеством людей.

– А, ты уже здесь…

Комиссар замолчал, заметив Анжелу, притаившуюся в зарослях юкки с фотоаппаратом в руках. Бьорн знал, что с такого расстояния она видит в объектив его лицо во всех подробностях. Он попытался напустить на себя небрежно‑уверенный вид, одновременно думая: «Никто не знает, рождается ли выражение глаз в самой их глубине или создается мельчайшими, почти незаметными сдвигами лицевых мускулов. Скулы, приподнятые на полмиллиметра, губы, напрягшиеся на четверть секунды, легкая морщинка на лбу, на мгновение появившаяся или, наоборот, разгладившаяся – и вот уже лицо кажется совсем другим… А на самом деле оно все то же…»

– Ну что, Здоровяк приехал? – спросил Бьорн.

– Он еще в пути, – ответил Йохансен.

– В пути? Откуда ж он едет?

– Он вчера вечером повез немецких туристов во Фредрикстад.

– Ты проверил?

– Само собой. Поэтому его и не было сегодня утром. Триста километров туда‑обратно, да ночью, да по снегу…

– Я закончил с француженками, немками и нашими. Для допроса остальных мне нужен переводчик.

– Имира вы тоже будете допрашивать?

Оба полицейских повернулись к подошедшей Анжеле.

– Прежде всего он мне нужен как переводчик, чтобы допросить остальных девушек.

– Не забудь про капитана французской команды…

Йохансен, очевидно, произнес эти слова без всякой задней мысли, но для Анжелы они прозвучали как издевка. От Бьорна не укрылось, что его помощник и Анжела переглянулись, и во взгляде одного и другой он заметил вызов.

– Если хочешь, шеф, я сам этим займусь…

Йохансен нервно потер руки, но, заметив неодобрительное выражение лица начальника, сунул их в карманы, – этот жест абсолютно не вязался с его обычной почтительной манерой. Бьорн еще раз взглянул в окно – грузовики в это время объезжали здание – и спросил помощника:

– Кто‑нибудь сейчас есть внизу? Надо забрать тела…

– Да, приехал судмедэксперт. Он сказал, что не сможет осмотреть все тела сразу и что ему нужна помощь кого‑то из коллег. Воистину, для такого зрелища нужны стальные нервы…

Бьорн поочередно посмотрел на Йохансена и Анжелу. Сам он всячески оттягивал посещение подвала. Все в нем протестовало против новой встречи со смертью. Как уберечь всех этих детей? Как взглянуть на еще одного мертвого ребенка?..

– Присядем на минутку.

Оба его собеседника с готовностью сели; холл в это время постепенно заполнялся людьми в военной форме.

– Итак, вот что нам известно, – официальным тоном начал Бьорн.

Анжела держала фотоаппарат на коленях, одновременно прижимая его снизу к столешнице небольшого круглого столика. Слушая Бьорна, она смотрела на него и видела, как изменилось его лицо. Он уже не был похож на того грозного полицейского, который допрашивал ее за чашкой – точнее, картонным стаканчиком – кофе. Щетина на его щеках и подбородке сейчас была гораздо заметнее, под глазами появились темные круги, взгляд был тревожным. Из‑за чего комиссар встревожен? Из‑за кого?

– Убийца, – продолжал Бьорн, – каким‑то образом выманил девушек из комнат среди ночи, расправился с ними способом, который выдает некую склонность к театральщине, если можно так выразиться, и унес с собой их костюмы. Возможно, мы имеем дело с группой убийц.

Голос Бьорна звучал глухо, как из пещеры. Он откашлялся и посмотрел на собеседников, ожидая их реакции.

– Убить вот так, ради костюмов с блестками… Это полный псих. Сами жертвы не представляли для него никакого интереса. Главными трофеями были костюмы. Какая‑то игра? Сколько же вешалок в его гардеробе?..

Анжела сама удивилась, произнеся эти бессвязные фразы. Двое полицейских пристально на нее смотрели.

– Я просто говорю то, что думаю…

– Анжела, твои догадки могут нам помочь. Когда‑то ты тоже была мажореткой, и даже капитаном команды, ведь так?

– Что?!

Йохансен устремил на нее изумленный взгляд. Бьорн положил руки на столешницу из фальшивого мрамора и сцепил пальцы. Когда он снова заговорил, его голос был твердым и резким, как раньше.

– Жозетта мне об этом рассказала.

– Это было так давно… – проговорила Анжела. – Я вам уже говорила, все это забыто…

– Девятнадцать лет назад, – уточнил Бьорн.

– В общем‑то, это не тайна… Об этом было написано в той газете…

– Анжела, тебе нет необходимости оправдываться. Как я выяснил, ты и твой отец были известными персонами в вашем городке…

– Оставьте моего отца в покое.

Эта фраза щелкнула, как дверь в темную комнату, куда запрещен доступ любым визитерам. Анжела напряглась и побледнела, ее руки сильнее стиснули фотоаппарат. Девятнадцать лет… Она думала, что этот пожар уже давно угас… Йохансен по‑прежнему не спускал с нее инквизиторского взгляда. Бьорн протянул руку через стол и положил ей на плечо. Анжела вздрогнула и отстранилась. Глядя на нее с выражением, чем‑то напоминавшим родительскую нежность, Бьорн мягко произнес:

– Анжела, нам понадобится твой опыт.

– Ах, вот как, – только и смогла произнести она.

– Ты лучше нас понимаешь, чем живут эти девушки. Тебе нужно будет с ними поговорить. Особенно с Жозеттой. Думаю, она рассказала мне не все. Но тебе она доверяет. И пожалуйста, поделись с нами впечатлениями.

Йохансен, кажется, хотел что‑то сказать, но не решался – скорее всего, решил дождаться, пока Бьорн не выложит все карты на стол.

Комиссар так и сделал. Но, против всех ожиданий, последней картой оказалась уже знакомая им фотография убитой итальянки.

– Анжела, я показываю тебе эту фотографию в последний раз. Если ты…

– О, боже мой!.. Он забил ее насмерть… ее собственным жезлом!

Бьорн, удовлетворенный, убрал снимок. Он понял, о чем говорила Анжела.

– На обоих концах жезла закреплены стальные шары, для поддержания равновесия, – добавила она. – Можете мне поверить, комиссар, ими действительно можно серьезно покалечить человека…

Оба полицейских некоторое время размышляли над ее словами.

– Стало быть, орудие убийства принесла сама жертва, – задумчиво сказал Бьорн. – Что и облегчило убийце задачу…

– Этим объясняется и то, почему вмятина на черепе по диаметру не совпадает с камнем, – добавил Йохансен, явно взволнованный.

Анжела поочередно взглянула на обоих мужчин:

– Я поговорю с Жозеттой, если хотите. Но прежде всего вы должны знать, что девушка у двери сауны – та, которую сняла видеокамера, – это она… это не Адриана. Я догадалась по костюму. Я в этом уверена, потому что сама помогла его шить… Это Жозетта. Она солгала мне – не знаю почему, – но я уверена, что она заходила в сауну. Чего я не понимаю, так это того, как я ее не заметила, я ведь была в это время там… Причем вошла незадолго до нее… Поняла, что сауна уже не топится, и почти сразу вышла. Но Жозетту я не видела. Я не понимаю, как могло так получиться, но я говорю вам правду, комиссар.

– Хорошо, хорошо, – успокаивающим тоном произнес Бьорн. – Вот поэтому и нужно, чтобы ты с ней поговорила. Была она в сауне или нет – важный вопрос, но еще важнее узнать, что она собиралась там делать.

Снаружи мелькали синие и красные отблески маячков «скорой помощи». Санитары выносили на носилках последний, шестой белый мешок. Бьорн поднялся:

– Пойду взгляну, что там в подвале.

Оставшись одна, Анжела заменила в фотоаппарате кассету. Она чувствовала себя неуютно, поскольку все же солгала. Солгала сама себе. Она так и не понимала, что произошло тогда в сауне. Не понимала, что творилось с ней самой. Она видела свою умершую сестру, Кристаль… и не видела свою живую крестницу. А Жозетта ее видела? И промолчала, чтобы ее защитить?

Крышка фотоаппарата снова захлопнулась. Последняя пленка. Остальные были в том злополучном чемодане, который улетел на другой конец света. Журналисты советовали ей обязательно взять с собой запас алкоголя, сигарет и пленки, потому что все это в Норвегии безумно дорогое. Если события будут развиваться в том же ключе, то она, пожалуй, и закурит, а то и запьет на пару с Бьорном.

Взглянув в окно, она заметила собственную тень, длинную и плоскую, вытянувшуюся на снегу. По тени из стороны в сторону ходили люди, и Анжеле казалось, что они топчут ее саму, ее заурядную, никому не нужную жизнь. Анжела чувствовала, что готова на все, лишь бы кошмар прекратился. Оказалось, для такого самопожертвования достаточно было, чтобы кто‑то вежливо попросил ее о помощи.