XI. Проблема бесчисленности социальных пирамид

Повторим еще раз: научно-техническая революция и всеобъемлющая подготовка к ней требует пересмотра ряда почти аксиоматических положе­ний, развития ряда междисциплинарных наук, исследования белых пятен, оставшихся между многими смежными науками, гораздо более многосторон­него подхода к вопросам, казалось бы уже раз и навсегда решенным. Обост­ряется нужда в поисковых исследованиях, в пересмотре традиционных реше­ний, разведке путей в незнакомое.

К одному из таких традиционных решений относится проблема фор­мирования личности, проблема личности в обществе, проблема социального подъема и выдвижения. Быстрый подъем образовательного уровня, стирание граней между физическим и умственным трудом, требование способности к самостоятельному, не трафаретному решению сложных задач привел к не­возможности удовлетворяться банальными, эпигонскими решениями столет­ней давности. Формирование склада личности и ее дарований не всецело оп­ределяется «производственными отношениями». Доказательства противного всегда черпают в двух обстоятельствах. Первое – что реальные Маугли и ро­мантические Каспары Гаузеры, лишенные общения с людьми, к четырем-пяти годам необратимо превращаются в идиотов. Второе – что многие вели­кие художники, ученые, писатели рождались или воспитывались в семьях, где их с детства окружала среда, максимально способствующая возбуждению ин­тереса к той области, в которой они впоследствии прославились. Это несо­мненные факты, и они настолько общеизвестны, что едва ли стоит приводить примеры.

Исторически победа принципа – «Среда всемогуща, и она-то всецело определяет личностные свойства» – вполне понятна. Принцип был прогрес­сивен для своего времени. Он смёл тысячи идеологических, классовых, кас­товых и иных преград, стоявших на пути развития личности. Принцип под­купал своей оптимистичностью: уничтожим неграмотность, откроем доступ к среднему и высшему образованию десяткам миллионов, уничтожим собственность на орудия производства, сметем национальное угнетение – и на освобожденных землях воцарится навеки золотой век, плоды которого при­влекут все человечество, за исключением, может быть, немногих закоренелых извергов. Некоторые из этих надежд частично оправдались, но далеко не все. В США президент Кеннеди объявляет одной из важнейших национальных задач проблему предотвращения и лечения слабоумия, на 65-м году револю­ции в СССР приходится развертывать всенародную борьбу с алкоголизмом.

Но история нашего не такого уж непросвещенного века в немалой мере оказывается определяемой личностными свойствами таких людей как Адольф Гитлер, Герман Геринг, Геббельс, Пьер Лаваль, Невиль Чемберлен, Гари Трумен и других «акцентуированных личностей» – если называть «героев» лишь из великих держав. Генерал Франко, Салазар, папаша Дювалье, десятки «горилл» Латинской Америки, Черной Африки, Юго-Восточной Азии. Есть и противоположные по знаку, однако столь же могучие по абсо­лютной величине примеры – воля и ум Ллойд-Джорджа, У.Черчилля, Ф.Рузвельта, Д.Неру, Ш.Де Голля, К.Аденауэра немалое определили в ходе истории. В нашей стране, родине Ленина и большевиков, не следовало бы оспаривать роль личности в ходе истории, какими бы социальными силами эти личности не манипулировали.

Вероятно, можно было бы продолжить считать особенности этих и миллиардов других личностей всецело результатом воспитания, среды, про­дуктом производственных и исторических отношений, социальной преемст­венности по горизонтальной и вертикальной линиям. Действительно, на со­циальной преемственности по вертикальной линии в неоспоримо-огромной мере базируется прогресс человечества, а преемственность по горизонтали обеспечивает создание ноосферы – объединения человечества как бы в еди­ный сверхмозг с каналами информации, пересекающими временные, про­странственные, национальные и языковые границы. Но теперь, когда иссле­дования на близнецах раскрыли роль наследственности в происхождении бездны различий между двумя индивидами по любым физическим, биохими­ческим, антигенным характеристикам, и что гораздо важнее – по видам ода­ренности, психическому, интеллектуальному, этическому складу, великий принцип равенства прав и максимальных возможностей, нужно сочетать с принципом наследственной гетерогенности людей, наследственной неодина­ковости.

Необходимо, наконец, поставить вопрос, почему, по каким биологи­ческим особенностям идет социальный отбор в человеческом обществе, кон­кретнее – почему на вершине социальной пирамиды во множестве стран так закономерно часто оказываются совершенно бессовестные изверги – Атил­лы, Чингисханы, Тамерланы, истребители миллионов людей, чему столько примеров даст нам XX век? Почему такая же закономерность наблюдалась и в прошлом? Почему так успешно продвигаются вверх по социальной лестни­це параноидальный честолюбец? Почему он так долго удерживает в своих руках власть, будь то Гитлер, Сталин, или папаша Дювалье? Этот вопрос тем важнее, что торжество таких параноиков создает в стране совершенно особую систему социального отбора, социальной преемственности, а также зачастую социальные программы, отнюдь не безобидные.

Нужно очень проникнуться духом истории, чтобы отвергнуть, напри­мер, представление о том, что только необразованностью или малоумием Николая II можно объяснить роковое всемогущество пьяницы, скандалиста и развратника, неграмотного Григория Распутина. Известно, что даже самые образованные и неглупые люди, заболев раком, бросаются к знахарям за по­мощью. В царской семье произошло нечто схожее. После четырех дочерей, наконец, появляется долгожданный наследник Алексей. Но вскоре выясняет­ся, что он болен гемофилией, смертельной в те времена, неизлечимой болез­нью, сильно замедляющей свертываемость крови. Каждое кровотечение гро­зит смертью (потому что избалованный царевич беспокойно мечется на по­стели и срывает медленно образующийся тромб). Настоящие врачи отказы­ваются лечить, доктор Филипп оказывается шарлатаном. По совету фрейли­ны Вырубовой (кстати, дочери композитора Танеева) приглашают Распутина, который уверенно успокаивает всех, в том числе и царевича. Кровотечение останавливается и это повторяется много раз. Могут ли царь и царица смот­реть на Распутина иначе, как на чудотворца? Могут ли мать и отец, эти две жертвы бесчисленных обманов со стороны придворных, поверить тому, что им говорят об образе жизни Распутина? И они с дочерьми и сыном верят именно Распутину, тем более, что он заранее предсказал гибель трона через полгода после его смерти (обычная предосторожность многих астрологов).

Исключительно сложным является вопрос об оценке психического со­стояния крупных политических деятелей, сыгравших очень большую пози­тивную или негативную роль в истории. Дело в том, что даже при унаследо­вании власти только очень целеустремленный деятель может оставить очень большой след в истории, внести в нее что-то личное. Можно напомнить об одном из отвратительнейших, коварнейших и неудачливейших деятелей, хо­рошо всем памятном по «Тилю Уленшпигелю» – о Филиппе II. Тяжело страдая от подагры уже с 34 лет, он считал, что эта болезнь наслана на него в качестве Божьей кары за распространение ереси в его владениях. Естествен­но, что он вел борьбу с еретиками с невероятным упорством, и истощил в этой борьбе надолго все ресурсы империи, в которой «не заходило солнце», объединявшей огромные владения Испании и Португалии.

Прорыв к власти формально вменяемого и даже одаренного психопата уже не раз приводил к страшным катастрофам, в частности, к предпоследней во всей судьбе человечества: следующая будет последней, потому что челове­чество перестанет существовать. Во Второй мировой войне можно видеть, какую огромную роль, каких успехов могут добиться психопаты, какую роль они могут сыграть в истории. Видкунд Квислинг, Гитлер, Муссолини – вер­шины построенньк социальных пирамид.

Может быть, у кого-то возникнет недоуменный вопрос, почему мы говорим о проблеме, которая, казалось бы, столь далека и от генетики и от педагогики.

Но в предыдущих разделах мы несколько раз подходили к абсолютно генетико-педагогической проблеме этического воспитания детей. К проблеме воспитания детей неконформных. К проблеме воспитания нравственных ус­тановок и к проблеме коррекции многих врожденных (или даже приобретен­ных) акцентуаций. Подытожим здесь все сказанное – и нам станет ясно, что подъем по социальной лестнице на вершину пирамиды, сами принципы этого подъема и даже принципы построения социальных пирамид – вопрос, лежащий в сугубо воспитательно-образовательной сфере.

Повторим еще раз: наследственное разнообразие особенностей интел­лекта и психики людей бесконечно велико. Поэтому в принципе бесконечно много способов оптимального развития людей. Не будем ставить перед пе­дагогами утопическую, да и не нужную задачу воспитывать каждого ребенка отдельно, изолированно от других. Это не только недостижимо, это было бы грубейшей ошибкой. Общение с другими людьми, со сверстниками, друзья­ми, единомышленниками, общение в процессе учебы, работы необходимо. Но воспитание, несомненно, должно быть индивидуально, должно быть направлено на конкретного человека. Индивидуально – это значит, что у каж­дого есть наставник и советчик. Доброжелательный, понимающий, хорошо знающий воспитанника, его возможности, его проблемы. Если говорить о том, кому учить, то это должен быть именно такой Учитель, такой Педагог. И значение настоящего педагога для общества, для страны невозможно пере­оценить.

Но для того, чтобы такие учителя появились, надо прежде всего нау­чить самих учителей. Научить воспринимать принцип неисчерпаемой наслед­ственной гетерогенности человечества на практике. Научить распознавать в детях те различия, на которые и должно опираться воспитание и обучение.

Подчеркивая принцип бесконечного разнообразия человеческих ин­дивидуальностей, мы хотели бы указать на значение компенсационных меха­низмов, разрушающих те вполне ощутимые даже в детских коллективах ие­рархии, которые мы называем «социальными пирамидами». Едва ли первый ученик, первый силач или первая красавица будут особенно эксплуатировать свою избранность, если в коллективе будет и первый шахматист, и первый пианист, и первый техник, и лучший литератор-поэт, т.е. установится уваже­ние к чужой личности.

Надо отметить, что в каждом коллективе, даже ясельном, детскосадовском, тем более в классе и школе неизбежно возникает проблема лидерства. Одна из повседневных задач педагога, от воспитательницы до классного ру­ководителя, задача, требующая чрезвычайной тактичности, – заключается в том, чтобы лидером становился ребенок, подросток, юноша или девушка, этически наиболее устойчивые. Столь же важно не допустить лидерство несправедливого, заносчивого, хамоватого юноши или девушки. Недопустимо лидерство на основе престижности родителей – им надо ясно понимать, что поддерживая свое чадо, они готовят паразита, который отравит жизнь не только себе, но, в первую очередь, им самим. Величайшую осторожность и зоркость должна соблюдать в этом отношении общественная детская органи­зация, так как дети и подростки ни к чему так не чутки, как к несправедли­вости.

В статье «Родословная альтруизма» (1971) было по меньшей мере обосновано (до абсолютной всеобщей доказательности еще очень далеко), что человечество в ходе своего доисторического и даже исторического развития проходило весьма интенсивный групповой отбор на биологические основы восприимчивости к альтруистическим эмоциям. В нашей работе «Генетика этики и эстетики» обосновывается (опять-таки без претензий на общеубедительность) тезис о том, что эта эволюция была неразрывно связана с отбором на биологические основы восприимчивости к эстетическим эмоциям.

Конечно, эта восприимчивость, наследственна ли она (как убежден автор), или ненаследственна, создана ли она в ходе эволюции или нет, может реализоваться лишь при наличии внешних стимулов. Неразвиваемая этико-эстетическая восприимчивость может угаснуть, а может, при точно выбран­ном времени воздействия, импрессироваться навечно. «Пепел Клааса стучит­ся мне в сердце», – девиз гезов всех времен и народов. «Я не могу покинуть этот мир, не свершив все, к чему предназначен», – бетховенское завещание, под которым может подписаться любой истинный творец, скульптор, худож­ник, писатель, ученый, изобретатель, инженер, врач, педагог. Это девиз, ко­торый создал человечеству почти все его научное, техническое, эстетическое и этическое наследство. Одной из фундаментальнейших проблем воспитания и образования, то есть придания образа человеческого, является создание той общечеловеческой шкалы ценностей, которая почти неудержимо восстанавливается из века в век в каждой стране, после любых периодов зверства и кровопролития. Временные, индивидуальные варианты ценностных шкал беспредельно раз­нообразны, и стоит вспомнить, что Л.Н.Толстой начинал со шкалы «комильфо». А сколько подростков, молодых и взрослых людей застревают на шкалах приспособленчества, конформности, а точнее говоря – стяжательст­ва, карьеризма?

Кроме вполне ощутимой практической пользы, признание изначаль­ной неодинаковости может стать и становилось неоднократно тем фунда­ментом, на котором рождается истинная социальная справедливость. Все мы по-разному воспринимаем окружающий нас мир, по-разному воспри­нимаем информацию: одним легче на слух, другим нужно увидеть; у одних темп усвоения высок, у других – низок; у одних память требует строгих определений и «железной» логики, у других – ощущений, образов, ассо­циаций, и т.д., и т.п. Эти отличия наследуются, и при обучении и воспита­нии их недопустимо игнорировать. Разные подходы к обучению должны основываться именно на этих различиях. Школа до сих пор имела только один подход, средний.

Не в том ли и состоял легендарный «эффект лицея»? Эффект, кото­рый есть не что иное как воспитание уважения к любой другой личности, признание ее законного права «стать вершиной той пирамиды», в которой ты сам – лишь на первой, изначальной ступени. Не этот ли эффект застав­ляет поверить в себя, помогает искать и находить в бесконечном множестве человеческих призваний свое, единственное? Почему градации должны быть иерархичны? Почему при слове «разные», тут же начинают сравнивать – «кто лучше». Почему, как правило, педагоги (и не только педагоги) стро­ят только одну пирамиду?

Большие беды во все исторические времена возникали прежде всего от того, что рамки, мерки при возведении единственной пирамиды строи­тели устанавливали сами, исходя из своих идеологических, политических, религиозных и тьмы иных представлений. Исходя из своих сиюминутных целей, сиюминутных задач, своего разумения и предпочтения. Такие строи­тели, как правило, узурпировали право на социальный отбор, объявляя всех равными – одинаковыми, но некоторых «равнее других». Соответственно этому признанию «равенства» в основание единственной пирамиды поме­щают «всех вообще», а дальше сужают сколоченные рамки к вершине, соз­дают ту воронку искусственного, вернее – «противоестественного» соци­ального отбора, через которую могут просочиться лишь наиболее угодные, наиболее конформные, наиболее послушные, но часто далеко не самые ум­ные, не самые одаренные, не самые талантливые. И уж конечно – не гени­альные. Исключение, и к сожалению не столь уж и редкое – это послуш­ные, но умные люди, вполне способные к самостоятельному мышлению. Но они становятся конформистами лишь при дополнительной нагрузке лице­мерием. А лицемерие, двуличность, двоемыслие, двоедушие – это непре­менно и безнравственность, и отсутствие совести. Таким образом наиболее умные из бессовестных, одержимые жаждой власти оказываются на верши­не очередной социальной пирамиды.

Педагоги в первую очередь должны научиться увидеть в каждом кон­кретном ребенке, наделенном человеческим достоинством и равном в этом достоинстве любому другому человеку, то особое, что, может быть, делает его вершиной одной из естественных социальных пирамид. Таких пирамид – множество. Вспомните, как часто ошибались в своих оценках учителя, не способные отказаться от стереотипа «одной пирамиды». В истории достаточ­но тому примеров.

Эдиссон «из-за полной бездарности» был исключен из школы. Кстати, уместно тут же развеять одну из «легенд». Эдисон вовсе не был нищим маль­чуганом, жившим продажей газет. Его отец был состоятельным фабрикантом, а мать – хорошо подготовленным, опытным педагогом, которая на дому очень тщательно и многосторонне обучала своего сына. Что касается прода­жи газет, то Эдисон зарабатывал себе таким образом на покупку химических веществ и других материалов, с которыми хотел работать.

Уинстон Черчилль был хронически предпоследним учеником в школе. Что, кстати, не очень беспокоило его деда, говорившего, что «мальчики на­чинают хорошо работать только тогда, когда они ясно видят, в чем смогут отличиться». Вероятно, он был прав.

Безнадежным школьником был Альберт Швейцер. Об «успехах» Эйнштейна все наслышаны.

Юстус Либих – великий химик, открывший явление изомерии, дол­жен был «по неспособности» оставить школу в четырнадцать лет, что не по­мешало ему в двадцать один год стать профессором в Гиссене.

Неужели кто-либо может сказать, что эти люди были действительно неспособны? Без сомнения можно утверждать, что они были неспособны учиться в не подходящих для них школах у не понимавших их учителей. Они были неспособны учиться так же, как все остальные. Потому что они очень отличались от остальных. Они были лишены свойства «одинаковости» и не были конформистами. Они были вершинами «других» пирамид.

Человек, находящийся на верхушке пирамиды по художественным способностям, легко может оказаться в подножии пирамиды лингвистиче­ских, математических и абстрактно-логических способностей. И если по­дойти к этой пирамиде с позиций истинных (и несомненно совпадающих) интересов общества и индивида, то любая единственная пирамида распа­дется на тысячи разных, построенных по меркам высокой одаренности в какой-либо одной необходимой и обществу и каждому человеку сфере. Их чрезвычайно много: музыкальная одаренность, в том числе абсолютный слух, яркость внутреннего зрения, яркость внутреннего воображения, зри­тельная или слуховая память, математические, лингвистические, художест­венные способности, быстрота реакции, дар речи, писательский или поэти­ческий талант, физическая сила, выдержка, мобильность физических про­цессов, психическая устойчивость, уменье «держать удар», различнейшие виды аналитических способностей, «золотые руки» – какой словарь даро­ваний пришлось бы написать для этого перечня, на сколько тысяч пирамид распалось бы человечество при таком подходе? Но оптимальный выход дает не наследственная одаренность в одной способности, а комбинация двух-трех из них. Именно при таком подходе становится ясной безграничное разнообразия оптимальных профессиональных и творческих «ниш».

«Нестор» немецкого социализма Моисей Гесс написал о 23-летнем Карле Марксе следующее: «Мой идол, который нанесет последний удар средневековой религии и политике; он сочетает глубочайшую философскую глубину с самым острым умом. Вообразите Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля в одном лице, соединенных, но не смешанных, и перед вами Карл Маркс». Едва ли бы К.Марксу, всего лишь сыну крестившегося адвоката, не обладай он этими необычайными дарованиями, удалось бы склонить к браку с ним Женни фон Вестфален, одну из знатнейших невест страны, сестру будущего министра.

Есть еще одна сторона в вопросе о социальных пирамидах. Речь идет о том, что обыкновенный человек, занимающийся обычным «рутинным» трудом, не способен ни к творчеству, ни к яркому проявлению своих дарований. Два десятилетия тому назад «эргоном» Мак-Грегор сказал, что ошибочным оказывается подход к человеку, как к существу, по природе ленивому, избегающему работы и ответственности, трудящемуся поневоле, во избежание нужды, хотя принцип «работы ради заработка» позволил поднять ежегодную продукцию США до полутора тысяч миллиардов долларов.

Если физиологические нужды человека удовлетворены и человек чувствует себя в безопасности, то в иерархии человеческих ценностей первое место поднимается чувство коллективности, ценность собственной репутации, самоуважение, потребность в реализации своих потенций. (сюда следовал вывод: рабочего нельзя рассматривать как простого исполнителя, ему следует доверять, с ним надо советоваться и предоставлять в рамках его работы максимальную свободу, побуждать к обучению других и добиваться того, чтобы он видел в конечном продукте результат своего труда.

Один из моментов, предотвращающий стагнацию общества, затвердевание его в виде какой-либо «нерушимой» структуры в современном, преимуществу западном, мире является его поразительная мобильность. В позиции индивидуума это означает способность менять место работы профессию, определяемую широтой образования и интересов, гибкость ума.

Д.Глогер перешел в биологию, получив Нобелевскую премию за работы в области физики.

Жан Пиаже в 15 лет опубликовал научные работы по моллюскам, получил степень доктора философии совсем в иной области, а затем стал одним из самых знаменитых психологов.

Г.Эккенер с Цеппелином был создателем первых дирижаблей и воздухоплавателем, но затем получил диплом доктора философии за работы психологии.

Мобильность территориальная, профессиональная и служебная очень характерная для США, в гораздо меньшей мере типична для Англии, где система образования очень специализирована, и почти совершенно отсутствует в Японии, где в промышленном и деловом мире молодой человек со средним или высшим образованием поступает пожизненно на работу (в государственную или частную фирму), на которой постепен­но повышаясь по должности и жалованию, он остается до 55 лет, то есть до автоматического перехода на пенсию. Его исходное положение и тем­пы подъема определяются отметками в колледже и уровнем колледжа, ко­торый он окончил. Лишь одна японская фирма, притом специализирую­щаяся на электронике, стала систематически приглашать к себе на работу особенно способных людей из других фирм на высокие должности. Но основная масса японских предпринимателей пока решительно отвергает такую подвижность.

Существует, однако, мнение, что технологический разрыв между США и Западной Европой как раз и вызван в значительной мере тем, что в США идет гораздо более интенсивный обмен специалистами между ла­бораториями, между профессиями, между государственными, промыш­ленными и университетскими учреждениями, то есть гораздо больший обмен идеями и людьми и гораздо больший объем междисциплинарной работы. Другой причиной является то, что высокая мобильность обеспе­чивает чрезвычайно интенсивный отбор по уровню способностей, по предприимчивости.

Особым проявлением мобильности является иммиграция. Уолфл от­мечает, что около четверти интернов в США и около трети врачей окончи­ли зарубежные медицинские школы; хотя часть их возвращается на родину, ежегодно в США прибывает 1200 врачей, а в науке и технике иммигрантов, получивших высшее образование в других странах, более 5%. Впрочем, за тот период, когда Соединенные Штаты получили в результате иммиграции 372 000 специалистов и инженеров, Канада приобрела 146 000, а Швеция – 90 000. В Швеции иммигранты составили 11,5% лиц с университетским об­разованием, 13,5% со званием магистра, 19% лиц со званием доктора. Не­мало хорошо образованных иммигрантов получила Австралия и ФРГ. Изра­ильский министр образования назвал уезжающих из Израиля ученых и ин­женеров «изменниками». Однако исследования показали, что основной причиной эмиграции является невозможность людям с высшим образова­нием получить ту работу, которую они способны выполнять, и в которой нуждалась бы страна. Эмиграция специалистов вызывается не столько по­исками работы с большим заработком, сколько стремлением приложить свои силы и знания именно в профессиональной сфере. Установить истину не трудно, но в США до сих пор считается, что главным приобретением для Америки в результате и Первой и Второй мировых войн является обре­тение немецких патентов и импорт немецких ученых.

То, что развязывание индивидуальной творческой инициативы ста­новится основной задачей не только стран социализма, но и капиталисти­ческих стран, очень показательно. Таким образом, именно базис, производ­ство, потребности общества исключают принцип единственной пирамиды, пирамида – будь она даже создана на основании показателей коэффициен­та интеллекта или его будущих вариантов – оказывается совершенно неудовлетворительной. Обществу нужны не пирамиды, и даже не тысячи пи­рамид, а гораздо более сложная структура, с наилучшим человеком на должном месте.