XII. Проблема скрытого вырождения и резервирование методов поднятия наследственной одаренности

Основной формой отбора у человека была эффективная плодовитость (число детей, достигших половой зрелости или оставивших потомство).

Невозможно рассчитать тот урон, который понес «совокупный интел­лект» человечества из-за того, что массы талантливых людей уходили в мо­нашество и католическое священничество – уходило зачастую потому, что только в церковной иерархии знатность происхождения не играла столь ре­шающей роли. Священничество католиков и монашество обрекало на безбра­чие и бездетность. Не исключено, что безбрачие католического духовенства в какой-то мере ответственно за интеллектуальные контрасты между протес­тантским севером и католическим югом в Европе и Америке.

Церковь действительно умела использовать своих служителей в соот­ветствии с их способностями и внутренней направленностью. Подлинно идейных верующих она направляла в опасные и трудные, героические мис­сии, карьеристов и интриганов она оставляла в Европе. Примером может служить то, что масса индейцев уцелела лишь в «заповеднике» – иезуитском государстве в Парагвае, в полном подчинении у святых отцов, но зато и в относительной безопасности от набегов бесчисленных хищников.

Несомненно, что еще в средние века число родившихся детей на пару родителей было примерно одинаковым почти во всех классах общества, и раз­личия имели место в основном по числу внебрачных детей знати и состоя­тельных людей и по уровню детской смертности. Среди католического дво­рянства широко распространился обычай постригать в монахини тех дочерей, для которых не могли собрать достаточного приданого. Начиная примерно с середины прошлого века, быстро возрастая с начала нашего столетия, стало все резче сказываться кастовое и классовое различие в числе детей в семье. Параллельно среди купечества и горожан вообще утвердился обычай ограни­чиваться лишь одним сыном и одной дочерью: сын для того, чтобы было ко­му принять на себя семейное дело, а единственность дочери обеспечивала ей большое приданое и тем самым гарантировало социальный подъем. Наконец, расходы на образование нескольких детей стали превышать материальные возможности семьи.

Общественная установка, определявшая критерии ценности личности лишь по материальному уровню, по социально-признанному успеху, вне за­висимости от числа детей, тоже способствовала ограничению плодовитости. По существу, именно ограничение числа детей было одним из важнейших условий социального подъема в частнособственническом обществе XIX–XX века.

Эта же малодетность, минимализация числа братьев-сестер, облегчала зачастую дальнейший социальный подъем последующим поколениям. В ходе истории в ряде стран Востока, Средней и Передней Азии у Чингизидов, Тимуридов, Великих Моголов, иранских шахов, византийских императоров и турецких султанов, у Атридов настоящих и испанских, у Меровингов и Капетингов – словом, почти повсеместно и независимо друг от друга, среди вла­дычествующих династий развивалось правило по возможности, еще при жизни отца, и почти обязательно после его смерти один из претендентов на престол уничтожал физически, ослеплял, постригал в монахи всех своих кон­курентов. Достаточно вспомнить, скольких потенциальных соперников убрал Ричард III. То, что этот обычай далеко не ограничивался владетельными ди­настиями, хорошо знают читатели «Разбойников» Шиллера.

В современном, цивилизованном обществе что-либо подобное почти невозможно, да и бесцельно. Наследовать обычно нечего Но зато срабатыва­ет иной социальный механизм прикладное мальтузианство, воздержание от деторождения или ограничение рождаемости. Социальные следствия неис­числимы, и мы начнем с некоторых статистических данных Так, в 1965 г. у женщин США в возрасте 45-49 лет, т.е. закончивших период размножения, в зависимости от профессии мужа, было при «беловоротничковой» профессии мужа 2,2-2,6 детей, у промышленных рабочих и фермеров 3,0-3,1, у батраков 4,0. В капиталистических странах, например, более длительные сроки полу­чения образования имеют преимущественно дети из обеспеченных семей, с высоким доходом и социальным статусом.

Среди горожан Египта (1960) малограмотные и неграмотные имели в среднем на семью 7,0-7,1 детей, лица со средним образованием – 5,9, с высшим – 3,9. В Ирландии в 1946 г. плодовитость замужних католиков «беловоротничковых» профессий была в полтора-два раза выше, чем протес­тантов. Но при этом «беловоротничковые» сильно отставали по плодовитости от своих соотечественников – «синеворотничковых».

Еще резче проявлялась эта разница в 1960 году в США. Плодовитость «белых» женщин, окончивших колледж или проучившихся в них, составляла к 45-49-летнему возрасту от 1,2 до 2 детей, среди учившихся когда-то в сред­ней школе она составляла от 2 до 2,5 детей, тогда как у занимавшихся лишь в низших школах она составила от 2,5 до 3,8 детей Аналогичные данные были получены и по «цветным» женщинам. При этом общая плодовитость с 1885 года по 1965 снизилась в США почти в два раза.

Снижение плодовитости в цивилизованных странах имеет несколько причин. Имеются многочисленные данные зарубежных исследователей, сви­детельствующие о том, что суммарный коэффициент интеллекта детей четко возрастает с ростом социоэкономического и профессионального уровня их родителей, примерно с 95 до 125 (Осборн – США, Максвелл – Шотландия, Заззо – Франция, и многие другие). Имеются столь же многочисленные данные о том, что IQ американских негров, даже в прослойках, выровненных с белыми по социально-экономическому или образовательному статусу, примерно на 15 единиц понижен по сравнению с соответствующей группой бе­лых(Shney A., 1965).

Однако лишь единичные зарубежные специалисты пытались исполь­зовать эти данные для обоснования теории наследственного превосходства интеллекта «высших» над «низшими», белых над неграми, и все эти попытки «с порога» подвергались уничтожающей критике, сущность которой, в основ­ном, сводилась к указанию на неприложимость тестирующих методов к ли­цам из различных субкультур, с совершенно разными кругами интересов. Что касается интеллекта детей одной и той же нации, то обнаружено резкое снижение IQ и других тестовых показателей с повышением числа детей в семье – чем больше сибсов, тем ниже IQ. Основной причиной является, вероятно, связь между многодетностью и малообеспеченностью семьи. На втором мес­те, вероятно, стоит меньшее внимание, уделяемое родителями ребенку в многодетной семье Может быть, играет роль еще одна переменная в много­детной семье: сибсы больше места уделяют общению друг с другом и с друзь­ями сибсов, нежели развитию тех компонентов интеллекта, которые учиты­ваются при тестировании и которые приобретаются в ходе самостоятельных занятий, чтения, общения со взрослыми.

Повышенная плотность обитания (количество человек на комнату) тоже очень резко и отрицательно коррелировала с результатами тестирова­ния. По Максвеллу (1953), оптимальные результаты дала не минимальная плотность (один и менее человек в комнате), а ситуация, когда в семье двое детей, и на комнату приходится больше одного человека. Но уже при наличии троих, а тем более четырех, пяти и шести человек на комнату показатели тес­та резко снижались. Но и при просторном размещении в комнатах обнару­живается тесная отрицательная корреляция между IQ и числом детей в семье.

Результат – резкое снижение рождаемости в интеллектуально наиболее отдаточной части популяции.

Рассмотрим некоторые известные данные о проблемах в нашей стра­не. Общепонятно, что хорошее освоение школьного материала, успешное прохождение конкурса при приеме в вуз, обучение и окончание вуза со всеми поправками на роль профессионального и материально-культурного уровня родителей, на доступность репетиторства и т.д., все же требует от самого че­ловека, получающего высшее образование, несколько повышенного уровня способностей, целеустремленности и волевых качеств.

В некоторой мере надо добавить сложное сочетание готовности к ма­териальной нужде с некоторыми формами честолюбия – заранее известно, что мало-мальски квалифицированный рабочий, не «потеряв» на получение высшего образования молодость, зарабатывает куда больше инженера, врача, педагога, гораздо более независим, имеет много больше свободного времени. Поскольку интеллектуальные качества в некоторой мере генетически детер­минированы, можно полагать, что так называемая интеллигенция и наиболее квалифицированная прослойка рабочего класса по своей наследственной одаренности несколько превышает среднюю для населения в целом.

Этот вывод особенно справедлив для послеоктябрьски сформирован­ной прослойки интеллигенции, когда широкий доступ к высшему образова­нию был открыт всей молодежи, а всеобщий характер этого отбора опреде­лился 20–25 лет назад, когда интеллигенция и наиболее технически подго­товленная часть рабочих стала составлять значительную часть населения. Но интеллигенция почти не размножается. Можно сколько угодно осмеивать социал-дарвинистические теории о гибели цивилизации из-за бесплодия наи­более одаренных слоев (расплодившихся тогда, когда численность интеллигенции была ничтожна, а подъем в нее крайне затруднен), но наличие этой формы естественного отбора, который в настоящее время проходят почти все культурные страны, отрицать невозможно. Очень трудно оценить его значе­ние. Возможно, что этот процесс отбора пройдет еще десятилетия без ущерба для генофонда человечества, но не исключено, что, например, он уже теперь приносит больший ущерб, чем загрязнение окружающей среды.

Кеттль и другие исследователи пришли к выводу, что из-за диффе­ренциальной плодовитости (меньшая плодовитость в более образованных слоях общества) IQ популяции в целом должно снижаться за одно поколение примерно на 5 единиц. Но эти выводы базируются на крайне неточных дан­ных.

По некоторым данным, IQ, наоборот, повышается. 87 000 одиннадцатилетних шотландских школьников в 1932 г. прошли вербальный тест интел­лекта, а 70 000 школьников прошли тот же вербальный тест в 1947 г. Сред­ний показатель в 1932 г. был 34,5, а в 1947 – 36,7. Интересно, что у мальчи­ков подъем составил около единицы, у девочек – около трех единиц.

Другие исследования (Горное Тенесси) дали сходный результат. Одна­ко предельно объективный К. Штерн (1965) склонен отнести этот подъем за счет снижения числа детей в семье, за счет лучшего предварительного зна­комства с тестами. Никто не может сказать, не произошло ли это за счет об­щего повышения экономического и культурного уровня, несомненно отра­жающегося на показателях тестов. Неизвестно, в какой мере это повышение – следствие всеобщего процесса акселерации. И, наконец, неизвестно, не идет ли все-таки (пока перекрываясь указанными временными факторами) более медленный процесс накопления генов, понижающих интеллект. Кто сможет сказать, случайно ли и какое значение имеет понижение емкости че­репной коробки от неандерталя до наших дней на добрую сотню кубических сантиметров?

Причины падения рождаемости понятны. Парадоксальным образом, раскрепощение женщин привело к тому, что они наравне с мужчинами стали служить и работать, тогда как домашние обязанности, уход за детьми по-прежнему почти целиком остались за ними. Особенно ограничено деторож­дение в семьях, где и муж, и жена имеют высшее образование, и это особен­но опасно потому, что именно эта прослойка, при всех оговорках и поправ­ках, впитывает в себя наиболее одаренную, умственно-работоспособную часть населения. Покуда эта прослойка была малочисленной, ее низкая рождае­мость слабо отражалась на генофонде населения. Но в преддверии научно-технической революции именно в нее оказались втянуты десятки миллионов людей, и очень трудно оценить тот ущерб, который несет генофонд страны из-за падения рождаемости в семьях, в которых оба родителя имеют высшее образование. Ясли и детские сады значительно облегчают положение женщи­ны. Но большое число детей, приходящихся на одну няню и воспитательни­цу, неизбежно приводит к частым вспышкам инфекций, отрывающих мать от работы. Отсюда, как правило, однодетность.

Это обстоятельство, в частности, не позволяет списать со счетов воз­можности «позитивной» евгеники, несмотря на все не только идеологиче­ские, психологические и эмоциональные трудности, с этим понятием связан­ные. Более того, приходится обосновывать новые конфликтные тезисы, так как ни о каком сколько-нибудь существенном для населения в целом приме­нении позитивной евгеники не может быть и речи, пока не будут получены, спустя 15-20 лет результаты первых наблюдений по применению позитивной евгеники в рамках, ничуть не нарушающих священные права мужчины и женщины.

Патриарх современной генетики, один из величайших ее творцов, Герман Джозеф Меллер почти полвека проповедовал идею о необходимости активной евгеники, о том, как важно было бы для человечества получать ме­тодом искусственного осеменения большое потомство от истинно великих людей. Конечно, в США, где ежегодно десяток тысяч бездетных женщин ис­кусственно осеменяются спермой неизвестных, анонимных, физически и психически нормальных мужчин, и где почти невозможно добыть себе ре­бенка-приемыша, – эта мысль Меллера звучит не столь дико, как в СССР. Действительно, наши скудные знания по генетике таланта позволяют пред­полагать, что сын или дочь гениального математика, физика, химика, музы­канта, художника, писателя, при прочих равных условиях будут иметь в де­сятки раз больше шансов стать гениями же и во много десятков раз больше шансов стать талантами, чем сын человека, никакими талантами не выде­ляющегося. Возможно, что и в СССР некоторые бездетные, безмужние жен­щины, когда исчезнет возможность заполучить приемыша, пожелают иметь ребенка с повышенными шансами на одаренность и огромное количество этико-эстетических проблем, запрещающих ныне этот вид позитивной евге­ники, постепенно разрешится. Не исключено даже, что талантливые, высоко­одаренные, получившие общественное признание люди, неудовлетворенные тем, что им лично удалось сделать, пожелают иметь это внебрачное потомст­во, как завершителей своего дела, будущих реализаторов неосуществленных потенций. Разумеется, все сказанное никак не стесняет этически основопо­ложное право женщины иметь детей от любимого мужчины, а мужчине иметь детей от любимой женщины, наконец, просто право иметь своих детей, пере­дать им свое, а не чужое «я».

Трудности позитивной евгеники, полная невозможность ее внедрения в условиях несправедливого общества, в котором не соблюдаются права лич­ности, показаны в работах Г.Дж.Меллера, Ланселота Хогбена и Дж.Б.С.Холдейна (1934–1935 гг.). Они ясно сформулированы в известном Манифесте генетиков (Reports…,1939), кстати лишь недавно перепечатанном в журнале «Венгерская фармакопея» (1972, N 1/2).

Позитивная евгеника может заключаться не только в материальном облегчении более раннего деторождения, например, более широком предос­тавлении квартир молодоженам, беременным женщинам (как известно, у женщин, рожающих после 36 лет, с возрастом быстро повышается частота хромосомных аберрантов, типа болезни Дауна и Клайнфельтера), но и в более эффективных мерах. Из-за нередких случаев женского одиночества или бесплодия мужей в роддомах имеются длинные списки женщин и суп­ругов, жаждущих взять приемного ребенка, обычно такого, от которого от­казывается мать. Не так уж редко такой приемыш впоследствии может ока­заться наследственно отягченным; но само существование очередей показы­вает, как высока потребность иметь ребенка у бездетных женщин. В США, где на одного бессемейного или «лишнего» младенца приходится около полусотни супружеских пар или женщин, желающих иметь приемного ребен­ка, ежегодно около десяти тысяч матерей рожают детей в результате искус­ственного осеменения анонимной спермой, и эта цифра, вероятно, заниже­на из-за интимности дела. Очевидно, что при моральной или некоторой материальной поддержке и в СССР нашлись бы тысячи полноценных жен­щин, готовых рожать детей при осеменении спермой одареннейшей лично­сти – великого ученого, писателя, художника, музыканта и т.д. В подав­ляющем большинстве случаев ребенок не унаследовал бы в полной мере дарования отца, но вероятность высокой одаренности его, может быть, ока­залась бы в десятки и сотни раз выше, чем у ребенка от обычного брака. Высокий шанс на рождение особо талантливого ребенка – это огромная награда для женщины, оставшейся бездетной.

Очевидно, что сиюминутная пропаганда такого искусственного осеме­нения сверхпреждевременна: беда человечества не в недостатке наследствен­ных дарований, а в неумении их рано раскрыть и развить. Но значение са­мого скромного применения метода «размножения талантов» заключается в том, что только таким путем через полтора-два десятка лет удастся выяснить, насколько выше шансы на одаренность у такого потомства.

Сколь ни хорошо бывает отношение мужа и жены к совсем чужим приемным детям, можно уверенно сказать, что подавляющее большинство супругов предпочтут рожать собственных детей, а не инкубированное в мате­ри яйцо гениальной женщины, оплодотворенное спермием соответственно подобранного гения. При современном отсутствии знаний в области генетики таланта, тем более гениальности, вероятность рождения гения или таланта почти не предсказуема, и ни один серьезный специалист по генетике челове­ка ничего, кроме туманного повышения вероятности рождения таланта, предсказать не сможет. Вспомним, как много лет прошло, прежде чем у сельскохозяйственных растений установилось понятие комбинируемости и были подобраны пары линий, обеспечивающие гетерозис.

В конечном счете, именно любовь матери и отца к своему ребенку, любовь детей к родителям, любовь к родным является той эволюционной ос­новой, из которой выросли биологические основы альтруизма. Затрагивать эти основы крайне опасно. Более того, наука дает прямые противопоказания «интеллигенезису» в обычных семьях, имеющих или предполагающих иметь собственных детей. В этом нет ни малейшей необходимости.

Однако имеется огромное число женщин, молодьк и средних лет, по различнейшим причинам не надеющихся на брак с мужчиной, достойного их уровня и относящихся к ним достаточно любовно, т.е. обреченных на безмужие, несмотря на свою физическую и умственную полноценность, притом желающих иметь ребенка. Препятствием к рождению безотцовского ребенка является прежде всего боязнь за его судьбу. Рано или поздно надо начать пропаганду их искусственного осеменения спермой бесспорно выдающихся люде ранга гениев или величайших талантов. Конечно, при этом возникает множество этических трудностей, начиная с получения спермы или с отбора подлинно талантливых. Возникнут трудности при пропагандировании и разъ­яснении идеи. Но уже сегодня немалое число женщин готово пойти на ис­кусственное осеменение, муки беременности и родов ради рождения обыкно­венного ребенка, без всякой побудительной агитации со стороны. Следова­тельно, надо полагать, что и в СССР нашлось бы немалое число бездетных женщин, готовы пойти на искусственное осеменение при наличии соответст­вующей информации, тем более агитации. Государственная субсидия, недос­таточная для привлечения алчных женщин, но частично компенсирующая материальные затраты на воспитание ребенка, вероятно, существенно повы­сила бы число таких матерей.

Представим себе, что будущим матерям было бы предоставлено право выбора направления вероятной одаренности или талантливости будущего ре­бенка, т.е. что его отцом будет неназванный гениальный музыкант, матема­тик или физик, врач или инженер и т.д. Весьма вероятно, что число женщин окажется достаточным, чтобы получить ныне отсутствующие сведения по ге­нетике гениальности, по эмпирической вероятности унаследования таланта, одаренности, гениальности. Конечно, существует риск, что впоследствии внуки и правнуки великого донора, не зная о своем родстве, будут изредка вступать в брак друг с другом, но этому можно помешать, частично рассекре­тив к 20–25 годам их происхождение. Десяток тысяч детей гениальных доно­ров не повысят очень существенно частоту гениальности и уровень интеллек­та в стране, как показывают элементарные расчеты. Но они дали бы бесцен­ную информацию по генетике одаренности.

Но в любом случае надо уже теперь задуматься над тем, чтобы в бли­жайшие годы начать разведывательный опыт, результат которого может ока­заться жизненно необходимым уже через 20–25 лет.

Не исключено, что в засекреченной форме, благодаря наличию «банков спермы», такой опыт давно уже начали проводить в США, без веде­ния матерей.

Многие угрозы, которые висели над человечеством, отпали. С откры­тием атомной энергии отпала угроза тепловой смерти вселенной, угроза ис­черпания энергетических ресурсов Земли. Угроза загрязнения среды – чисто финансовая и дипломатическая проблема. Угроза голода в значительной мере снята «зеленой революцией», появлением лизинообразующих штаммов, успе­хами микробиологической промышленности и возможностью использования планктона. Угроза перенаселенности несколько преувеличена: с падением детской смертности отпадает необходимость иметь множество детей для обеспечения старости хотя бы одним сыном («один сын – не сын, два сына – не сын, три сына – сын»). С распространением цивилизации начинает быстро падать рождаемость в бывших колониальных странах. Религиозные запреты оказываются бессильными и, несмотря ни на какие папские буллы, католички США применяют противозачаточные средства столь же широко, как и протестантки. Успешно ведется борьба с высокой рождаемостью в Ки­тае, начинает приобретать значение эта борьба и в Индии.

Однако одна угроза быстро становится всемирной. Все большая часть наиболее умственно одаренной, способной и трудолюбивой прослойки насе­ления уходит в так называемую интеллигенцию, и почти прекращает размно­жение. Пока этот процесс касался относительно небольшой части населения Западной Европы и США, он оставлял гигантские нетронутые генофонды. Но с огромным возрастанием численности интеллигенции и почти полным прекращением ее размножения возникает опасность, которую в настоящее время никто правильно оценить не может. Не исключено, что для истощения генофонда талантов (при всей условности этого термина) понадобится 2–3 поколения, или он окажет существенное действие через 5–10 поколений; возможно, что этот процесс вообще не имеет места (для любого решения можно подобрать множество доказательств и моделей).