Глава 12. Неизвестно, чего она ждала от этих сборов, но все оказалось гораздо скучнее, чем она представляла

Неизвестно, чего она ждала от этих сборов, но все оказалось гораздо скучнее, чем она представляла. Она‑то думала, что раз уж их, группу медиков МЧС, вывезли на природу в бывший пионерский лагерь, то заставят бегать по родным просторам с носилками, брать полосу препятствий и делать перевязки в военно‑полевых условиях. Возможно, научат разворачивать подвижной госпиталь. Что‑то вроде детской игры «Зарница», о которой ей рассказывал папа.

Но их даже не гоняли на утреннюю гимнастику. По утрам группа неспешно вставала, умывалась, наводила красоту, завтракала и шла в актовый зал слушать лекции. Изучаемый предмет назывался ОТМС – организация и тактика медицинской службы, и через десять минут заунывного бубнежа о действиях в очаге ядерного поражения Таню начинало неудержимо клонить в сон. Другие участники сборов либо дремали, либо перешептывались, вспоминая старые анекдоты по теме лекции.

«Что надо делать в очаге ядерного взрыва? – Держать автомат на вытянутых руках! – Почему на вытянутых? – Чтобы капли расплавленной стали не капали на казенные сапоги! – А еще что надо делать? – Замотаться в простыню и медленно ползти на кладбище! – А почему медленно? – Чтобы не создавать паники».

Этот древний юмор действовал освежающе в тягучей атмосфере лекционного зала.

После обеда начинались практические занятия, то есть группа решала ситуационные задачи или, для разнообразия, изучала противогазы и дыхательные аппараты.

Увы, Таня оказалась отстающей. Рассчитать, сколько надо машин и автобусов для вывоза людей из очага поражения, если дано количество людей и сила взрыва, было для нее непосильным. С противогазом тоже дело не заладилось. Она с опаской относилась к этому прибору, полагая, что надеть его можно только с одной целью – чтобы немедленно задохнуться. А уж бегать и стрелять с этим ужасом на голове – нет, спасибо!

Однажды, вызванная отвечать к стенду с изображениями различных моделей противогазов, она развеселила всю группу. Ткнув указкой в странный шлем с оборочками, очертаниями похожий на лошадиную голову, преподаватель спросил, для какой категории пострадавших предназначена эта модель. Модель называлась «противогаз КР».

– Может быть, для крупного рогатого скота? – предположила Таня.

Из‑за всеобщего хохота ей так и не удалось узнать тайну противогаза КР.

«Ну и что? Пусть я не умею рассчитать мощность ядерного взрыва, но меня все равно не назначат начальником штаба. Зато я хорошо и быстро накладываю повязки и подаю инструменты. Я даже умею интубировать трахею».

Вскоре выяснилось, что Таня по недоразумению попала в группу врачей, и она мимоходом разозлилась на Бориса, зачем помешал ей окончить учебу. Впрочем, это была не настоящая злость, а эхо, слабый отзвук.

После того как она узнала, что Борис специально искал ей санитарское место и не признался, что состоит с ней в браке, ей стало наплевать на него.

Единственное, что ее теперь расстраивало, причем расстраивало ужасно, – это то, что о ее позоре узнал Миллер. Теперь он знает, что она жила с человеком, который не уважал ее, и это очень унизительно.

Поэтому Таня и убежала домой, когда Дмитрий Дмитриевич сидел у Розенберга. Зачем вести с ним беседы и растравлять свои раны? Все равно он никогда не будет рядом с ней.

На сборах она пыталась убедить себя, что скоро забудет Миллера, уже совсем не думает о нем, поскольку без ума от симпатичного доктора из Кингисеппа, похожего на Олега Ефремова в фильме «Дни хирурга Мишкина». «Мишкину» Таня определенно нравилась, он подсказывал ей на занятиях, а вечером приглашал в местный бар – единственную «культурную» точку на много километров вокруг.

Она сидела с ним в полумраке кафе, за низким столиком с претенциозной лампой‑шаром, пила кофе, курила, но испуганно отшатывалась, стоило ему наклониться к ней слишком близко. «Мишкин» смущался сам и поспешно переводил разговор на профессиональные темы. Вскоре они уже увлеченно обсуждали ход удаления желудка, совсем забыв, что пришли в бар влюбляться…

За два дня до конца сборов за участниками приехал автобус. Задание было – эвакуировать пациентов и персонал больницы, находящейся в зоне риска лесного пожара.

Июнь выдался ужасно засушливым, леса горели, сухие деревья занимались, как спички, поэтому был серьезный риск, что больница, беспечно размещенная в лесной усадьбе, попадет в зону огня.

– Вот видите, – улыбнулась Таня «Мишкину», устраиваясь рядом с ним на жестком сиденье, – никто не просил меня считать количество машин для эвакуации. Нашлись люди, сделавшие это за меня.

Предстоящее приключение приятно будоражило ее, происходящее напоминало игру. Тем более что никакой реальной опасности не было. Огонь еще очень далеко от больницы, сказал инструктор МЧС, ехавший вместе с ними. Но поскольку эвакуировать целую больницу – дело непростое, руководство решило подстраховаться.

Больница напоминала английское поместье, как их показывают в кино. Красивые, как тортики, корпуса, красные с белыми колоннами и затейливой лепниной, прятались среди сосен. Но времени любоваться пейзажем не было.

Таню, как самую маленькую, поставили комплектовать автобусы. Она должна была отмечать в списках фамилии больных и следить, чтобы всем хватило места и чтобы больные из травматологии правильно устроили свои загипсованные конечности.

Было немного стыдно, что она занимается такой ерундой, в то время как коллеги носят на себе больных и тяжелое оборудование, которое тоже решено было вывезти после некоторых препирательств и криков «А гори оно огнем!».

Специальная милицейская машина с шиком увезла наркотики.

Светило солнце, никто не паниковал, больные чинно рассаживались по местам, даже дети не убегали и не прятались. Было совершенно непонятно, почему все это называется холодным и страшным словом «эвакуация».

Когда уехал последний автобус, Таня, как положено, подошла к инструктору и доложила, что все ходячие больные согласно спискам эвакуированы из зоны поражения.

Инструктор улыбнулся ей и сказал, что она может загорать на травке или, если хочет, ехать в город ближайшим транспортом. Но Таня решила остаться до конца и сделать еще что‑нибудь полезное. Она пошла к реанимационному подъезду, откуда выносили тяжелых больных.

Первым же человеком, которого она там увидела, был Дмитрий Дмитриевич Миллер! Высокий, длинноногий, он стоял на крыльце, держа в руках пачку историй болезни, и что‑то раздраженно выговаривал мужчине в милицейской форме. Судя по усам и большим звездам на погонах, тот был главным по вывозу больных.

Таня подошла поближе.

– При чем тут форс‑мажор? – услышала она знакомый голос. – Все равно вы могли позвонить, уточнить…

– Мы звонили в приемное, – перебил его усатый. – Ваш диспетчер сказал, что у вас шесть реанимационных коек. У нас в сводках тоже числится шесть. Спрашивайте с диспетчера, это он ввел нас в заблуждение.

– Диспетчер не виноват, – сказал Миллер. – Когда у него идет непрерывный поток больных, которых надо принять, записать, направить на анализы и так далее, а тут звоните вы с вопросом, сколько в больнице реанимационных коек, он, естественно, отвечает: шесть. Будет он задумываться, кто звонит и зачем. Нужно было спросить, сколько больных в реанимации, и он тут же сказал бы: пятнадцать человек.

Милиционер присвистнул.

– Три тяжелых ДТП за последнюю неделю в районе, две черепно‑мозговые травмы, язва с профузным кровотечением, панкреонекроз, двое онкологических… – перечислял Дмитрий Дмитриевич. – И всем нужна искусственная вентиляция легких. Мы даже плановые операции отменили, забрали из операционных аппараты ИВЛ. Хотели часть больных в город отправить, ведь мы уже между койками еле протискиваемся, но город не берет.

Таня стояла совсем близко, но он не замечал ее. Они с милиционером сомкнули головы, словно влюбленные, и принялись листать истории.

– Этот без ИВЛ не доедет, у этого позвоночник сломан, нужна жесткая фиксация. Тряхнет на ухабе – и все, – комментировал Миллер. – Так, Петракова… Пожалуй, если ее преднизолоном накачать, можно вторым номером в реанимобиль. Ребенка в первую очередь заберите… Нет, все равно не выходит! На шести машинах сейчас можно увезти девять человек. Давайте еще как минимум четыре.

Милиционер хмыкнул.

– «Давайте», – передразнил он Миллера. – А где я, интересно, их возьму? Все стянуты к зоне пожаров. Из райцентра дорогу уже перекрыли, а из города вызывать – долгая песня. Давайте уж как‑нибудь упихаем ваших страдальцев в то, что есть. Неужели не получится?

– Получится. Но тогда на выходе получатся трупы. Час до города, да там по пробкам неизвестно сколько. Вы же места бронировали для шести больных, если вообще озаботились этой проблемой. Вполне возможно, что ближайшая свободная реанимационная койка окажется в Озерках, а это через весь город ехать. Так или иначе, больше двух лежачих больных в салон реанимобиля просто не влезает. Трое при любом раскладе остаются. Ну разве так делают? – Его голос снова стал раздраженным. – Да, воскресенье, но если не с главврачом, так хоть со мной, ответственным дежурным, вы могли все согласовать? А то – извольте за пятнадцать минут собраться! Я до главврача сам дозвонился, а то он бы завтра на работу пришел, а руководить некем!

Миллер нервно засмеялся.

Таня отошла в сторону. Вдруг ему станет неловко, что она видит его в таком взвинченном состоянии?

Через другую дверь она зашла в реанимацию. Доктора и сестры суетились, готовили больных к транспортировке. В двух небольших, выложенных голубым кафелем комнатах, вперемешку с широкими реанимационными, стояли обычные кровати и каталки. Возле стены почти непрерывным строем теснились аппараты ИВЛ, пыхтя вразнобой. Бутылки, развешанные на высоких штативах, бликовали на ярком солнце.

«Здесь только эвакуации не хватает для полного счастья», – сварливо подумала Таня.

Пожилая сестра подошла к ней, спросила, хороший ли у Тани почерк и может ли она писать сопроводительные листы. Таня сразу поняла, что, ничего здесь не зная, будет вынуждена поминутно отвлекать сотрудников вопросами «Где взять?» и «Куда положить?» и в результате принесет вреда больше, чем пользы. Тем не менее она устроилась в комнате, соединенной с реанимационным залом аркой, и стала прилежно строчить сопроводиловки. Зал постепенно пустел. Было слышно, как от корпуса отъезжают машины.

Когда на койках осталось трое больных, в зале появился Миллер с усатым милиционером.

– Дайте еще хотя бы две машины!

– Дмитрий Дмитриевич, машин не будет. Пожар серьезный, и ваша больница не единственный объект для эвакуации. Приоритет отдается детским учреждениям.

Таня спряталась за стенкой. Здравый смысл подсказывал, что пора выходить на улицу, к своим, и уезжать, но она твердо решила, что без Миллера никуда не двинется. А инструктор уверен, что она уехала с одним из автобусов, и не станет ее искать.

– Я так и знал, – услышала она усталый голос Дмитрия Дмитриевича. – Поэтому напоследок оставил безнадежных больных. Все трое в коме.

– Вот и молодец! – повеселел милицейский начальник. – А там посмотрим по обстановке. Скорее всего огонь потушат. Или мы вернемся за ними, если ситуация позволит. Не все потеряно.

– Хорошо.

Таня услышала скрежет железных ножек стула по кафелю.

– Пойдемте, Дмитрий Дмитриевич?

– Куда же я пойду? Здесь вас буду дожидаться.

– Не валяйте дурака! Чем вы поможете, если останетесь?

– Буду менять капельницы и следить за работой аппаратов искусственной вентиляции легких. Если этого не делать, больные и безо всякого пожара помрут. Кроме того, вы преувеличиваете опасность. Думаю, огонь до нас не доберется.

– Совсем обалдел! Ты пойми, ветер дунет в твою сторону – и пипец! Больных своих не спасешь и сам погибнешь.

– Не погибну. Я прыгну в пруд и буду сидеть там, как Ихтиандр. – По голосу было слышно, что Дмитрий Дмитриевич усмехнулся.

– Никакие пруды тебе не помогут – задохнешься. Давай отрегулируй там получше механизмы свои – и погнали. Если все будет нормально, через два часа вернемся за ними, а если пожар, то здесь ты, нет – больным твоим без разницы, одним гореть или вместе с тобой.

– Да, вы правы. Но я обязан исполнить свой долг.

– Прекращай ты это! Мы и так последние уезжаем.

– Послушайте, – заорал Миллер, – если вы думаете, что я сижу тут и мечтаю превратиться в шашлык, так нет! Поезжайте уже! Чем скорей уедете, тем скорей вернетесь.

Заскрипели тяжелые ботинки, хлопнула дверь.

Таня не спешила покидать укрытие. Нужно дождаться, пока все уедут и Миллер останется один, иначе он, не слушая никаких протестов, силой запихнет ее в машину.

За окном состоялся матерный разговор – милиционеры обсудили миллеровское геройство, потом с диким тарахтеньем завелся мотор, и последняя машина, чиркнув колесами по гравию, уехала.

Таня вышла из укрытия.

– Вы?! Откуда?! – Миллер вскочил со стула. Выглядел он так, словно увидел не обычную женщину, а черта с рогами и хвостом.

– Я с отрядом МЧС приехала…

– Таня, боюсь показаться негостеприимным, но почему же вы не уехали с этим своим отрядом?

– Я писала сопроводительные листы, услышала ваш разговор и решила остаться с вами…

– Как же мне быть? – застонал Миллер и схватился за голову. – Этот герой не оставил мне даже номер мобильника, иначе я заставил бы его вернуться за вами. Отправить вас пешком? До шоссе километра два, и поймаете ли вы в этой суматохе попутку, еще неизвестно. В подвал вас, что ли? Ну зачем вы остались, Таня?

– Дмитрий Дмитриевич, вы же врач. – Она улыбнулась.

– Ну и что?

– Наверняка не умеете капельницы ставить. Так что ваше пребывание тут бессмысленно. Скорее это акт самопожертвования, как обряд самосожжения у индийских жен. Сотэ, кажется, называется.

Миллер подошел и мягко привлек ее к себе.

– Глупыха вы, Таня. – Его руки сомкнулись вокруг ее плеч нежным, но сильным кольцом, а потом она почувствовала, как теплая ладонь ложится ей на макушку. – Обряд называется сати, а сотэ по‑французски значит жареный. В принципе тоже по смыслу подходит.

Еще секунду Таня поблаженствовала, а потом решительно стала вырываться.

– Мы не должны… Я просто осталась, чтобы помочь… – бормотала она, пыхтя. – У вас беременная жена… Вы вообще не имели права оставаться, зная, что скоро у вас будет ребенок!

– У меня? Ребенок? – изумился он. – Это что, ваш муж вам сказал?

– Нет. – Она опустила глаза. – Я сама видела вас в магазине «Одежда для беременных».

Миллер посмотрел на нее серьезно и грустно, а потом вздохнул.

– У меня беременная сестра, – сказал он. – Но наверное, мы действительно не должны… Вы‑то ведь замужем.

– Я развелась, уже почти полгода назад.

– …Если мы хотели остаться наедине, могли выбрать и более безопасное место, – сказала Таня, когда ей наконец удалось оторваться от губ Миллера. – Давай сделаем то, ради чего мы здесь – посмотрим больных.

– Сейчас пойдем… – Он так и не выпустил ее из объятий. – Сейчас. Только ты будь рядом и держи меня за руку.

Проверив состояние больных, они снова принялись целоваться.

– Нет, все, хватит, иначе я умру от счастья, – попросил Миллер. – Пойдем на улицу.

Они вышли на крыльцо. Стояла странная тишина, даже листья не шелестели, и от этого пейзаж казался нереальным, призрачным. Вода в пруду была такой черной, что он казался бездонным.

– Ихтиандр! – вспомнила Таня и засмеялась.

– Ну и что тут такого? – Миллер сделал вид, что обиделся. – Скажи лучше: ты давно ела?

– Не помню…

– Я тоже. Мои бутерброды остались в хирургическом корпусе. Здесь только хлеб и сахар.

Тане физически тяжело было стоять рядом с любимым и не касаться его, и она осторожно просунула руку ему под мышку, еще не веря, что имеет на это право.

Вернулись в реанимационный зал. Таня заварила кофе, нарезала хлеб. Миллер померил давление больным, не реагирующим на окружающую действительность, потом сел на широкий подоконник и принялся настраивать древнюю магнитолу, надеясь услышать новости о ситуации в районе.

Тане было так спокойно, словно она находилась не в зоне лесного пожара, а в собственной кухне.

Ей уже казалось, что вся ее жизнь с Борисом – дурной сон, кошмар, привидевшийся, когда она на пять минут задремала в кресле, а на самом деле они с Миллером вместе уже сто лет, каждый день она готовит кофе, а он слушает радио…

В эфире по всем частотам звучала музыка. Таня сказала, что нужно подождать – обычно новости передают в начале каждого часа.

– И хорошо, что одна музыка, – добавила она, – ведь если бы пожар разрастался, о нем сейчас говорили бы все станции. А раз они молчат, значит, очаг возгорания локализован.

– Ты моя умница! – откликнулся с подоконника ее любимый. – Поменяй, пожалуйста, бутылку на третьей койке. У тебя действительно лучше получается.

Перспективу сгореть заживо они не обсуждали. Правда, Таня предложила собрать все огнетушители, но Миллер проворчал, что лесной пожар огнетушителем не потушишь и нечего зря ворочать тяжелые банки.

Известно, что любой экстрим обостряет сексуальное желание. Но нашим влюбленным даже не пришло в голову таким способом скоротать время тревожного ожидания. Они просто целовались – пылко и неумело, как подростки.

Они были так счастливы тем, что наконец обрели друг друга, что попросту забыли про секс.

Очнулись они от громкого стука в дверь – Миллер зачем‑то закрыл ее на щеколду.

– Собирайся! – орал за дверью знакомый голос. – Две машины, как заказывал.

Мимоходом удивившись Таниному присутствию, усатый милиционер запустил в реанимационный зал санитаров и принялся командовать, чтобы больных грузили как можно скорее.

– Что, пожар уже близко? – испугалась Таня.

– Да нет, – отмахнулся усатый, – просто я тачки под честное слово одолжил, если начальство заметит, будут неприятности. А пожар уже потушили почти. Сегодня переждем для верности, а завтра‑послезавтра обратно больницу откроем.

* * *

Передав больных врачам «скорой помощи», они ехали в город на заднем сиденье милицейской «девятки».

– Таня, – прошептал Миллер, наклонившись к ее уху, – ты должна меня понять…

– Что такое? – Она повернула голову, чтобы видеть его, но он наклонился к ней еще ниже.

– Я не могу… понимаешь, не могу…

Затаив дыхание, она со страхом посмотрела на него.

– В общем, я не могу лечь в постель со своей будущей женой до свадьбы, – с трудом выговорил он.

Таня облегченно выдохнула и засмеялась.

– Не смейся, – попросил Миллер. – Расстаться с тобой я тоже не могу. Может, поженимся прямо сейчас? – Он посмотрел на часы. – Еще рано, половина третьего.

– В ЗАГСе сразу не зарегистрируют. Да у меня и паспорта с собой нет.

– Что же ты его не носишь? Всякое ведь может случиться…

Она попыталась обнять его, но, словно решившись на что‑то, Миллер отстранился и полез в задний карман брюк. Достал бумажник, деловито пересчитал наличность.

– Так, на кольца, я думаю, хватит. Слушай, ведь если мы сейчас купим кольца, это будет уже серьезный шаг, правда?

– Очень серьезный, – подтвердила Таня и опять засмеялась.

– Друг, останови возле Московского универмага, – попросил он милиционера и наконец рассмеялся сам.

[1]In loco parentes – здесь: замещающим родителей (лат.). – Здесь и далее примеч. автора.

[2]Нозологическая характеристика – распределение группы больных по заболеваниям.

[3]Дислокационный синдром – тяжелое состояние, вызванное смещением срединных структур головного мозга из‑за гематомы, опухоли и др.

[4]Миелограмма – рентгеновское исследование спинного мозга.

[5]Комбустиология – учение об ожогах.

[6]ИВЛ – искусственная вентиляция легких.

[7]Лизании – кожный антисептик.

[8]Мастэктомия – удаление молочной железы.

[9]Пикническая конституция – вариант телосложения, характеризующийся низким ростом, развитым торсом, узкими бедрами и отсутствием талии.

[10]Абдоминальщик (проф. жарг.) – хирург, специализирующийся на заболеваниях брюшной полости.

[11]Сосудистые анастомозы – дополнительные соединения между кровеносными сосудами.

[12]Иннервация – прохождение нервов к органам и тканям.

[13]Метаболический – относящийся к обмену веществ.

[14]Аппендэктомия – удаление аппендикса.