Глава 4. Таня выросла в семье сельских врачей

Таня выросла в семье сельских врачей. Родители ее поженились немолодыми, причем до свадьбы оба были сугубо городскими жителями: отец работал травматологом в одной из городских больниц, а мать считалась выдающимся эндокринологом. Оба жили со своими родителями, причем ни та ни другая сторона не выразила желания видеть у себя в квартире нового жильца.

Какие‑то накопления были у обоих, но на жилищный кооператив не хватало. Поэтому решено было купить дом в Ярославской области и устроиться в обычную больничку. Врачей там не было, люди признавали на все случаи жизни единственное лекарство, и Танины родители быстро стали настоящими звездами. Рядовой травматолог превратился в начмеда ЦРБ, а эндокринолог – в главного врача поликлиники. Они работали добросовестно и никогда не отказывали односельчанам, предпочитавшим вместо долгого сидения в поликлинической очереди являться за консультацией на дом, к вечернему чаю.

Когда родилась Таня, мать отказалась от должности, оставив за собой амбулаторный прием, а основные силы направила на хозяйство и воспитание дочери.

Тане дали хорошее образование – школа в райцентре была не хуже городской, и Дом пионеров функционировал исправно. Бальные танцы, английский язык – все это у Тани было.

…Потрясенная странной выходкой Миллера, Таня, убежденная трезвенница, купила в ларьке банку джина с тоником, зашла в Таврический сад и села на первую попавшуюся скамейку.

Золотая осень уже отошла, листья, еще неделю назад радовавшие глаз яркими красными и желтыми тонами, лежали теперь в унылых бурых кучах. Кусты и деревья тянули к небу голые ветки, а само небо, цвета столовской алюминиевой ложки, грозило вот‑вот разразиться дождем. К Таниным ногам в ожидании еды слетелись голуби, но у нее не было ничего, кроме джин‑тоника.

«Не самое удачное время для прогулок», – вздохнула Таня и сделала глоток.

– Дурой я была, дурой и осталась, – сказала она голубям.

…Жизнь в деревне – не сахар. По утрам вся семья Усовых спешила на автобус, и преодолеть эти пятьсот метров от дома до шоссе большую часть года было непростой задачей. Осенью и весной дорога превращалась в жидкую кашу, по которой можно было передвигаться лишь в высоких резиновых сапогах. Зимой снега наваливало чуть ли не по пояс, и тогда семейство брело гуськом по узкой тропинке. Автобусы ломались, водители запивали и не выходили на работу, так что в иные дни приходилось добираться на попутках. Обычно это бывали грузовики. Иногда все вместе ехали в кузове, а если нет – уезжали по одному в кабинах.

Мать заканчивала работу до обеда и возвращалась домой – хозяйничать, а отец оставался в больнице допоздна, дожидаясь, когда кончатся Танины кружки.

Быт был нелегким, но Таня не помнила, чтобы ее заставляли заниматься домашней работой. Просто иногда мать просила: если тебе не трудно, вымой пол. В огород тоже не выгоняли. Но, несмотря на полное отсутствие трудового воспитания, Таня выросла работящей девицей.

Она с младенчества ощущала себя равноправным членом семьи, а равные права предполагали и равные обязанности.

Когда мнение ребенка в семье не учитывается и взрослые лишь предлагают ему исполнять их решения, когда они берут на себя роль судей, достойных оценивать любой детский поступок, выносить вердикт и назначать наказание, – тогда домашний труд расценивается ребенком как рабство. А всем известно, что рабский труд человеку ненавистен. Ничего подобного в Танином детстве не было.

И еще одно важное обстоятельство – мать никогда не преподносила свои домашние хлопоты как тяжкий крест. Все делалось с улыбкой, а неизбежные Танины промахи сопровождались шутками и смехом.

Педагогических нотаций Тане тоже не читали и никогда не анализировали ее поведение в поисках возмутительных недостатков. В семье царило молчание, за день муж, жена и их дочь от силы обменивались десятком фраз…

Но это молчание никому не казалось тяжелым, напротив, оно происходило от умиротворения и понимания друг друга. Правда, по этой причине Таня начала «окать». Она слишком редко слышала по‑ленинградски правильную речь родителей, а все остальные окружающие употребляли знаменитое волжское «о».

За семнадцать лет Тане ни разу не случилось стать ни свидетельницей, ни участницей ссоры или скандала. Редкие стычки между родителями возникали лишь тогда, когда кто‑то из них решал, что другой работает слишком много, и пытался взять на себя чужой труд. Отец безуспешно отгонял мать от мясорубки, а та по‑шпионски выскальзывала из супружеской постели, чтобы успеть наносить воды в баню прежде, чем муж проснется. Поэтому сама Таня всегда старалась прополоть как можно больше грядок.

«Одно из главных качеств человека – умение ценить чужую работу», – говорил папа. Наверное, поэтому его так любили сотрудники больницы.

Благодаря теплой атмосфере в семье Таня росла спокойно, без кризисов, и не ведала подросткового отчаяния и мрачной безысходности.

Душевное равновесие и уверенность в себе позволили ей, несмотря на маленький рост и заурядную внешность, стать авторитетным человеком в классе. Все дружили с веселой и отзывчивой девицей, но ухаживать не пробовал никто.

– Ты слишком хорошая, – говорила подруга Катька. – Парни видят в тебе верную подружку, и все.

Красивая от природы, сама Катька носила модную одежду и ярко красилась. Это сейчас высокий, намертво закрепленный лаком начес, черные стрелки возле глаз, красная помада, пластмассовые клипсы и туфли‑мыльницы показались бы нелепыми и смешными, но в те времена первая красавица райцентра должна была соответствовать именно такому стандарту.

– А хорошая жена и должна быть верной подружкой, – замечала Танина мама, подливая девчонкам чаю.

Всей деревне было известно, что Катька гуляет с двадцатилетним парнем, но вопрос о женитьбе пока оставался открытым. Многие матери старались оградить своих дочерей от сомнительной дружбы, но Танина мама по‑прежнему принимала Катьку в доме. Иногда она проводила с девчонкой профилактические беседы, но не упрекая ее, а лишь объясняя, почему такой образ жизни не сулит ей хорошего будущего.

– Только дай людям повод, и они отвернутся от тебя, – говорила она. – Никто не протянет тебе руку помощи. Знаешь почему? Потому что все мы не без греха. А самый простой способ забыть о собственных грехах – осудить грехи чужие. Мало кто устоит перед этим искушением. Редкая женщина признается, что она тоже ложилась в постель до свадьбы. Нет, тебя с радостью ославят проституткой, причем громче всех будут кричать именно женщины небезупречного поведения. Если бы ты жила в городе, где никто друг друга не знает, все было бы проще, но в деревне тебе будет очень сложно найти мужа.

В выпускном классе мама полюбила говорить с Таней о жизни. Материнские наставления были ненавязчивыми, но доходчивыми, и Танины поступки никогда не фигурировали в них в качестве отрицательных примеров. К этим речам прислушивалась даже Катька, непоколебимо убежденная в том, что все взрослые глупы.

А сама Таня твердо усвоила следующие постулаты.

Первое – женщина может быть счастливой только замужем. Если она одинока, то никакие карьеры, богатства и любовники не принесут ей радости и покоя.

– «Хоть плохонький, да свой». Не смейтесь над этим, девочки, – говорила Танина мама. – Не ждите принца. Займите активную позицию – сделайте принца из человека, живущего рядом с вами.

Второе – спать с мужчиной до свадьбы унизительно. Нельзя доверять свое тело тому, кто желает только мимолетного удовольствия. Для счастья нужно встретить человека, по‑настоящему любящего, и суметь ответить любовью на любовь. И как раз желание мужчины жениться – безошибочный признак, по которому истинная любовь распознается.

Третье – брак ценен сам по себе. Вступая в брак, ты приобретаешь не только человека, который будет рядом с тобой, но и общественный статус. Ради этого стоит мириться с недостатками мужа, ибо идеальных людей не бывает.

Вооруженная столь добродетельным мировоззрением, Таня не особенно переживала из‑за отсутствия любовных ухаживаний со стороны одноклассников. Зато она с золотой медалью окончила школу.

А в конце июня умерла Танина бабушка по отцу. Вместо выпускного вечера семья отправилась на похороны.

После бабушки осталась квартира на улице Петра Лаврова. Теперь Танины родители могли оставить сельскую практику и вернуться в город, но они уже обжились в деревне, поэтому ключи были торжественно вручены Тане, которая готовилась штурмовать медицинский институт.

Родители восстановили старые знакомства, к тому же медалистке и сельской жительнице было легче, чем другим, и она поступила с первого раза.

Уезжая обратно в деревню, родители не боялись оставить семнадцатилетнюю, не знавшую городской жизни дочь одну. Они верили в ее разумность и добродетельность. Мама только просила не проболтаться однокурсникам о том, что Таня живет одна в квартире: «Однокурсники будут без конца устраивать у тебя вечеринки, и ты оглянуться не успеешь, как квартира превратится в притон».

Поэтому Таня врала, что живет с теткой.

Времена были тяжелые, и, хоть родители исправно высылали деньги, уже на первом курсе она устроилась ночной санитаркой на кафедру нейрохирургии.

Училась она хорошо, считалась одной из лучших студенток на потоке, однако истинной ее целью была вовсе не учеба. «Нужно выходить замуж!» – она засыпала и просыпалась с этой мыслью.

Увы, среди сокурсников, как и раньше среди одноклассников, она не пользовалась успехом. У Тани не было ни одного ухажера, словно ее заколдовали!

Она перепробовала, кажется, все способы привлечь внимание молодых людей – тратила все присылаемые родителями деньги на одежду, красилась, репетировала перед зеркалом лукавые взгляды и озорные улыбки… Ничего не помогало.

Теперь, с высоты своих двадцати девяти лет, Таня могла объяснить свои тогдашние неудачи тем, что основная масса сокурсников была ориентирована на легкие, ни к чему не обязывающие отношения, а она была для этого слишком положительной.

Но человек склонен оценивать поступки других людей сквозь призму собственных приоритетов. Тогда Таня искренне считала, что мальчик, приглашающий ее однокурсницу в кафе, уже задумывается о женитьбе, и жестоко завидовала подружке.

К Восьмому марта она была близка к отчаянию. В активе не было ни одного поцелуя, ни одного медленного танца! Сокурсники даже не знали, как замечательно она танцует.

«А вдруг никто в меня никогда не влюбится?!» – эта страшная мысль будила ее по ночам, заставляла сердце бешено колотиться.

Среди однокурсников уже сложились постоянные пары, многие девчонки нашли ухажеров на стороне. Состоялось несколько свадеб, а одна девушка даже ходила с заметным животом.

Тогда Таня попыталась влюбиться сама, выбрав одного из самых ярких мальчиков на курсе. Несколько месяцев она старательно убеждала себя, что не может без него жить. Но здоровая психика сопротивлялась надуманным страданиям, и Тане пришлось отказаться от попыток заболеть неврозом под названием «безответная любовь».

* * *

…Банка джина опустела, но ей так и не удалось привести мысли в порядок. Она ведь так волновалась перед визитом к Миллеру! Почему‑то ей казалось, что, переступив порог его дома, она попадет в волшебный мир, в другое измерение, где существуют любовь и радость, а не только свинцовое уныние привычки и долга. И пусть он заподозрил ее в корысти, эта обида тоже была из того недосягаемого мира, где возможна любовь. Даже сейчас, сидя на скамейке, Таня все еще находилась в сказке и не хотела расставаться с ней.

Ах, если бы тогда она не была так помешана на замужестве! Если бы это не было для нее целью, ради которой можно вытерпеть все, что угодно!

Новый доктор абсолютно не понравился ей. В глазах его плескалась ненависть к окружающим, и было непонятно, зачем он выбрал свою профессию. Он производил впечатление какой‑то непромытости, запыленности, гораздо более неприятной, чем обычная холостяцкая неухоженность.

Привыкшая к мужскому равнодушию, Таня даже не подумала, что может ему понравиться.

На застолье по случаю Восьмого марта новенький сидел среди профессоров, много курил, вел научные беседы и презрительно посматривал на веселящихся от души коллег.

Он притиснул ее на лестнице, когда Таня собралась уходить.

– Ты мне нравишься, – сказал он снисходительно и поцеловал ее в губы.

От изумления Таня даже не стала вырываться. Влажные прикосновения полных мягких губ были неприятными. Зная от подружек, что целование – процесс обоюдный, она тоже пошевелила губами и тут же ощутила его язык у себя во рту. Это было мерзко, и она отпрянула.

– Ну ладно, иди домой, – неожиданно сказал он.

Бедная Таня не спала ночь, пытаясь понять, что с ней происходит.

Почему признание в любви и первый поцелуй оказались такими противными? Из‑за того, что новый доктор не пошел провожать ее? Или из‑за того, что он сказал «Ты мне нравишься» таким тоном, словно наградил ее орденом, причем незаслуженно. «Я снизошел до тебя, маленькая санитарка, и ты должна быть благодарной мне до гроба!» – вот был истинный текст его заявления. Или у нее чересчур чуткое ухо и она услышала то, чего не было?

К утру она заставила себя переменить мнение о нем. Наверное, он не так плох, раз смог разглядеть в неказистой санитарке привлекательную и хорошую девушку. К тому же отвергать поклонников – для нее непозволительная роскошь. Вдруг больше никто в нее не влюбится, и она останется старой девой?

Пусть плохонький, да свой. Потом, уже будучи замужем, Таня напомнила маме эту максиму. «Не настолько же плохонький», – еле слышно пробормотала мама, но дочь услышала.

Борис Владиславович не позвонил ей, хотя номера телефонов всех сотрудников висели возле поста. Он просто дождался, когда она придет в клинику на дежурство.

Они пили чай в сестринской, долго разговаривали, и к вечеру он уже казался Тане довольно милым. Ему было тридцать два года. Целоваться он больше не лез.

А через неделю они переспали. Таня пыталась отстаивать свою честь, но Борис Владиславович поведал ей, что люди перед свадьбой должны обязательно узнать друг друга, ибо существует такая вещь, как сексуальная несовместимость. Надо убедиться, что между ними ее нет, иначе придется всю жизнь мучиться. Да и вообще, некоторые его знакомые, слишком целомудренные девушки, горько раскаиваются в своей былой неприступности. И теперь мечтают только о том, чтобы хоть кто‑нибудь, хоть в подъезде… (Этот аргумент подействовал на не избалованную мужским вниманием Таню особенно сильно.) Еще он сказал, что она оскорбляет его своим недоверием.

В общем, ему удалось внедрить в Танино сознание мысль, что она должна, просто обязана лечь с ним в постель.

Воодушевленная туманными обещаниями, похожими на обещание жениться, одурманенная ложным чувством долга, замученная комплексом неполноценности, Таня уступила.

Заниматься с ним любовью было так же противно, как и целоваться.

В те годы уже выяснилось, что секс в стране все‑таки есть. Рынок был наводнен всевозможными научными, псевдонаучными и откровенно похабными изданиями, обещающими неземные удовольствия. Бедная Таня изучала наиболее фундаментальные, пытаясь понять, почему же ей‑то физическая близость не приносит ничего, кроме омерзения, и как это можно исправить.

Но экспериментировать, как советовали авторы книг, не получалось. Борис не был щедр на нежности, да и вообще Таня удостаивалась его мужского внимания раза два в месяц, не чаще. А если она сама начинала ласкать его, просто обнимать, даже не желая вызвать близость, Борис обижался и говорил, что разнузданные приставания не украшают женщину. Будь Таня поопытнее, поняла бы, что ее любовник просто боится опозориться, но бесхитростная девушка во всем винила себя.

Борис переехал к ней, однако о женитьбе не заговаривал.

Проще всего было, конечно, сказать: или штамп в паспорте, или возвращайся в свою коммуналку. «Ну вернется он, – уныло думала Таня, – и останусь я совсем одна. Ладно, подожду еще».

Постоянно думая о том, женится он на ней или нет, и как бы так сделать, чтобы женился, она не находила ни секунды, чтобы поразмыслить, а нужен ли он ей вообще‑то? Хочет ли она провести с ним всю жизнь? Задачей текущего момента было приобретение статуса замужней дамы любой ценой.

Отношения между тем складывались непросто. Борис сумел стать главным в их союзе и убедил Таню в том, что она кругом ему должна. Теперь он распоряжался ее жизнью. Незаметно для себя Таня попала в зависимость.

Материнские наставления сыграли с ней злую шутку. Мама говорила, что в браке люди должны уступать друг другу, ставить интересы партнера выше собственных. Если бы Таня встретила хорошего и доброго человека, эти советы, безусловно, помогли бы ей создать счастливую семью. Но в случае с Борисом они стали прутьями клетки, в которой она оказалась.

«У вас в семье абсолютная общность интересов, – позже говорила Танина мама. – Ты думаешь только о его желаниях и удобствах, и он тоже думает только о собственных желаниях и удобствах!»

Но это было еще не самое страшное. Среди мужчин полно эгоистов, и во многих семьях жена уступает чаще, чем муж. Но большинство эгоистов, если им не перечить, в быту остаются нормальными людьми.

Здесь был другой случай. Стремясь закрепить Танину покорность, Борис поселил в ее душе трех чудовищ – чувство долга, чувство собственной неполноценности и чувство вины.

С логикой он всегда был в ладах, поэтому легко находил аргументы, доказывающие, что Таня, во‑первых, должна поступать так, как он скажет, во‑вторых, она никому не нужна и, главное, сама во всем виновата. Он терпит ее, такую неумелую дурочку, из чистого милосердия, но его терпение на исходе и, если она хочет сохранить отношения, ей следует полностью подчиниться ему, опытному, умному и справедливому.

Лишь однажды Таня позволила себе очнуться от дурмана.

Она возвращалась домой со свадьбы своей однокурсницы. Радостный жених был так не похож на угрюмого Бориса, а веселая свадьба – на тягостное ожидание предложения от него, что по дороге она задумалась: «А так ли много я потеряю, если он уйдет?»

Дома Борис, не знавший о Таниных настроениях, обрушился на нее с упреками: как она смеет приезжать после полуночи, заставляя его нервничать?

– Ты вообще не должна была идти на эту свадьбу! – распалившись, заявил он.

– Почему?

– Потому что меня не пригласили.

Таня представила себе надутого Бориса на шумной студенческой свадьбе и чуть не рассмеялась.

– Если бы мы были женаты, тебя бы пригласили, – внезапно осмелела она. – И знаешь, я давно хотела сказать – или мы завтра идем в ЗАГС, или ты уезжаешь от меня.

Таня была уверена, что он уйдет. Но Борис Владиславович поступил гораздо хуже – он на ней женился.

Познакомившись с ним, родители расстроились. Им сразу же все стало ясно.

Таня тоже теперь многое понимала. Борис, конечно, врал, что мучается с ней – такой неудалой хозяйкой, на самом деле он ценил ее умение вести дом. Еще он ценил ее уступчивость и готовность во всем ему угождать, просто никогда не говорил об этом. Возможно, он даже любил ее, как, например, любил свой кожаный портфель. Удобная вещь, не больше. Сама по себе Таня была ему абсолютно неинтересна.

– У него было тяжелое детство, – защищала она мужа перед отцом. Они гуляли в сквере возле метро «Горьковская». По деревенской привычке отец ступал прямо в лужи, а Таня берегла туфли. – Мать ушла к другому, отец спился, Бориса воспитывала бабушка. Такие психические травмы не проходят бесследно, Но терпением и любовью мне удастся сделать из него человека. Он же видит, как я к нему отношусь…

– Сдается мне, он не ценит твоей заботы, – грустно вздохнул отец.

– Нужно время. Сам знаешь, любовь творит чудеса.

– Значит, ты думаешь: я люблю, он позволяет себя любить, но со временем оценит мои чувства и полюбит тоже. Нет! И знаешь почему? – Отец остановился, ожидая, пока она обойдет лужу. – Потому что он не позволяет, а заставляет себя любить! Это довольно распространенное явление – он отыгрывается на тебе за то, что в детстве его не любили родители. Они шпыняли его, он – тебя, никакой тут особой психологии нет.

Подойдя к отцу, Таня прижалась к его боку:

– Но он же не виноват, что рос в неблагополучной семье.

– В этом – нет. Виноват в том, что не живет по христианскому принципу «поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой». Думаешь, я говорю банальности? Видишь ли, многие понимают только негативную часть этого принципа и трактуют его в таком смысле: не поступай с другими так, как не хотел бы, чтобы поступали с тобой. Я не хочу, чтобы меня обокрали и убили, ладно, так и быть, сам не буду воровать и мочить людей. На самом деле нужно думать иначе. Я хочу, чтобы люди меня любили, помогали мне в трудную минуту, уступали бы мне и не ленились бы радовать всякими милыми пустячками. Прекрасно! Вот я и буду любить окружающих, уступать им, помогать и радовать. Это настоящий бумеранг, Таня. Начнешь поступать с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой, и в один прекрасный день обнаружишь, что они действительно поступают с тобой, как ты хочешь. У твоего мужа уже было достаточно времени до этого додуматься.

Он достал из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой и прикурил из сложенных ковшиком рук, чтобы огонь не погас на ветру. Таня загляделась на его четкие движения. Наблюдая действия Бориса, она почему‑то никогда не испытывала такого удовольствия.

– Если следовать твоей теории, – сказала она с улыбкой, – мне достаточно любить Борю и заботиться о нем, тогда он обязательно меня полюбит.

– Теоретически так. Но я вообще‑то имел в виду другое. Твой муж мог бы сказать себе: я хочу, чтобы меня любили, ну и далее по тексту. Но похоже, вместо этого он решил: я мучился, пусть теперь и она помучается, что ж мне, одному страдать, что ли?

Она не развелась. То ли у нее была склонность к мазохизму, то ли настолько разросся в ней комплекс неполноценности, что, не любя, а временами даже презирая мужа, она не только не выгоняла его, но ужасно боялась, что он уйдет сам. Борис постоянно пугал ее этим. Периодически он скорбно качал головой и вздыхал: «Ох, пора мне произвести замену игрока в команде». По его мнению, это была угроза, облеченная в очень остроумную форму.

Едва ли не больше всего Таня страдала именно от потуг супруга прослыть блестящим острословом. Память у Бориса была превосходная, и он легко заучивал целые куски из разных книг, чтобы потом цитировать в разговоре. Обычно он выбирал действительно интересные, яркие места, но выслушивать их по сто пятьдесят раз было выше Таниных сил. При этом она не помнила, чтобы когда‑нибудь Борис смеялся по‑настоящему весело, все равно над чем – анекдотом, фильмом или забавной житейской ситуацией.

Однажды в доме отключили электричество. Убедившись, что света нет во всем квартале и аварийщики уже вызваны, Таня зажгла свечи, но Бориса это категорически не устроило. «Мне надо работать!» – возмутился он, нашел в записной книжке номер аварийной службы и, пылая гневом, набрал его.

– Может быть, вам интересно, что в доме номер восемь по Фурштадской отключили электричество! – сказал он с невыразимым сарказмом.

Увы, пар ушел в гудок. Борис попал в чью‑то квартиру, аварийщики давно сменили номер. Таня засмеялась, из‑за чего немедленно была зачислена в разряд безответственных женщин, равнодушных к проблемам собственного мужа.

Почему чувство юмора так важно для совместной жизни? Может быть, потому, что с ним тесно связаны такие качества, как умение переносить трудности, доброта и интерес к людям?

Муж живет с ней главным образом из‑за того, что не может позволить себе домработницу, думала Таня. А она, в свою очередь, живет с ним потому, что не хочет статуса разведенной женщины и не питает надежд на новое замужество. Таким образом, они квиты.

Правда, иногда желание развестись с Борисом бывало настолько сильным, что Таня звонила в ЗАГС и узнавала часы работы. Но всегда оставалось время остыть, убедить себя, что все не так уж плохо…

Однажды Таня решила обратиться к религии. Идти на исповедь она постеснялась, поэтому встретилась с матерью сокурсника – воцерковленной и доброй женщиной.

Выслушав Таню, та задумчиво погладила ее по голове.

– Мужчины так просто не говорят о своих чувствах, – вздохнула она. – Может быть, на самом деле он любит тебя. А посоветовать – что я могу? Терпение и смирение. Такого, значит, мужа послал тебе Господь…

Таня терпела и смирялась, убеждая себя, что у них совсем неплохой брак, поскольку Борис не пьет. Что просто она сама слишком много о себе воображает, ведь все женщины после замужества превращаются в кухарок, прачек и уборщиц.

«Раз ты вышла замуж, значит, должна быть мужу верной союзницей», – говорила она себе.

Особенно часто это пришлось повторять, когда Борис поступил в аспирантуру. С деньгами стало туго, и муж уговорил ее бросить институт. «Потом восстановишься, – сказал он, – а сейчас нам не прожить на две стипендии и половину твоей санитарской ставки».

Тогда Тане даже в голову не пришло, что он мог бы пойти не в очную, а заочную аспирантуру. Его решение показалось ей даже справедливым – два с половиной года он кормил ее, теперь настала ее очередь. Она даже не подумала, что ее стипендия, половина санитарской ставки и родительские переводы в сумме были равны зарплате Бориса.

Узнав о Танином решении оставить учебу, отец срочно примчался в город. Пришлось врать, что это ее личное решение. Наука, мол, дается ей с огромным трудом.

Окончив третий курс института, Таня поступила операционной сестрой в тюремную больницу. Платили там больше, чем в других местах, но работа была тяжелой и опасной. Стоит ли говорить, что эту работу нашел для нее муж?

Таня мечтала родить, ей казалось, что тогда у них все изменится. Но Борис всегда находил предлоги «подождать». Сначала это был Танин институт, потом его аспирантура, потом докторская диссертация…

Потом в ход пошли такие аргументы, как безденежье и неблагоприятная экологическая обстановка. И лишь недавно до Тани дошло, что Борис просто не хочет детей.

Родители ни во что не вмешивались, но неприязни к зятю не скрывали. Они надеялись, что дочь опомнится, разведется и найдет себе другого мужа. Таня терзалась, что предает Бориса своим единодушием с родителями, и обвиняла себя в том, что никак не может искренне его полюбить.

Она уже не верила, что когда‑нибудь станет счастливой, но старалась соблюдать отцовский завет – поступать с людьми так, как хотелось бы, чтобы поступали с ней.

Будильник, душ, каша, кофе, трамвай, проходная, операционная, проходная, трамвай, магазин, обед, посуда, пылесос, ужин, стирка, душ, сон – так протекали ее дни. Таня все больше ощущала себя мельничной клячей, которая всю жизнь ходит по кругу, двигая тяжелый жернов. Надо было хоть что‑то изменить.

Она уволилась из тюремной больницы. Хотела восстановиться в институте, но Борис убедил ее, что в свои двадцать девять лет она будет выглядеть смешно среди студентов. Время ушло, безжалостно сказал он.

Наверное, он прав, думала Таня. Ну получит она диплом в тридцать три года, а дальше что? Серьезную специальность, где нужно проработать десять лет, прежде чем начнешь в ней разбираться, ей не потянуть, остаются профессии вроде физиотерапевта или гомеопата. Сидеть в поликлинике и назначать всем подряд УВЧ? Лучше уж подавать инструменты хирургам. Интереснее и пользы больше.

Она устроилась в клинику, благо та располагалась в пяти минутах ходьбы от дома.

Впервые увидев Миллера, Таня восхитилась его редкой красотой. Профессор ругался со старшей сестрой, требуя новые инструменты, и гнев чрезвычайно шел ему – он оживлял классические черты его лица. Наверное, на черно‑белой фотографии с закрытыми глазами его запросто можно принять за древнеримский скульптурный портрет, подумала Таня, исподтишка наблюдая за красавцем.

Здравый смысл подсказывал, что мечтать о нем нельзя. Такой интересный мужчина ни при каких обстоятельствах не заинтересуется неказистой медсестрой. Тем более что сотрудницы уже просветили ее насчет особенностей его личности.

Слушая, как сестры наперебой рассказывают об ужасном характере Миллера, Таня скучно подумала: «Ясно, второй Боренька. Закоренелый эгоист, не интересующийся ничем, кроме собственных удобств. Только красивее, а значит, еще опаснее моего муженька. Мой поломал жизнь только мне, а этот наверняка мучает многих женщин, готовых на все, лишь бы быть рядом с таким неописуемым красавцем».

«А тебе‑то до него какое дело? – спрашивал ее внутренний голос. – Он никогда тобой не заинтересуется. Но если даже случится такое чудо и у вас вдруг начнется роман, станет ли тебе от этого лучше? Вместо одного у тебя будут сосать кровь два упыря. Ну уж нет!»

…Но выкинуть Миллера из головы у нее так и не получилось. Осознав это, Таня ужасно рассердилась на себя и изуродовала висевший в холле его портрет.

А потом старшая сестра отправила Таню подавать ему на операции.

Сразу же выяснилось, что он совсем не такой, как ее муж. Мрачный вид, привычка начинать фразу со слов «Вы должны», угрожающее молчание, если приказ выполнялся недостаточно быстро, – да, все эти приметы мизантропа в Миллере присутствовали, но Таня почувствовала в нем и что‑то еще… Светлое, теплое, тщательно скрываемое.

Старая истина – ничто не сближает людей так, как совместный труд. Поработав с Миллером несколько недель, Таня ощутила, что между ними протянулась тонкая, но прочная нить взаимопонимания и симпатии. Как ни странно, эта нить позволила ей избавиться от бесплодных романтических мечтаний. Почувствовав в Дмитрии Дмитриевиче надежного коллегу, она даже перестала воспринимать его как красивого мужчину.

Она представляла себе, как проработает с ним бок о бок много лет, поддерживая любые его начинания, все самые безумные проекты.

Избавившись от мимолетной влюбленности в мужчину, она искренне полюбила человека.

Тем не менее Таня страшно волновалась, прежде чем явиться к заболевшему Миллеру с миссией Красного Креста. Она думала, что он примет ее, напоит чаем, и это воображаемое дружеское чаепитие ее заранее разочаровывало. Дружба дружбой, но Таня знала, что обязательно будет разочарована. Она даже попыталась отдать малиновое варенье Ирине Анатольевне, но в ответ та лишь молча покрутила пальцем у виска.

«Судьба», – решила Таня и отправилась топить в профессорском чае последние надежды.

Дикая реакция Миллера изумила, но и обрадовала ее.

Просто коллега и друг не стал бы так беситься. Неужели влюблен?

– Ты, Таня, просто ужасная дура! – громко сказала она голубям. – Пересмотри исходные данные. Ты неверно записала условие задачи и получила неправильный ответ. С чего ты взяла, что ты друг Миллеру? Просто он ценит твою квалификацию, а на тебя саму ему наплевать. Вполне понятно, что вторжение постороннего человека взбесило его. Ну и пожалуйста. Надеюсь, он хотя бы поверил в искренность моих намерений, узнав, что я замужем. Впервые за десять лет замужество принесло мне пользу. Будем работать, словно ничего не случилось.

Закрыв за Таней дверь, Дмитрий Дмитриевич сел в кухне на подоконник и закурил. Почему он не подумал о том, что она может быть несвободна? Привык, что ли, к обществу одиноких дам, страстно желающих устроить свою жизнь?

Вот и все, вздохнул он и открыл форточку. Черт с ним, с воспалением легких! Пусть он тяжело заболеет, так будет даже лучше. Господи, сколько лет он сидит на этой кухне, глядя во двор‑колодец, в котором никогда не бывает солнца…

Таня замужем, вот так сюрприз! И давно замужем, сказала она. Наверное, у нее и дети есть. Ну правильно, именно семейным благополучием и объясняются ее благожелательность и постоянно хорошее настроение. Ее отзывчивость и нежная женственность стали надежной гарантией прочного брака.

«Конечно, она счастлива. Почему я, самовлюбленный идиот, возомнил, что только мне удалось увидеть ее прекрасную душу? И что мне теперь делать?»

Разрушать чужую семью? Или сделать Таню своей любовницей, встречаться тайно, по углам, вздрагивая от каждого звонка мобильного телефона? Как скоро они возненавидят друг друга, вымазанные грязью адюльтера?

Миллер закашлялся. Раньше, думая о Тане, он боялся, что отношения будут складываться непросто, в первую очередь из‑за его скверного характера. Но он не думал, что придется отказаться от Тани, даже не объяснившись!

Последние дни он часто представлял себе, как Таня готовит ему ужин, как они, взявшись за руки, гуляют в Петергофе…

Теперь ясно, что ничего этого не будет.