Глава 9. Новая работа неожиданно пришлась Тане по душе

Новая работа неожиданно пришлась Тане по душе. Во время учебы в институте она уже работала санитаркой и теперь думала, что в частной клинике ее ждут те же обязанности – мытье палат и уход за лежачими больными. Физического труда Таня не боялась, она принадлежала к счастливой категории женщин, у которых в руках спорится любое дело, однако после работы в операционной убирать помещения было бы очень скучно.

Но, узнав, что она – операционная медсестра, менеджер по персоналу определила ее в оперблок, так что Таня оказалась в привычной обстановке, правда, теперь она не подавала инструменты хирургу, а только обрабатывала их. Обязанностей было много, и некоторые оказались не то чтобы интересными, но, во всяком случае, требующими внимания и сосредоточенности. Так, например, она должна была содержать в порядке операционный микроскоп и плазменный скальпель – внушительного вида приборы, которыми здесь пользовались почти на каждой операции. Присмотревшись, Таня поняла, что, даже если бы ее приняли сюда операционной сестрой, она все равно не смогла бы полноценно работать – половина инструментов для пластических операций была ей незнакома.

На всякий случай она приглядывалась к действиям хирурга и медсестры, а в свободное время читала руководство по пластической хирургии, чтобы вникнуть в специфику профессии. Вдруг ей повезет и когда‑нибудь ее примут на должность операционной сестры?

Коллектив клиники принял ее спокойно и доброжелательно. Некоторое время старшая медсестра внимательно следила за Таниной работой, но, убедившись, что та тщательно моет операционные, добросовестно стерилизует инструменты и аккуратно обращается с приборами, предоставила новенькую самой себе.

Попав в «мир частного капитала», она думала, что за тридцать тысяч рублей в месяц от нее потребуют работы на износ, без секунды отдыха. Работы было действительно много, но, выполнив ее, Таня могла пить чай в сестринской, ожидая, когда ее услуги снова понадобятся. Никто не возмущался, не бросал нее косые взгляды – а почему это санитарка сидит без дела?

Клиника располагалась на севере города, в спальном районе, здание было перестроено из типового гастронома‑«стекляшки». На втором этаже располагались палаты; операционная, лаборатория и администрация – на первом. В интерьерах первого этажа не было особого шика, но все было сделано добротно и, насколько Таня могла судить, с учетом требований асептики. Владелец не поскупился даже на мраморные полы в операционной. Мрамор считается бактерицидным материалом, и раньше, до перестройки, в операционных им выкладывали не только полы, но и стены. Теперь обычно довольствуются кафелем, и Таня уважала владельца клиники за то, что он отдал дань традициям и не поскупился на мрамор.

Вход на второй этаж был разрешен только палатным сестрам, Таня там не бывала, но предполагала, что там – настоящие хоромы. Ведь если владелец оборудовал шикарную ванную комнату с биде и джакузи для сотрудников, то что он устроил для богатых пациентов, приносящих ему доход?

Заочное хорошее впечатление о владельце клиники подтвердилось и при личном знакомстве. Яков Михайлович Розенберг лицом был очень похож на Тома Хэнкса, и вскоре Таня узнала, что за это сходство, а также за удивительное для бизнесмена простодушие персонал клиники величает его Форрест Гамп.

Она думала, что останется для Форреста безымянной единицей, тенью, мелькающей на заднем плане с ведром и шваброй, но на самом деле им пришлось довольно близко познакомиться. Розенберг оперировал много и подолгу, и именно Тане приходилось вытирать пот с его лба, совать ему в рот под хирургическую маску кусочки шоколада и трубочку от стакана с крепким кофе, чтобы подбодрить на восьмом часу микрохирургической операции.

Попробовав Танин кофе, Форрест объявил, что теперь не хочет никакого другого, и полностью доверил ей свое питание. Прокормить шефа оказалось очень простой задачей: чашка кофе в десять утра, чашка кофе и бутерброд с красной рыбой в два часа дня – вот и все, что требовалось Розенбергу для поддержания сил.

Он обращался к Тане по имени и на вы, как и ко всем женщинам, работающим в клинике. Когда у Розенберга бывали важные посетители, он звал Таню сервировать стол и всегда платил ей за эту нехитрую услугу тысячу рублей. Она смущенно отказывалась от этих денег, а Розенберг смеялся, обещал создать специально для Тани должность буфетчицы и платить через кассу. Только это очень хлопотно, каждый раз добавлял он.

Поначалу Таня заподозрила, что теплота Розенберга объясняется сексуальным интересом, ибо все остальные сотрудницы клиники давно перевалили сорокалетний рубеж. Но вскоре она увидела его под руку с шикарной женщиной и даже почувствовала легкое разочарование.

Вообще‑то пластическая хирургия пугала ее. Все эти кожно‑мышечные лоскуты выглядели очень неприятно. К тому же здесь, как и в кардиохирургии, нужна была повышенная собранность и четкость движений всей операционной бригады. Упущенное время не вернуть – если вовремя не дать кровоток в пересаженный лоскут, в нем начнутся необратимые процессы, и он отомрет, несмотря на любые усилия докторов. В общей хирургии запутанная нитка или неисправный зажим были всего лишь досадной мелочью, а здесь они могли привести к фатальным последствиям.

Бригада оперировала в крайнем напряжении сил и нервов, при малейшей оплошности Розенберг виртуозно материл всех подряд, но не забывал извиниться, когда ответственный этап оставался позади.

– Простите, Таня, что я на вас наорал, – сказал он, принимая у нее чашку кофе.

Сегодня они так намаялись! Розенберг удалял опухоль, занимающую нижнюю часть лица и спускающуюся на шею. Большой дефект кожи и мягких тканей заместили лоскутом мышцы спины. Выделять мышцу нужно очень тщательно, чтобы сохранить питающий ее сосуд, а потом, для гарантии, требуется сделать несколько микрохирургических сосудистых швов, чтобы сохранить в лоскуте нормальное кровообращение. Да и саму опухоль следует удалять крайне осторожно, сохраняя нервные стволы.

По ходу операции Розенберг несколько раз вспомнил Миллера: как быстро и легко они бы справились, если бы он был здесь. При упоминании Дмитрия Дмитриевича у Тани на душе стало тепло и уютно, она замечталась и не сразу сообразила, что Розенберг требует опустить микроскоп.

– Твою мать! Не спи, б…! – Форрест так устал, что мог выдавать только самые стандартные ругательства.

– Я не сержусь, – сказала она. – У нас дома все так разговаривают.

Он посмотрел на нее с недоумением.

– Дома, то есть в Ярославской области, – засмеялась она. – Там мужики, например, сарай строят и перекликаются, как корабли в тумане: твою мать да твою мать. Главное, прекрасно друг друга при этом понимают.

– Это точно. В серьезном деле без мата не обойтись. Я сам тоже деревенский, знаю. Недавно приехал в отпуск, отец меня сразу подрядил дом чинить. Я говорю: давай наймем работников. А он: разве чужие хорошо сделают? Ладно, говорю, но я же ничего не умею, с четырнадцати лет в городе живу. Тогда отец пообещал, что все объяснит, сам на крышу полез, мне веревку спустил – и давай матом орать на всю деревню. А я понять не могу, что ему надо. Кричу ему: это тебе что, волшебные слова? Заклинания, от которых я стану великим строителем? Ты по делу говори! А он: я по делу, – и такое заворачивает! Самое смешное, что через короткое время я начал понимать, какое «твою мать!» означает – поднимай бревно, а какое – подай паклю. Значит, вы тоже в деревне росли?

Таня кивнула. Ее смущало, что она так долго беседует с руководителем клиники, причем на отвлеченные темы. Ничего удивительного в этом не было, просто Розенберг находился в хорошем настроении из‑за удачной операции. Но все равно минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.

– Я заметил, что вы работаете хорошо. Посмотрим, месяца через два сделаю вам прибавку.

– Ой, что вы! У меня и так с вашими премиями за накрытие стола почти сорок тысяч набежало!

– Да? Действительно, из‑за вас скоро по миру пойду… Но что делать, не отбирать же у вас деньги обратно.

Почти сорок тысяч рублей! Только произнеся сумму вслух, Таня поняла, что действительно располагает этими огромными деньгами.

Конверт с жалованьем лежал в сейфе. По правилам Госнаркоконтроля в клинике была оборудована специальная комната для хранения наркотиков, оснащению которой мог бы позавидовать швейцарский банк. Розенберг не стал бы тратить триста тысяч рублей на бронированную комнату, чтобы хранить там пять ампул промедола, но без этого нельзя было получить лицензию. Чтобы помещение не пропадало зря, в нем поставили второй сейф, где сотрудники могли держать ценные вещи.

Итак, тридцать восемь тысяч за месяц. На восемь она обычно вела домашнее хозяйство, а остальное… Это ее кровно заработанные деньги! И через две недели она получит новый конверт! Ладно, оставим на «черный день» десятку, так и быть!

Конверт перекочевал из сейфа в сумочку, и Таня отправилась по магазинам.

В торговом центре ее ждал еще один приятный сюрприз. Оказывается, труд санитарки благотворно сказался на ее фигуре! Джинсы сорок восьмого размера, раньше плотно облегавшие попу, теперь болтались на Тане, как хулахуп вокруг шеста. А натянув сорок шестой размер, она увидела в зеркале симпатичную фигурку со стройными ножками и аккуратной попой. Талия, правда, не появилась, и животик продолжал выпирать, но надо радоваться и тому, что есть, решила Таня и неожиданно расхрабрилась.

«А ну их к черту, эти джинсы! За десять лет замужества я не носила ничего другого! Хочу черные брючки и юбку, юбку! Сейчас куплю себе красивую обувь и буду носить юбки сколько захочу!»

Она ходила по торговому центру, жадно глядя на витрины и не веря, что может зайти в любой магазин и купить какую угодно приглянувшуюся вещь.

Когда она зашла в обувной, к ней с улыбкой подошла продавщица. Таня привычно шарахнулась от любезной девушки, но тут же одернула себя.

– Мне нужны сапоги на зиму и сумочка к ним.

…Она купила сапожки на среднем каблуке, сумку и перчатки – все темно‑вишневого цвета, а потом еще присмотрела себе шелковый шарфик.

Потом она долго разглядывала дорогие фирменные пальто и пуховики, но не поняла их сдержанного шика. А уж когда она увидела ценники…

«Нет, мне бы что‑нибудь попроще», – решила Таня и поехала на ярмарку, где быстро нашла чудесную куртку из серой кожи – даже не куртку, а полупальто трапециевидного покроя. Подол, рукава и капюшон были оторочены пушистым мехом, что сразу же прельстило Таню. Особенно капюшон, в котором она казалась себе похожей на средневекового пажа.

Денег осталось еще на черные брючки и две юбки – одну прямую короткую, другую длинную расклешенную.

Продавщица настойчиво предлагала ей вельветовый пиджачок – действительно, надетый с длинной юбкой, он создавал у Тани иллюзию талии. Притворно вздохнув, она залезла в деньги, отложенные на домашнее хозяйство. Ну а к пиджаку пришлось, конечно, купить блузку – нельзя же было надевать эту прелесть на застиранный джемпер с шестилетним стажем.

На первом этаже обнаружилась парикмахерская, в которой Тане покрасили волосы в цвет божоле и сделали стильную прическу.

Ей так не терпелось увидеть, как она будет выглядеть с этой прической и в обновках, что она вернулась в отдел, где покупала куртку, и попросила дружелюбную продавщицу позволить ей переодеться в примерочной. Та разрешила, попутно «раскрутив» Таню на кожаные брюки – ей было уже море по колено, а главное, в кожаных брюках она показалась себе невообразимо сексуальной. Все‑таки она немного колебалась, но когда вышла из примерочной в торговый зал, чтобы посмотреться в большое зеркало, незнакомый мужчина высказал ей свое восхищение, что и решило дело.

Таня вертелась перед зеркалом и совершенно искренне полагала, что четыре тысячи на две недели – для хозяйства вполне достаточно.

Никогда в жизни она не выглядела так хорошо! Да что там, она чувствовала себя почти красавицей! Пусть общими очертаниями она похожа на Шалтая‑Болтая (сравнение принадлежало Борису Владиславовичу), но зато у нее стройные ножки, классическая форма носа и большие глаза. И зубы, кстати сказать, красивые!

В облике не хватало завершающего штриха, и Таня задержалась возле парфюмерного отдела, где под руководством продавщицы выбрала помаду, водостойкую тушь и зеленовато‑серые тени.

Краситься она совсем не умела – муж считал, что все накрашенные женщины вульгарны, поэтому пришлось просить продавщицу сделать ей макияж.

Теперь она не просто себе нравилась, нет, она восхищалась собой!

Ощущая, что весь мир лежит у ее ног, она шла к выходу, оглядываясь по сторонам, – ей хотелось понять, как на нее реагируют встречные мужчины.

И вдруг ее словно ударили кулаком в солнечное сплетение.

Дмитрий Дмитриевич Миллер скользнул по ней равнодушным взглядом и, прежде чем она успела окликнуть его, скрылся в секции одежды для беременных.

С замиранием сердца Таня подкралась к стеклянной стене магазина и, спрятавшись за манекеном, наблюдала, как он придирчиво выбирает джинсы с широким резиновым поясом и блузку‑размахайку. Время от времени Миллер сверялся с бумажкой, наверное, там были указаны размеры.

«Вот и все, – подумала Таня и побрела к метро, безучастно волоча свертки с покупками. – Нет, я и так знала, что вместе нам не бывать, но все равно малюсенькая надежда меня не оставляла. А вдруг? Вдруг он скажет, что любит меня и хочет быть со мной? Ведь теоретически такое могло произойти. Теперь ясно: у него есть жена и скоро будет ребенок. Просто они официально не зарегистрированы, вот в клинике и думают, что он холостяк. Конечно, не может такой мужчина жить один, ведь когда мне сказали, что он не женат, я сразу подумала, что это как‑то неправдоподобно… Ох, Таня, как ты любишь пострадать! Признайся, весь этот месяц ты думала о Дмитрии Дмитриевиче не очень много. Ты вспоминала о нем с нежностью, но без горьких сожалений, а вот теперь вдруг решила помучиться из‑за него! Если тебе на старости лет приспичило безнадежно влюбиться, ты можешь обожать и своего нового шефа. А еще лучше – собственного мужа, вот тут уж полнейшая гарантия, что твоя любовь останется безответной!»

Танин шопинг занял много времени, и домой она попала в десятом часу.

– Где ты болталась? – грозно спросил Борис, выходя из комнаты. – Господи, что за вид?

– Сменила имидж, – улыбнулась она.

– Очень остроумно. У тебя новое пальто? И сапоги? – Максимов цепко разглядывал ее. – Сумка?

Таня медлила снимать свою чудесную серую куртку. Если Борис так реагировал на ее новую верхнюю одежду, что же будет, когда он увидит, так сказать, внутренние слои?

– Ты что, все это купила?

– Ну да. Мне идет?

Делая вид, что не замечает его возмущения, Таня покрутилась вокруг собственной оси и не удержалась – кинула взгляд в зеркало.

– И сколько же денег ты истратила, позволь осведомиться?

– Почти всю зарплату. Но не переживай, на хозяйство хватит.

– Немедленно дай сюда чеки!

– Зачем? Я не скрываю, что профукала все жалованье.

– Вот именно, профукала! А какое ты имела на это право?

– Но это же мои деньги.

– Что значит «мои»? Кажется, ты пока еще моя жена и должна мне подчиняться!

Это старорежимное высказывание развеселило Таню:

– Должна, но не обязана!

И она бесстрашно сняла куртку, явив взору Бориса пиджак и прочие обновки.

– Давай сюда чеки, я сказал! И быстро раздевайся! Завтра же с утра пойдешь и вернешь вещи.

– Никуда я не пойду.

– Пойдешь как миленькая. И следующую зарплату отдашь мне всю до копеечки, раз не умеешь распоряжаться деньгами.

– Но ты же никогда не отдавал мне свою зарплату!

– А ты не путай божий дар с яичницей. Quod licet Jovi, non licet bovi. To есть что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Ох, как ее бесила привычка мужа украшать свою речь латинскими сентенциями!

Почему он такой? Жалкий, жадный… Почему орет на нее, вместо того чтобы полюбоваться, как хорошо она выглядит? Ладно, если бы она отравила ему жизнь, ругалась с ним по поводу и без!.. Но он всегда мог рассчитывать на ее помощь, поддержку и утешение. И вот еще что сейчас огорчало и оскорбляло Таню – Борис совсем ее не стеснялся! Он не боялся показаться ей жадным и грубым, а значит, ему было абсолютно наплевать на нее! Ведь с теми, кого мы любим, мы не такие, как есть, а такие, какими нам хочется быть.

Но для него получить тридцать тысяч ее зарплаты было гораздо важнее, чем сохранить доброе мнение о себе. Выбить из нее эти деньги, а там пусть считает его жмотом, не важно!

– Я развожусь с тобой, – сказала она устало. – Собирай вещи и уходи отсюда.

– Как интересно! Стоило один раз получить приличные деньги, как ты уже посчитала себя состоятельным человеком! Возомнила себя королевой говна и пара! Но учти, в клинике Розенберга тебя держат только до тех пор, пока ты моя жена, только из уважения ко мне! Скандальных дур и проституток там терпеть не станут. И отправишься ты в засранную районную больничку. Так что не очень‑то выламывайся.

Оскорбления не тронули ее. Сейчас Таня чувствовала только глухую досаду на себя – как она могла терпеть это долгих десять лет?! В Борисе не было ничего, решительно ничего, за что его стоило если не любить, то хотя бы уважать. А она думала, что просто не умеет разглядеть в нем положительных качеств!..

– Боря, если я содержала нас двоих на жалованье медсестры, то одна тем более проживу, что бы ни случилось. Собирайся. У тебя, если мне не изменяет память, есть прекрасная комната в коммуналке.

– Но… – Глаза Максимова неожиданно забегали.

– А, ты ее сдал! – догадалась она. – Значит, ты специально говорил мне, что соседи не разрешают тебе сдавать комнату, чтобы не делиться со мной доходами. Бог с тобой, Боря, я никогда на твои деньги не зарилась. А теперь мне наплевать, что твоя комната занята. Уходи.

Первый раз в жизни она видела его растерянным.

– Почему это я должен уходить?

– Потому что это моя квартира.

– Интересно! А то, что я прожил здесь десять лет, ничего не значит? Я делал ремонт, покупал вещи, а теперь должен все бросить и уйти?

– О чем ты говоришь? – спросила Таня. – О деньгах, о вещах… Ты боишься потерять свой дурацкий телевизор, а то, что ты теряешь жену, ничего не значит?

Взбудораженная покупками, а потом расстроенная созерцанием Миллера в магазине для беременных, она была не в состоянии реагировать на фирменные испепеляющие взоры мужа. Она обошла его, как неодушевленный предмет, и принялась раскладывать новые вещи по полкам шкафа.

В принципе у Бориса и на этот раз все могло получиться, подойди он к делу чуть потоньше. Но он нарушил важное правило – нельзя внушать женщине, какая она дура, если она только что удачно постриглась и покрасилась.

– Если хочешь, я помогу тебе собраться, – спокойно сказала Таня. – Возьми смену белья на первое время, а потом наймешь машину и заберешь все, что тебе нужно.

– Ты соображаешь, что делаешь? Гонишь меня на ночь глядя на улицу!

– Не на улицу. Я знаю, что у тебя есть собственная жилплощадь, а о том, что она занята, я, наоборот, ничего не знаю. И знать не хочу. Давай не будем ругаться, а? Я твердо решила с тобой разойтись, никакими скандалами дело не исправишь, выяснять, кто из нас больше виноват, я тоже не хочу. Давай мирно соберем твои вещи. Я даже могу вызвать тебе такси.

– Ты сама‑то себя слышишь? Почему, если ты хочешь развестись, уходить должен я? Не хочешь ночевать со мной под одной крышей – уходи сама. А я не собираюсь болтаться на улице, оттого что тебе вожжа под хвост попала.

Таня вдруг вспомнила, что сегодня по телевизору покажут ее любимый фильм «Алая буква» с Деми Мур. «Вот бы он убрался до начала фильма, и я посмотрела бы телевизор в свое удовольствие!»

– Борис! Ты же умный человек, рассуди сам. Ты жил в моей отдельной квартире, всегда был накормлен, обстиран и обглажен. Я была тебе настоящей прислугой, только без жалованья. Ты жил как хотел. И за это мне нужно было от тебя так мало, Боря! Всего лишь, чтобы ты при каждом удобном и неудобном случае не разражался лекцией о том, какая я глупая, ленивая и непривлекательная женщина. Все, дорогой! Больше я не хочу слушать этот бред.

…Чуда не случилось, Борис не ушел.

«Ну и черт с тобой!» – решила Таня и отправилась ночевать в гостиницу. Одну ночь она может себе позволить.

Взяв самый дешевый одноместный номер, она первым делом приняла душ, а потом, завернувшись в полотенце, позвонила родителям. Дома был только отец, мама, сказал он, ушла к соседям доить брыкучую корову. Таня представила, как мама бредет по тропинке в кромешной тьме, светит себе под ноги фонариком, и ей так захотелось к родителям, домой…

– Пап, я с мужем развожусь.

– Честно?

– Да.

– Слава тебе Господи! Ты меня обрадовала.

Таня вздохнула и потянулась к новой сумочке. Там была спрятана одинокая сигарета, купленная в ларьке. Самое время успокоить нервы. Она закурила и грустно сказала:

– А я даже не знаю, радоваться мне или огорчаться. Все‑таки мы десять лет прожили…

– То есть ты готова позволить ему испакостить тебе всю оставшуюся жизнь только на том основании, что он уже так делал десять лет? – спросил отец. – Нет, ну логично! Правильно все!

– Пап, разве могло так быть, что он делал мне только плохое? Наверняка и хорошего много было, просто я не ценила и не понимала его.

– У тебя что, температура? Бред? Скажи‑ка, ты была счастлива с ним?

– Нет…

– Ты просто боишься перемен. Но любые перемены пойдут тебе только на пользу. Ни о чем не волнуйся, дочь, ты все делаешь как надо.

После Таня позвонила Борису.

– Я хочу, чтобы завтра тебя в моей квартире не было, – сказала она. – Если ты не уйдешь добром, мне придется подать в суд. Детей у нас нет, так что нас разведут без особых проблем. – Таня вдоволь наслушалась душераздирающих историй о разводах подруг и считала себя настоящим специалистом по юридической части. – Собственником квартиры формально является мой папа, поэтому тебе при разводе не полагается ни миллиметра. И учти вот еще что. Если ты уберешься добровольно, я отдам тебе телевизор, холодильник, компьютер, стенку… Короче, забирай все, что душа пожелает. А если мы будем судиться, то все имущество пойдет как совместно нажитое и придется делить его пополам.

Следующую ночь она снова провела в гостинице. Эти сутки съели ее последние деньги, но сил ночевать под одной крышей с Борисом у нее не было. А потом он уехал, забрав все, что когда‑либо покупал в дом. Даже набор тефлоновых сковородок.

Ну и хорошо, зато следа от него не осталось, радовалась Таня, вывешивая пакет с мясом за окно. Придется жить без холодильника по крайней мере месяц, а то и дольше. А если Борис выполнит свою угрозу и Розенберг ее выгонит, то намного‑намного дольше.