Кому пожаловаться? Солнышку!

В декабре 1964 года нашу палату расформировали: взрослых девчонок оставили, а нас, малышей, перевели в соседнюю, и моя койка оказалась первой возле двери.

Теперь больших ходячих девочек по вечерам няни заставляли мыть полы в игровых комнатах и в коридоре. За это их добавочно кормили — давали остатки от ужина и домашнюю снедь, приносимую нянями для себя и на угощение. Девчонки не забывали поделиться со мной: то крохотный кусочек сальца на ломтике хлеба принесут, то колечко соленого огурчика. Никто из нянь не был против. И я иногда теперь и сама просила у них хлеба.

— Только не сори на пол, — говорили они, подавая мне кусочек.

И я, чтобы не насорить, клала хлеб на полотенце и начинала его грызть, придерживая рукой, потом только оставалось аккуратно вытряхнуть полотенце в ведро с отходами — и все, чисто. И только злобная Анна Степановна Левшина никак не могла смириться с этим. Доходило до истерики с ее стороны: если она замечала, что кто-то из девчонок уходил в палату с хлебом в руках, она начинала орать:

— Что, опять Черемновой хлеб понесла? Немедленно положи его обратно на стол!

Иной раз девчонка вовсе не мне несла этот хлеб, но Левшина почему-то подозревала исключительно меня? Сейчас, много лет спустя, я думаю: а нормальной ли была Левшина? Такая ярко выраженная неадекватность свидетельствует о явных отклонениях в психике. И такую психически неуравновешенную женщину уж конечно не стоило подпускать к детям, тем более в качестве дежурной няни — человека, который должен присматривать за детьми.

Когда Левшина начинала вот так орать, я вздрагивала и инстинктивно поджимала ноги. Эта привычка, увы, закрепится, и останется у меня на всю жизнь, впоследствии мне так и не удастся перебороть непроизвольное поджимание ног при волнении.

Однажды мое терпение иссякло. В ночь, когда работала Левшина, девчонки, как обычно, пошли мыть полы. Я, уже лежа в постели, услышала, как она приказывает девчонкам, чтобы те не таскали больше Черемновой хлеба — иначе она им не даст вкусного копченого сала. Я почувствовала внутри себя какой-то нехороший страх, глаза защипали слезы, а в следующую секунду во мне вскипела жгучая обида. Возле кровати на стуле у меня стояла эмалированная кружечка с водой, и я, вконец обезумев от обиды, начала швырять эту кружечку на пол. Ходячая девочка, находившаяся рядом со мной, поднимала кружечку и ставила обратно. А я опять кидала ее. Я это проделала три раза, и Левшина, услышав звон бросаемой кружки, потребовала объяснения.

Девочка вынуждена была выйти из палаты в коридор и объяснить, что это я кидаю кружку. Я слышала, как Левшина несколько минут молча стояла, видимо осмысляя мой протест и перемалывая собственные эмоции, потом заорала, привизгивая:

— Черемнова, если бросишь еще раз кружку, завтра пожалуюсь на тебя воспитателям!

— Иди, жалуйся хоть Деду Морозу… — бессильно прошептала я со слезами на глазах. — А я пожалуюсь солнышку! — Подумала я мстительно, и от этой спасительной мысли мне стало легче.