Познание мира

Обычно по утрам я просыпалась оттого, что над моей кроватью открывалась окно, и в комнату врывался летний солнечный день. Или день с дождливым шорохом. А осенью, с чуть слышным прикасанием осенних падающих листьев. А зимой, когда окно лишь чуточку приоткрывалось, морозец холодил щеки, а на стекле светились волшебные ледяные узоры.

Но дольше всего в памяти задержалось воспоминание, когда мать по утрам открывала ставни снаружи, и в солнечном заоконном саду я видела ее. Это воспоминание ничем не сотрешь, даже предательство перед ним бессильно. Мамино предательство… Сколько бы потом я ни видела ее самых низких попыток унизить меня… До недоуменного испуга: и эта женщина была в прошлом моей мамой, а потом стала такой безобразной, преисполненной тупой жестокостью. Как меняет человека время!

***

Иногда в детдоме ночью, когда к горлу подступала невыносимая горечь, и хотелось выть волчонком, а там нельзя было даже заплакать, потому что это считалось большой роскошью — заплакать просто так. «Видите ли, никто ее не обижал, а она разревелась, мало ли, что тяжело, здесь всем тяжело, но никто не плачет»! Так говорили со злостью некоторые няни, и было что-то чудовищное в этом, а может, они просто сами от этого уставали, ведь обычные же люди, которым до смерти надоедало смотреть на наши страдания. Так вот в такие ночи я выдергивала из памяти ту прошлую маму — настоящую! не предавшую! — и невольно начинала сравнивать и никак не могла понять: почему моя мама стала такой?

***

И снова возвращаюсь в далекое свое прошлое, где нет еще никакой беды, где все солнечно. Только не надо думать, что меня так уж сильно баловали, бывало, что и ругали как всякого другого ребенка.

Эпизод за эпизодом — они всплывают в моей памяти и ложатся на листы этой книги. Знаю заранее, что книга будет полна горечи и не каждый сможет ее прочесть, и все же пишу дальше.

Вот еще один эпизод, связанный с моим неуёмным характером. Мне тогда было лет пять. Нас уже росло двое у родителей: в шестидесятом родилась моя сестра Ольга, здоровый спокойный ребёнок, не доставляющий родителям лишних хлопот.

Был нежаркий полдень августа. Мать прогуливала Ольгу во дворе, там же была и я. Сестра заснула у матери на руках, и она понесла ее в дом, чтобы уложить в кроватку, предварительно наказав мне, чтобы я никуда не лезла. И, строго глянув, ушла, унося спящую сестру.

Я послонялась по двору в одиночестве минут десять и решила тоже зайти в дом. Я ведь сама перелезала через порог, и ничего со мной не случалось. И в этот раз, не предчувствуя ничего дурного, я забралась на земляной скат, покрытый ровными досками и заменяющий крыльцо, благополучно миновала сени и открыла дверь в избу. Я поставила передние колеса ходунков на порог, этот порог со стороны сеней был очень высокий, но я его всегда одолевала. Так вот, поставив передние колеса ходунков на порог, я схватилась за щеколду, которая висела с боку на косяке. И, видимо, в второпях не заметила, что сделала ошибку, не поставив ноги на порог. С силой дерганув за щеколду, чтобы ходунки перескочили порог, я вместо переброса через порог, беспомощно повисла на перекладине ходунков. Колеса съехали с порога, и я хлопнулась со всего маха мордашкой прямо об него, ощутив всю твердость этого порога. Естественно, сначала никакой боли я не ощутила. Открыла глаза и увидела, что опрокинула ходунки, и первое, что пришло мне в голову, была мысль, если сейчас кто-нибудь зайдет и увидит, что я опрокинула ходунки, меня за это отругают. Но, приподняв голову, я увидела на пороге лужу крови и тут уже испустила громкий рев. А вот дальнейшее уже не помню, то ли память услужливо прячет не очень-то приятные события того времени, то ли я тогда потеряла сознание. Помню, что было потом, как я лежу у бабы с дедом на койке, а на кухне ругаются мои домочадцы. Честно признаюсь: меня частенько поругивали, особенно отец, доставляло ли ему это удовольствие, не знаю, трудно сейчас сказать, но то, что я уже тогда обладала упрямым характером — это очевидно.

***

Никто в доме даже не предполагал, в какие дали, отматывая назад лет, наверное, тринадцать-четырнадцать, когда меня еще не было, я отправляюсь в своих почему-то не детских снах — возвращаюсь в чье-то страшное прошлое, в военное время. Наверное, мне мало кто поверит, решат, что я это пишу только для того, чтобы сделать свою книгу загадочнее, но уверяю вас, ничуть нет, все, что я здесь пишу, было на самом деле.

Мне даже трудно сказать, когда этот сон мне начал сниться? Мне кажется, этот сон был со мной с самого рождения, просто, когда я уже подросла, я его стала помнить. В этом сне взрослого человека я всегда убегаю от танка! Хотя никогда в жизни не видела наяву этой военной машины. Мне снилось, что я бегаю по дому и не знаю, где мне спрятаться от страшного танкового дула, а оно меня почему-то везде находит, куда бы я ни пряталась. Еще один вариант этого сна помню. Будто бегу я по изрытому снарядами полю, справа от меня хлеб горит, а вот слева то ли железнодорожное полотно, то ли еще что-то — сейчас уже не помню точно. Но вот любой вариант этого сна заканчивался всегда одним и тем же: на меня наставляется дуло, и я чувствую, что сейчас прогремит выстрел… И я просыпалась. И вот странное дело: когда я просыпалась, то срабатывала какая-то блокировка, и я совершенно не боялась, я твердо знала, что этого в моей жизни никогда не будет. Я до сих пор задаю себе вопрос: откуда у маленького ребенка взялся этот страшный сон? Ну ладно бы страшного кино насмотрелась по телевизору, но ведь телевизоров тогда еще не было, а смотреть взрослые фильмы меня никто не брал. Так откуда же тогда этот сон?! Загадка…