В авторской редакции

Большинство литературных произведений, имеющих в выходных сведениях фразу «публикуется в авторской редакции», представляют собой стилистически беспомощные, а то и вовсе неграмотные творения. Их авторы, как правило, мнят себя великими писателями, пренебрегают профессиональной помощью и каждую исправленную запятую воспринимают как оскорбление, нанесенное литературными профанами. Между тем не существует рукописи, которой не требовалось бы стороннее квалифицированное прочтение. Ведь взгляд писателя, пока он работает над произведением, пишет и переписывает, замыливается и не ловит очевидных огрехов, которые легко заметил бы, будь рукопись отложена на полгода. Но кто станет столько ждать, хочется выпустить в плавание корабль, застоявшийся в доках. Нет ни одного достойного произведения в мировой литературе, не прошедшего через руки редактора, которому доверяет писатель.

Антон и помыслить не мог о том, чтобы его роман кто‑то взялся редактировать. Хватит ему Палыча, завотделом, который уродует его статьи, вычеркивая самые выигрышные места. Свой роман Антон представлял абсолютным творением, мраморным, вроде Венеры Милосской, – что‑либо прибавить или убавить кощунственно. Конечно, могут быть недостатки. Но ведь и Венера безрукая.

Для окончательного завершения романа требовалось написать главу о Полине Геннадьевне. По замыслу Антона, она должна была быть черным магом, экстрасенсом и попросту ведьмой. Имелось ли в реальной жизни хоть какое‑то основание для подобного утверждения, Антона не заботило. Красивый замысел дороже пошлой истины. Кроме того, народ, он же читатель, падок на всякого рода чертовщину. Сам Антон верил и не верил в необычные способности. Как в жизнь на Марсе: есть там обитатели, нет ли – его не волнует. Хотя, скорее всего, ни жизни на Марсе, ни чудо‑способностей не существует. Олег Павлович однажды показал ему статью в журнале «Наука и жизнь», в которой рассказывалось про премию в миллион долларов, основанную много лет назад. Деньги достанутся человеку, который продемонстрирует комиссии любой необычный дар – ясновидения, чтения писем в закрытых конвертах, диагностики заболеваний, перемещения предметов без контакта – любой. Проценты набегают, премия растет, но ни один из тьмы экстрасенсов не покусился на большие деньги.

Готовясь к написанию главы, Антон полдня читал в Интернете про ведовство, белую и черную магию, заклинания, ритуалы, про бурятских шаманов и гаитянских колдунов вуду. В его голове все перемешалось, большая часть информации практической пользы не имела, но некоторые сведения пригодились и дали толчок фантазии.

Как уяснил Антон, ведьмы бывают потомственными и учеными. Полину он решил сделать потомственной колдуньей. Поэтому с детства про Полину говорили, что у нее дурной глаз: мимо кринки с молоком пройдет – молоко скиснет. Обидится на кого‑нибудь – человек обязательно заболеет. С другой стороны, девочкой Полина лечила лишайных кошек наложением рук. Про кошек Антон подчеркнул особо, одному из представителей кошачьих предстояло сыграть особую роль. К восемнадцати годам Полина окончательно сформировалась как ведьма. Но ей было необходимо пройти обряд инициации, который, в свою очередь, возможен только после специального знака. Таким знаком стал сон, в котором Полина перенеслась за сотни километров и оказалась незримым свидетелем шабаша ведьм на Лысой горе. Тут Антон посоревновался с Булгаковым и, по собственному мнению, заткнул классика за пояс. В «Мастере и Маргарите» шабаш сатаны напоминает светский бал и никакого трепета не вызывает. А у Антона праздник ведьм – холодящий кровь разгул нечисти, совокупления упырей с утопленницами, вурдалаков с троллями, человеческие жертвоприношения и пиршество вампиров. Проснувшись, Полина посчитала возможным приступить к инициации, которая заключалась в том, что девушка растоптала икону и прочла несколько молитв наоборот. Сделав из героини черную колдунью, Антон отправил ее врачевать людей. Надо же было как‑то зарабатывать на жизнь и не в институт же новообращенной ведьме поступать. Тут на сцену выступил кот Берия, прототип того самого гаденыша, который отравлял существование Антона в квартире московского журналиста. Сделав доброе дело поневоле, вылечив человека от смертельной болезни, Полина погружала свои длинные ногти с угольно‑смоляным маникюром в пушистую шерсть Берии, чтобы вернуть себе черные силы, залатать прореху. Берия был дьяволом в кошачьем обличье, сгустком отрицательной энергии, исчадием ада. Полина жить без него не могла. Исцелять людские болезни, насылать порчу, снимать порчу, предсказывать будущее, кодировать на успех в бизнесе было для Полины пустяковым делом. Но она упорно совершенствовала свое мастерство, изготавливая кукол вуду и осваивая технику шаманов. Не пропадать же сведениям, которые почерпнул Антон из Интернета. И вот уже Полина камлает не только с бубном, но и со струнным инструментом моринхуром и в состоянии транса может съесть горящие угли, держать в руках раскаленные добела металлические предметы. Зачем ей, спрашивается, угли жевать и за раскаленный нож хвататься? Все просто. Полина находит у человека, скажем, пять болезней, входит в экстаз благодаря горловому пению, бубну и моринхуру, хватает пять угольков, заталкивает в рот – и болезней как не бывало. А чтобы у пациента появилась стойкость в преодолении жизненных невзгод, шаманша берет в руки горячий нож, который шипит в ее ладонях, но следов ожогов не оставляет.

Не был забыт и водитель Полины Геннадьевны, в свое время нагнавший страху на Антона. Шофер выступил в роли главного вампира столицы и одновременно верного адъютанта Полины. Книги о вампирах были в большой моде, и Антон не мог не отдать дань этому читательскому интересу.

Дар Полины не нуждался в рекламе, она не снисходила до объявлений в периодических изданиях. Слава о Полине‑ценительнице переходила из уст в уста, а деньги текли рекой. Но однажды случился прокол. К Полине обратились бандиты с просьбой наслать несчастье на соседнюю банду. Полина легко справилась. Однако пострадавшие бандиты выяснили, кто их сглазил, и нагрянули к Полине с требованием покарать обидчиков и заодно еще нескольких строптивых личностей. Привнеся в сюжет криминальную и детективную линию, Антон вскоре запутался в бандитах, и его героиня прикрыла лавочку, ушла в подполье. Она познакомилась с Игнатом, который со всех точек зрения оказался подходящим объектом для реализации планов колдуньи. Полина вышла замуж за Игната и закодировала его на успех в бизнесе, на большие деньги, на жизненную удачу. Создала вокруг него непробиваемую ауру, которую тщательно поддерживала, попутно расправляясь с конкурентами, легко выигрывая тендеры и умножая богатство. Попутно Антон отметил, что выглядела Полина изумительно молодо не благодаря пластическим хирургам и мастерам‑косметологам, а исключительно из‑за колдовства. На самом деле за глянцевой внешностью скрывалась страшная личина бабы‑яги, потому что ведьмы быстро стареют, и в свои тридцать лет (у Антона всегда было плохо с датами) Полина тянула на сто тридцать. Однако истинное лицо Полина открывала только раз в год на празднике ведьм. Описанием еще одного жуткого шабаша Антон закончил главу.

Он не перечитывал текст, потому что, повторимся, для него роман был мраморно‑совершенным. У автора не возникло вопроса, как с ног до головы закодированный Игнат, окруженный пуленепробиваемой аурой, мог в следующей главе портить почем зря несмышленых девушек, а потом завести серьезный роман со Светой.

Поставив последнюю точку, Антон испытал смешанные чувства: бравурное ликование и тихую грусть одновременно. Ему было жаль расставаться со своим творением, которое подарило ему ни с чем не сравнимые минуты трепетного вдохновения. Впрочем, он еще напишет много романов. Творческий метод отработан – бери реальных людей за отправную точку фантазии и сочиняй, твори, наслаждайся. Однако нельзя сбрасывать со счетов проблему славы и денег. Как ее решить, Антон определил заранее, еще не приступив к работе над «Скелетами». Это могло бы показаться странным: художник, не нарисовав первой картины, узнает, как ее лучше продать, скульптор, еще не погрузив пальцы в глину, присматривает себе галереи, композитор, не написав ни одного произведения, ищет оркестр. Для Антона в подобном подходе не было ничего странного. Такое время: бесплатное творчество – удел растяп, реклама – дудочка Крысолова, выигрывает не тот, кто стартует и тупо прет до финиша на последнем издыхании, а тот, кто умеет ловко срезать трассу и финиширует с широкой улыбкой чемпиона.

Обращаться в издательства Антон не собирался. Издательства – это крепости, вокруг которых толпятся среди мелкой литературной шушеры Львы Толстые и Федоры Достоевские с протянутой рукой. Вернее, с рукой, на которой лежит гениальная рукопись. Изредка открывается амбразура крепости, и оттуда раздастся крик: «Толстые и Достоевские нам не нужны! Просьба очистить пространство для проезда транспорта!» Опускается подъемный мост, и по нему грохочет золотая коляска, в которой сидит баловень судьбы – знаменитый беллетрист. Он не смотрит в

лицо менее удачливым собратьям по цеху и улыбается смущенно. Интеллигент все‑таки. Для читателей он – известный писатель, но для издательства – бренд, а книги его не романы, а проекты.

К счастью для поколения Антона, имелся обходной путь проникновения в издательство – Интернет. Сотни, если не тысячи молодых авторов выкладывают свои произведения в сети. Единицам везет. Когда возникает читательский бум в интернет‑сообществе, издательства обращают внимание на автора и предлагают выпустить бумажную книгу. Скрепя сердце Антон отказался от идеи разместить «Скелетов» на сайтах, где стоит защита от копирования, от бесплатного скачивания. Заработаешь копейки, да и аудитория маленькая. Нет, надо выкладывать роман бесплатно, и прежде всего – на личном сайте.

Сайт ему сделал знакомый программист за малые деньги и обещание пристроить рекламу в газете. На главной странице сайта красовалось фото Антона в пол‑экрана. Снимок сделала Алина, когда обиженный ее колкостями Антон вскочил с постели и подлетел к окну. На лице почему‑то не злость, а философская задумчивость. Простыня на плечах смотрится как римская тога.

Алина удивилась:

– Классно вышел. Совсем на себя не похож.

Сайт имел несколько разделов: «Публицистика» – статьи Антона, которые он считал наиболее удачными, в авторской редакции, конечно, а не искромсанные Палычем; «Биография» – Антон постарался написать о себе в ироничном духе, но так, что‑бы за улыбкой чувствовалась могучая личность; «Книги» – во множественном числе, хотя имелись только «Скелеты». И самое главное – «Форум». В последующие дни Антон занимался саморекламой и самораскруткой, на это уходило по шесть часов в сутки. Он стал завсегдатаем городских интернет‑кафе, напрашивался в гости к приятелям, чтобы воспользоваться их компьютером. Личным и редакционными он не мог часто пользоваться, потому что провайдеры легко отслеживали аи‑пи адреса, и становилось ясно, что бомбардировку сообщениями делает один и тот же человек. На форумах электронных библиотек и на собственном Антон оставлял восторженные отзывы о «Скелетах». На похвалы, подписываясь разными именами, он не скупился: «Улет! Ничего подобного не читал!», «Люди! Не спала всю ночь, пока не дочитала до последней строчки», «Наконец‑то появился роман, который гениально сочетает триллер, мелодраму, детектив и ужастик. Оторваться невозможно», «Большое спасибо автору, получил огромное удовольствие» и так далее. Результаты не заставили себя ждать – книгу активно скачивали. Но последовавшие отзывы и рецензии были хуже некуда, читатели буквально плевались на творение Антона. Тогда он удвоил активность, вступал в споры по принципу «сам дурак» – мол, оценить гениальный роман может только человек, чьи предпочтения не ограничиваются «Анной Карениной», а способный понять, что новое время требует новой литературы.

Коллеги по газете, естественно, прочли опус Белугина и немало потешались. В редакционный сленг вошли цитаты, белугизмы, как их называли. На вопрос: «Когда?», например, стал привычным ответ: «Когда скелеты выпадут из шкафов». В отделе информации шутники распечатали крупным шрифтом несколько фраз и повесили на стены. Упор они сделали на белугизмы в описании женских прелестей. Рядом с календарем красовалась метафора: «Ее большая грудь с сосками колыхалась землетрясением средней мощности». На двери каждый выходящий из комнаты мог восхититься сравнением: «Она журчала во время секса, как ненасытная пчела». Рядом с графиком дежурств находилось научно‑замысловатое: «Биохимия ее чувств была сложнее квадратуры круга».

Алина Вербицкая заглянула к Олегу Павловичу, начальнику Антона Белугина. Сам Антон отсутствовал, он теперь часто отпрашивался с работы или рвался на выездные задания, которые быстро выполнял, высвобождая время для интернет‑боев с глупыми читателями. Олег Павлович отпускал Белугина, потому что испытывал интеллигентское смущение перед этим автором новой волны.

– Читала? – спросил Олег Павлович.

– Тихий ужас! – ответила Алина.

– Когда у него в статьях бредятина проскальзывает, еще терпимо, можно вымарать, вычистить. Но двести страниц бреда – это убивает.

– Антон не замечает, что стал посмешищем в редакции, хотя над ним смеются в лицо.

– В графоманах есть что‑то материнское.

– Почему? – удивилась Алина.

– Мать никогда не поверит, что ее ненаглядное чадо – подлец, негодяй и аморальный тип. Графоман никогда не согласится с тем, что его произведение не выдерживает никакой критики. Для него собственный литературный мусор священнее Библии. Тебе жалко Антона? Ведь у вас с ним было. Шуры‑муры?

– Было недолго, прошло быстро, – пожала плечами Алина. – Жалко больного идиота, а Белугин – идиот здоровый. Вот если бы у него внезапно проявилась шизофрения, примчались бы санитары со смирительной рубашкой и упекли его в дурдом, я посочувствовала бы, отнесла в больницу передачку. Но, с точки зрения психиатрии, этот чикчирикнутый, с позволения сказать, писатель нормален.

– Верно, – кивнул Олег Павлович. – Плохие стихи или бездарная проза не повод для диагноза. Я ведь пытался с ним поговорить, открыть глаза.

– Представляю, чем это закончилось.

– Он решил, что я старый козел, – тут не спорю. Заявил, что у меня отсутствует вкус и я консерватор в искусстве. А тут извините‑подвиньтесь.

– Не расстраивайтесь, Олег Павлович. Ко мне он тоже подкатывался мнение узнать. Я ответила честно.

– Да? – встрепенулся Олег Павлович. – Серьезно?

– Я и трети этих помоев не осилила.

– Но как он отреагировал на твою критику?

– Какую критику? Я честно сказала, что ничего подобного никогда в жизни не читала.

– Хитро, но жестоко.

– Сами же говорите, медицина бессильна.

– Так‑то оно так. Но, знаешь, Алина, мне иногда становится страшно: вдруг этих «Скелетов» опубликуют. Приходим мы в книжный, а там в бестселлерах Антон Белугин с фото твоего производства на последней обложке.

– Разрешения публиковать мой снимок на туалетной бумаге я никогда не дам. И с сайта потребовала убрать. А вы, Олег Павлович, слишком мрачно смотрите на жизнь. Идиотов много, они звенят в свои шутовские бубенчики, но в приличный оркестр их никогда не допустят. Меня в Париж на всемирную фотовыставку приглашают, – без перехода сообщила она.

– Поедешь?

– Нет, маме стало хуже.

– Наверное, – мягко проговорил Олег Павлович, – старики не должны воровать шансы у молодых.

– Или по‑другому: молодые не должны ради карьерных шансов воровать у себя оставшееся на общение с родными время.

– Славная ты девушка, Алина. Выдать бы тебя за хорошего парня.

– Меня выдать нельзя, я не ордер на квартиру. Коллеги не стали бы зубоскалить, если бы знали, чем кончится для Белугина публикация романа в Интернете. Отдаленные последствия привели к обострению язвы у Олега Павловича.

Из бывших жен Игната Куститского только Лена Храпко владела компьютером. У Юлии Скворцовой никогда не возникало ни жизненной необходимости работать за компьютером, ни потребности гулять по сайтам, пасьянсы она любила раскладывать с бумажными картами. Оксана считала компьютер такой же мудреной штукой, как пульт управления космическими кораблями, по определению ей недоступный. Но именно Оксана первой познакомилась с романом Антона Белугина.

Оксана позвонила Лене Храпко и взволнованно, бестолково застрекотала:

– Тут такое! Такое! Про нас всех и еще про других баб.

– Оксана, ты о чем?

– Книжка, то есть листочки, мне зять принес. Умереть и не встать. Как мы с Игнатом поженились, потом про тебя и Катеньку, про Юлю. Тихая с виду женщина, а всеми собаками заправляла. Довела Игната до того, что он картошку выращивал.

– Оксана, погоди!

– Дальше вообще мрак. Он женился на натуральной ведьме, которая с упырями сношается.

– Оксана, ты здорова?

– На почве ведьмы, которая его заколдовала до печенок, он стал на малолеток бросаться в изощренной форме. Тут такое про секс написано, что во всех местах волосы дыбом встают.

– Где написано?

– Я же говорю: зять принес, из компьютера вытащил. Называется… сейчас, на первой странице, – Оксана зашелестела бумагой. – Вот. «Когда скелеты выпадают из шкафов». Про скелетов ничего нет, а про нас всех есть!

– Оксана, объясни мне толком, – предчувствуя недоброе, попросила Лена, – где твой зять взял эти листочки?

– В компьютере. Яшка! – позвала Оксана, – Иди сюда, охламон! Лена, а ты знаешь, что Игнат не умер?

– Знаю, он мне звонил.

– Мне тоже. Яшка, объясни тете Лене, откуда твой отец эти листочки достал.

– Из Интернета, – услышала Лена детский голос.

– Поняла? – трубку снова взяла Оксана. – Я внуку компьютер купила, а потом отобрала, пока отец замки не поставил. Ну… не настоящие замки, а…

– Пароли, – подсказала Лена.

– Ага. Ведь что учудил! Прихожу, а он голых баб рассматривает. Лена, там срам страшный, похлеще, чем про Игната.

– Оксана, ты не могла бы мне сказать адрес, где лежит эта книга?

– Я живу на проспекте Строителей…

– Нет, адрес в Интернете. Позови еще раз внука, пожалуйста. Яша? Внизу страницы должен быть адрес сайта. Есть? Продиктуй мне его. Спасибо!

– Лена? – голос Оксаны звенел от гордости. – Это он тебе по‑английски читал. С репепитором занимается.

– С репетитором, – автоматически поправила Лена.

Она еще несколько минут слушала про божье наказание внука Яшеньку, который показывал хорошие результаты в плавании. Перескочив на излюбленную тему, Оксана, казалось, забыла про взволновавшую ее рукопись.

На первой странице сайта была крупная фотография Белугина. Почему‑то полуголого, с какой‑то тряпкой на одном плече. На снимке он выглядел старше и значительнее, но Лена легко узнала молодого журналиста, который пытался расспрашивать ее об Игнате Куститском, якобы покойном. Как всякий человек, имеющий обыкновение читать в Интернете, Лена вначале познакомилась с рецензиями и мнениями других людей. Зашла на форум. Первые десять – пятнадцать отзывов были хвалебными в высшей степени. Потом появились резко отрицательные, далее последовала дискуссия между противниками и поклонниками, быстро превратившаяся в грубую свару. Иными словами, положиться на чужие вкусы не получилось.

Прочитав первые страницы, Лена решила, что это розыгрыш, шутка, пародия. Родившийся в пятидесятом году, Игнат Куститский никак не мог иметь репрессированных в тридцатые годы родителей, он никогда не жил на фабричных окраинах, и в подростковые банды его не заманили бы ни за какие коврижки, не тот темперамент. Мама и папа Игната были инженерами‑конструкторами, в сыне они души не чаяли, а он платил им равнодушием, потому что родители не могли обеспечить ему жизнь, о которой он мечтал. Описание женитьбы Игната на Оксане в романе отдавало уже не шуткой, а издевательством. Только такой добрый и незамысловатый человек, как Оксана, мог этого не заметить. Когда Лена дошла до рассказа об их отношениях с Игнатом, ей стало дурно. Пришлось прерваться – накормить дочь, ответить на звонки. И все это Лена делала механически, ее возмущение было настолько велико, что перетекло в чувство всепроникающей гадливости. Точно она простояла под душем из нечистот, забивших уши, рот, глаза. Она хотела бросить чтение, но заставила себя сесть за компьютер. Надо хоть по диагонали пробежать текст глазами. Дальнейшее повествование представляло собой фантасмагорию – болезненную фантазию расстроенного воображения. Лена не была знакома с Юлей, второй женой Игната, но несколько раз видела. Поверить, что эта женщина‑дитя раскрасит себя татуировками и будет заправлять всесоюзным собачьим бизнесом, мог только умалишенный. Третья жена и вовсе оказалась ведьмой, причем о всякой сказочной чертовщине говорилось вполне серьезно, как о реальных событиях. Последней в ряду жертв Игната стояла молодая женщина, которая родила ему сына. Здорового, невольно отметила Лена. Скорей всего, это выдумки, как и желание Игната продать своего ребенка на органы. Лена вышла на балкон. Для ноября погода удивительно мягкая, градусов пять тепла, но в легком платье зябко. Ветерок пробирает насквозь. На холоде чувство гадливости притупилось. Вчера по телевизору стали показывать сериал «Фурцева». После титров шла заставка: «Это не ретроспектива истории. Мы хотели только представить образ времени и героини, какими они видятся сегодня». Лена не стала смотреть фильм, ее возмутил подобный подход. Взять реального человека, исторического деятеля, и придумать ему биографию, жизнь, «какими они видятся сегодня». Мало ли что вам видится! Завтра другое привидится? Фурцева давно умерла и протестовать не может. Но она, Лена, как и остальные женщины, живы и здравствуют. С ними проделали то же самое. Малограмотный графоман с дурным вкусом и патологическими наклонностями представил их судьбы как ему «видится». Нужно обладать высшей степенью нравственной глухоты, чтобы, вторгаясь в прошлое людей, выворачивать его наизнанку, лгать с изощренным цинизмом.

Лена заметила, что дрожит, только когда зубы стали выбивать дробь. Она вернулась в комнату. Автор этого опуса не скрывается. Антон Белугин, тот самый, что приходил к ней домой, наврал про смерть Игната. Деньги принес, Кате игрушку. Последнее воспоминание вызвало у Лены мучительный стон. Но ведь она ничего конкретного Белугину не сказала! Да и не требовалось, фантазия у писаки бурлит, как канализационный слив. Его стиль, манера письма – надругательство над русским языком. Но ведь могут подумать, что именно она разоткровенничалась. Кто подумает? Игнат? Плевать на Игната. Да и похоже, что роман Белугина для него самого был сюрпризом, ведь звонил, выяснял про журналиста. По большому счету во всем виноват Игнат. Он исковеркал в самом начале ее судьбу, да и судьбы остальных женщин тоже. Он паук, который заманивает в свои сети жертву, подкармливает ее и ласкает, незаметно вытягивая соки. Он не дожирает до смерти, а отбрасывает несчастную, когда та становится неаппетитной несчастной калекой.

Свою ненависть к Игнату Лена считала давно пережитой. Ошибалась, угольки тлели, а сейчас на них плеснули керосином. Окажись здесь в эту минуту Игнат, она бы бросила ему в лицо обвинения, которые заслуживал этот паук. Можно позвонить по телефону. У нее нет номера Игната. Никогда прежде, в самые тяжелые и горькие минуты, она не опускалась до упреков или призывов к совести. Требовала помощи от безысходности, требовала по праву, а не просила.

– Пусть тебе Бог пошлет кару, которую заслуживаешь, – сказала вслух Лена.

Она набрала номер телефона мужа:

– Коля, ты не мог бы сейчас приехать домой? Нет, с Катенькой все в порядке. Мне… мне очень плохо.

Секретарша Скворцова, получив задание, не уходила, топталась у стола.

– Что‑то еще? – поднял он голову от бумаг.

– Сергей Дмитриевич, мне кажется, вам нужно прочитать этот роман, – она положила на стол листочек с адресом сайта.

– Роман? Мне? – удивленно задрал брови Скворцов. – Зачем?

– Там идет речь о вашей жене, и вообще это… лучше сами почитайте.

Через несколько минут Скворцов выглянул из кабинета:

– Никого ко мне не пускайте и ни с кем не соединяйте.

Навыками быстрого чтения Скворцов не обладал, поэтому чтение «Скелетов» заняло много времени. Сергей Дмитриевич не обращал внимания на литературные красивости, пропускал эротические сцены и другие отступления, его интересовали только факты. У Куститского действительно было три жены, наличие любовницы с больным ребенком между первыми двумя браками и молодой любовницы опять‑таки с ребенком в настоящее время Скворцов вполне допускал. Однако описание самих браков никак не походило на правду, скорее – на невероятное по наглости вранье. Если про тихого ангела Юлю писака насочинял галиматью, то и остальных наверняка не пожалел. Читая о семейной жизни Игната и Юли в Москве, Скворцов ловил себя на том, что не знает, как относиться к этим вымыслам. С одной стороны, автор заслуживал кары, накостылять ему по первое число было бы вполне справедливо. С другой стороны, все эти измышления до беспомощности глупые, фантастически нелепые. Реагировать на них – все равно что серьезно воспринимать чужой бред.

Прошло около часа, как Скворцов закончил чтение, но он не уходил с работы, размышлял. Что это? Наезд на Куститских? Очень странный наезд – детский, нелепый, абсурдный. Так в деловом мире не мстят и не расправляются с конкурентами. У творческой богемы, возможно, принято мелко гадить, влезая в личную жизнь, выставляя ее на посмешище. Черный пиар в среде бизнесменов и политиков делается совсем по другим схемам. Или теперь все смешалось, перетекло одно в другое? Любые средства хороши. У вас нет грязного белья? Мы сами испачкаем. В ваших шкафах не прячутся скелеты? Не беда, своих натолкаем. Подонки! Кто бы ни наезжал на Куститских, это подонки. Игнат и его пластмассовая жена далеко не святые, но даже они не заслуживают подобного обстрела грязью.

Впрочем, Куститские мало волновали Сергея Дмитриевича, его беспокоила жена, втянутая в эту пошлую историю. Что будет с Юлей, когда прочтет опус? Страшно представить. Скворцов зажмурился и помотал головой. Он любил и оберегал жену. Смысл, счастье и удовольствие его жизни заключалось в том, чтобы оберегать Юленьку. Он знал, что ее чувства к нему не столь глубоки и проникновенны. Это не имело значения. Какая‑то фраза в только что прочитанном романе царапнула его за живое. Скворцов вспомнил: «Он любил свою жену как неродившегося сына или дочь». Фраза идиотская, но именно про него, Скворцова. У него нет детей, родных, закадычных друзей. Нет никого, кроме Юли. Она никогда не узнает об этой книге! Никогда!

Он пришел домой, когда закончилась программа «Время».

– Будем смотреть вторую серию про Фурцеву? – спросила Юля.

– Запишу ее на видео, и ты посмотришь завтра, – предложил Скворцов. – Нам нужно поговорить.

– Хорошо, – легко согласилась Юля. – Ты хмур.

Она сделала смешную рожицу, вытянула шею, кого‑то изображая:

– Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты хмур, как день ненастный? Опечалился чему?

Скворцов расслабился и рассмеялся. Ну как не любить эту игрунью?

Юля сделала вид, что он смеется над ее декламацией.

– Конечно, – вздохнула притворно печально, – я совершенно не похожа на царевну‑лебедь, да и князь у нее, то есть у Пушкина, был тих, а не хмур.

– Я уже не хмур, но еще не тих. – Скворцов привлек к себе жену. – Налей мне рюмку коньяку. Одну.

Когда‑то он сильно пил. Считал, что умеет пить, не пьянея. Заблуждался. Нет людей, способных годами без последствий для физического и психического здоровья травить себя алкоголем. Вылечила его Юля. Она сказала, что погибать они будут вместе, не факт, что умрут в один день, в этом не всем любящим парам везет, но по дороге на кладбище пойдут рука об руку. И Юля стала пить. Наравне с ним. Она не переносила спиртного, и отравления ее были ужасны. Скворцов стал выпивать за пределами дома. Юля звонила, по его голосу безошибочно определяла количество принятого и вливала в себя столько же. Она могла по звуку ключа, поворачиваемого в замке, определить, сколько он выпил. Скворцов заходил на кухню и видел жену со стаканом водки в руках.

– Три литра пива равняются стакану водки. Поехали!

Скворцов не успевал подскочить, выхватить стакан. Выпив, Юля не дышала, таращила глаза, потом шумно выдыхала. Она пьянела мгновенно и некрасиво: пунцовела, хихикала, не держалась на ногах. Через несколько минут ей становилось дурно, Скворцов отводил жену в туалет, где ее выворачивало наизнанку. Потом всю ночь у нее раскапывалась голова, она лежала с компрессом на лбу. Но не жаловалась, а на следующий день снова пила отраву. Мягкие люди бывают не податливее стали. За металл можно ухватиться и держать, а вата, сколько ни стискивай, останется воздушной. Скворцов бросил пить. Не ушел в полный отказ, мог за праздничным столом выпить вина, рюмку коньяка по случаю, но регулярное пьянство осталось в прошлом.

Юлия поставила перед мужем рюмку и блюдце с кружками лимона. Скворцов не торопился пить, вертел рюмку в руках.

– Скажи мне, тот журналист, который приходил к тебе, а потом про него спрашивал Игнат…

Юля моментально вспыхнула, глаза у нее забегали.

– Что? – напрягся Скворцов.

– Я немножко наврала.

– Рассказывай!

– Игнат не стал бы звонить ночь за полночь по пустякам. Он за что‑то гневался на журналиста.

– Дальше!

– Я назвала другое имя, то есть имя то же, только люди разные.

– Не понял.

– У двух моих школьных подруг есть сыновья, оба Антоны. Одна подруга живет в нашем городе, а вторая в Мурманске. Я назвала мурманского Антона.

– Не закрытый, а открытый перелом, – хмыкнул Скворцов.

– Цигель, цигель, ай‑лю‑лю, – улыбнулась Юля, поняв, что муж не злится.

Они часто переговаривались цитатами из популярных фильмов.

– Самое смешное: я забыла позвонить подруге и предупредить, что ее сыном интересуется Куститский. Голова садовая! Что случилось, Сережа?

– Антон, который настоящий, местный, написал книгу о Куститском. Мерзкую, отвратительную книгу. Я хочу, чтобы ты дала мне слово, что никогда не будешь ее читать.

– Но, Сергей! Это какой‑то детский сад: у меня есть тайна, страшно интересная тайна, но я тебе не скажу. Я уже давно большая девочка. Там и про меня написано?

– Да, бред собачий.

– О, как интересно! Сережа, пожалуйста! Эту книгу продают в магазинах?

– Надеюсь, она там никогда не появится. Белугин выложил ее в Интернете на своем сайте и на десятке других.

– Тем более, нечестно получается. Все про меня знают‑читают, а я даю тебе слово хранить странное целомудрие. Как жаль, что я не владею компьютером. Ты меня научишь?

Сергей понял, что ему не удастся переубедить жену. Да и права Юля в том, что несправедливо оставлять ее в неведении.

– Хорошо, – сдался он. – Таможня дает добро. Только еще раз предупреждаю: там одно вранье, текст пошлый и грязный.

– С матерными выражениями? Я буду их пропускать. Можно, я поеду завтра утром с тобой на работу, сяду тихонько в уголочке и буду читать?

– Я принесу тебе вечером распечатку.

– До вечера я умру от любопытства. Пусть водитель утром привезет?

Если бы роман попал в руки Юле случайно, возможно, она бы испытала чувства, сходные с теми, что пережили Оксана и Лена. Но Юля была подготовлена, заранее знала, какого рода литературу представляет собой роман Белугина.

Скворцов переживал и несколько раз звонил. Голос у жены был веселый, она просила не беспокоиться. Потом позвонила сама:

– Сережа, я только что закончила главу про себя любимую. Давление нормальное, рвотные позывы отсутствуют. Теперь ты все про меня знаешь. Ловко я татуировки вывела? Килограммы серебряных украшений теперь не ношу, потому что однажды попала в поле действия сильного магнита и на сутки прилипла к нему.

– Я рад, что ты правильно воспринимаешь эту ересь.

Он положил трубку и улыбнулся. Его жена настолько чистый человек, что не боится грязи, и никакая грязь к ней пристать не может.

В обед Скворцов приехал домой. Юля только закончила чтение.

– Сережа, я все поняла, – говорила жена, накрывая на стол.

– Любопытно, просвети.

– Это новые методы лечения шизофрении и паранойи. В психлечебницах открывают сайты, на которые больные выкладывают свои творения.

– В Интернете действительно полно сумасшедших.

– О чем и речь. Сергей, а что будет с этим мальчиком журналистом, с Антоном?

– Думаю, Куститский его убьет.

– Как? – выронила ложку Юля. – По‑настоящему?

– У меня у самого руки чешутся.

– Сергей! Я этого не переживу!

– Знаю, поэтому не стану ввязываться. Тебе всех всегда жалко.

– Да, – задумчиво кивнула Юля, – мне ведь это легко, я богатая.

– Что? – не понял Скворцов.

– Мне подруга в детстве однажды сказала: тебе легко всех жалеть, ты ведь богатая.

– Иными словами, в продолжение мысли: тебя никто не жалел?

– Зато теперь я получаю сполна. Ты ведь меня, глупенькую, жалеешь?

– Больше жизни… больше смерти, – запутался в словах растроганный Скворцов. – И ты не глупенькая, просто святая.

– Ой, скажешь! Святая всю жизнь на диете, а я и трех дней не могу выдержать. Сергей, давай позвоним Игнату и попросим его не трогать Антона Белугина?

– Вряд ли он станет нас слушать.

Когда муж уехал на работу, Юля позвонила маме Антона. Сказала, что Антон написал книгу о Куститском и «допустил некоторые вольности». Антону следует опасаться Куститского, который очень влиятелен и может обидеться. Лучше бы мальчику куда‑нибудь уехать.