Глава тридцать вторая

— Привет, подруга.

— Что ты здесь делаешь? Уже довольно поздно. — Лэнис, работавшая в «Скорпио» вечерним администратором, с удивлением вскинула брови, увидев Миа.

— Как поживаешь, Лэнис? Как дела у Джорджа?

— Ты с ним разминулась, — Лэнис улыбнулась, — но ты бы не узнала его, Миа. Это теперь совершенно другой парень.

Джордж, пятнадцатилетний племянник Лэнис, еще год назад был трудным подростком. Но когда на Youtube выложили видео, на котором Джордж избивает другого мальчика и чуть не отрывает ему ухо, Лэнис решила, что с нее довольно. Миа хорошо помнила это видео. Изображение было размытое — побоище заснял на мобильный телефон одноклассник Джорджа, который присутствовал при этом, — но жестокость и уродливость происходящего просматривались хорошо. Они пинали друг друга ногами, кусались, царапали друг другу лица — во всем этом не было ни капли изящества или самоконтроля, которые присущи настоящему поединку. Но еще хуже было то, что большинство учеников, собравшихся вокруг, — и среди них много девушек — явно получали от происходящего огромное удовольствие и подначивали дерущихся. На следующий день Лэнис привела Джорджа в доджо и отдала его в распоряжение Джей Си на час. Тот надел на парня защитный шлем, натянул ему на руки перчатки и приказал все время держать подбородок вниз. Больше Джордж за старое не брался.

— Есть еще кто-то в доджо? — спросила Миа, проходя через турникет.

— Там один парень, кажется. И еще несколько наверху, в тренажерном зале и в бассейне. Но я, вообще-то собираюсь уже выгонять их и закрывать заведение.

— Я недолго, — пообещала Миа.

Доджо был пуст. Здесь не было никого, кроме одного парня с лишним весом, который как-то бесцельно колотил грушу. Позанимавшись еще минут десять и проделав серию неумелых ударов, он ушел.

Было очень странно находиться одной в этом огромном помещении, она словно заново осознала, как оно велико, насколько высоки потолки. Пока она выполняла одно упражнение за другим, ее отражение в зеркале казалось ей бесплотным духом. Поворот, толчок, мах, бросок. Поворот, толчок, мах, бросок.

Она и прежде повторяла эти движения тысячу раз. Форма, визуализация, цель — главные наставления Чилли. Выполни прием правильно, представь, как ты будешь использовать его против соперника, а затем выполни его целенаправленно. Но, совершая одно движение за другим, она вдруг вспомнила слова Эша, сказанные им в тот вечер, когда он спас ее от разбушевавшегося Арта, о том, что поединок поединку рознь. Один — чистый и возвышенный. Второй — это совершенно другое дело.

Как бы она справилась с реальным боем? Если судить по ситуации с Артом, то не очень хорошо. Однако бой — это не ее предназначение. Ее дар — защищать, и отнюдь не посредством силы, а посредством исцеления. Боевые искусства — это способ повысить чувствительность ее ци, усилить ее целительские силы, а вовсе не способ свалить кого-нибудь на землю.

Лэнис просунула голову в дверь.

— Пятнадцать минут, Миа.

Миа подняла руку, давая понять, что слышала. Есть время еще на одно ката. Закончив, она прошлась от выключателя к выключателю, секция за секцией погружая доджо в темноту, пока в конце концов не оказалась перед дверью.

Она обернулась и взглянула на простирающийся перед ней зал, погруженный во мрак, и ей показалось, что она видит тени давно ушедших бойцов. Слышит шорох их ног, скользящих по матам, едва различимый звук их кулаков, ударяющих по кожаным грушам. Они возвращаются, точно привидения, бесплотные духи, не желающие смириться с тем, что время их прошло и что больше не будет поединков, к которым надо готовиться. Отключив последнюю лампу, она вышла из зала и осторожно закрыла за собой дверь.

Женская раздевалка оказалась закрытой. Миа несколько раз надавила на ручку, но дверь не поддалась. Видимо, Лэнис закрыла ее, не подумав, что Миа еще не переоделась.

Она направилась к входной двери, но у стойки никого не было. Вращающиеся двери застыли в неподвижности, в вестибюле — пусто. Под потолком гудела флуоресцентная лампа. Ей просто необходимо было попасть в раздевалку — ведь там ее кошелек. Она, конечно, могла попытаться вскрыть замок — этому ее научил пару лет назад один из клиентов, отсидевший за воровство, но у нее не было привычки носить с собой отмычку. И хотя дверь была старомодная, так что вскрыть ее можно было даже при помощи кредитной карты, у нее и того с собой не было. Кредитки были в кошельке, а кошелек в раздевалке, за запертой дверью.

С мгновение она раздумывала. Был еще один путь в комнату, который пролегал, как ни странно, через мужскую раздевалку. Возможно, ей нужно воспользоваться им и проскользнуть там. Толстый парень, который колотил по груше, наверняка уже ушел. Конечно, ей очень повезет, если мужская раздевалка еще не заперта.

Она подошла к двери и нажала на ручку. Дверь открылась. Перед ней было длинное узкое помещение с рядами ящичков и деревянных скамеек. Комната казалась пустой. Но она заметила следы мокрых ног на цементном полу и мокрые плавки, лежащие в небольшой лужице на полу. До нее донесся звук льющейся воды. Кто-то принимал душ.

Она осторожно заглянула за угол. В отличие от женской раздевалки душевые здесь не имели стеклянных перегородок и были совершенно открыты.

Он стоял спиной к ней и мыл голову. Шампунь, пенясь, стекал по его шее и мускулистой спине. Это был Эш. Она смотрела на его фигуру. Широкие плечи, узкие бедра. На одной из ягодиц красовалась татуировка — большие черные идеограммы были красиво выполнены. Их явно наносил мастер каллиграфии. Но китайские это иероглифы или японские? Она не знала, да и вряд ли это имело значение. Значение имело то, что Эш сказал ей, что никогда раньше не делал татуировок.

Бывают такие моменты в жизни, когда осознаешь, что происходит что-то значительное, что-то очень важное, но пока не понимаешь толком, что это. Понимание приходит позже, неожиданно. И, стоя этим вечером в мужской раздевалке «Скорпио», Миа четко осознавала, что сейчас в ее жизни именно такой момент.

Он вдруг замер, и она поняла, что он почувствовал ее присутствие. Он начал поворачиваться, рука потянулась за полотенцем.

Она сделала шаг назад, развернувшись, выбежала в открытую дверь и устремилась к выходу. На этот раз Лэнис сидела за стойкой.

— Эй, подруга. Что случилось? Увидела привидение?

— Ты не могла бы открыть раздевалку, мне нужно забрать сумку. Где ты была?

— Извини. Я ходила наверх, чтобы подогнать ребят в тренажерном зале. Вот, держи. — Она протянула ключи.

Миа схватила сумку и ни на мгновение не стала задерживаться в раздевалке. Душ она примет дома. Ей вовсе не хотелось столкнуться с Эшем.

Почему он солгал ей?

Она раздумывала над этим вопросом, пока шла домой и потом, когда готовилась ко сну. Скользнув на прохладную простыню, она уставилась в потолок, на котором играли ночные тени.

А что она, собственно, знает об этом человеке?

Мысленно она вернулась к тому моменту, когда впервые увидела его на пороге своего дома. Некий темный силуэт на фоне света. Темнота и яркое освещение, а между ними — тусклая, неясная фигура. Да, Эдриан Эштон — человек контрастов. Врач, тесно связанный с боевыми искусствами. Человек потрясающего обаяния, чьи глаза выдают очень бурную внутреннюю жизнь. Он был загадкой и сам старался постичь, кто он такой. Это как пытаться увидеть радугу в темноте. Поэтому он привлекает ее? Возможно, все дело заключается в каком-то опасном соотношении сил, в их равномерном распределении, которое она остро чувствует внутри его. И это притягивает ее к нему. Впрочем, нет смысла притворяться. Он стал для нее настоящим наваждением.

Повернувшись на бок, Миа прижалась щекой к прохладной подушке. Она вспоминала его могучие плечи, сильные ноги, вспоминала, как скатывалась вода по его мускулистой спине. Черные иероглифы, ярко выделяющиеся на бледной коже.

Почему он солгал ей?

Этот вопрос крутился у нее на языке, когда на следующий день он пришел на сеанс. Но существовала одна весьма пикантная загвоздка. Откуда она могла узнать о татуировке, если не подглядывала, как любопытная Томасина?[46]

— Так почему ты никогда раньше не делал тату?

Она нажала на педаль, и «Анжелика» зажужжала.

— У меня никогда не было такого желания. Но возможно, я просто ждал мастера, которому смогу довериться.

Он улыбнулся ей. Она ответила ему тем же.

«Не надо судить слишком строго, — уговаривала она себя. — Возможно, у него были какие-то причины, чтобы не говорить. В конце концов, это не такая уж страшная ложь. — Она поднесла „Анжелику“ к его коже. — На самом деле маленькая ложь. Которая не имеет никакого значения».

Лето уже переходило в осень. Смеркаться стало раньше, а по утрам Миа иногда охватывал озноб, так как воздух был холодный и сырой. Но все-таки казалось, что золотые денечки никогда не кончатся.

А потом позвонил Оки, и все переменилось.