Катерина

Прошло пять лет с тех пор, как Катя пережила трагедию. Хотя на самом деле она так и не пережила ничего, все оставалось с ней.

С эти горем ничего нельзя было поделать. Катя снова и снова убеждалась, что даже самые близкие друзья и родные не могут ее утешить. Это невозможно. Никто не вернет ей того, кого она любила и кто умер. Конечно, друзья пытались облегчить ее страдания, они старались быть рядом, обнимать ее, оказывать посильную поддержку, но вернуть любимого было не в их силах. Слова утешения мало значили для Кати, ее горю нельзя было помочь.

Кате становилось чуточку легче, когда она наблюдала за деревьями. Она часто лежала на кровати и смотрела в окно на деревья, которые колыхались в небесной голубизне, на обнимавшее их солнце и всеми клетками своего тела чувствовала исходящую от них жизнь и впитывала ее в себя. Она часами могла следить за тем, как ветки движутся в небе, как приходит и уходит свет. Катя не могла объяснить себе этого, но глядя на деревья, она переставала стыдиться того, что жива, и даже отчасти радовалась этому. Но такие моменты благодарности и жизнелюбия были совсем редкими. Большую часть времени Катя не хотела жить, не чувствовала никакой радости и желала последовать за любимым.

Жизнь оказалась не такой простой. Прошедшие годы не уменьшили ее горя, оно по‑прежнему было с Катей, когда она смотрела на подарки, на фотографии, на все, связанное с любимым, и это было ужасно. Она пыталась учиться жить с этим как с некой неизлечимой болезнью. Получалось очень плохо. Время не лечит по‑настоящему, оно не снимает боли, а всего лишь приучает к ней. Если по‑настоящему любил – то никогда не забудешь, и сердце будет кровоточить каждый раз при напоминании о любимом человеке.

А хуже всего Кате было, когда она думала: муж умер молодым. Рак никого не щадит. За два месяца человек как будто сгорел заживо. Кате казалось, что от всего этого горя и ее душа превратилась в выжженную, совершенно бесплодную землю. Время шло, а ничего не менялось, жизнь как будто покинула Катю и не стремилась возвращаться и заполнять ее тело. Катя думала, что даже ее собственная смерть должна быть не так страшна, как смерть близкого и единственного любимого человека. Катя хотела, наконец, начать жить, но не могла.

* * *

Катерина пришла ко мне по рекомендации девушки, которой я помог пережить стресс от сексуального насилия. Работа с той девушкой была довольно несложной, хотя зачастую такая психическая травма вскрывает и другие неврозы личности и работать приходится долго. Но девушка оказалась на удивление стойкой, и моя помощь была ей нужна только для того, чтобы справиться со стрессом.

С Катериной история была другой. Прежде чем прийти ко мне на консультацию, девушка несколько раз звонила по телефону и задавала вопросы. Они были информативными и логичными – знакомая ситуация. Среди моих клиентов есть люди, которым не хватает последнего толчка для начала психотерапии. С одной стороны, они понимают необходимость начать, но их останавливает какая‑то внутренняя сила. Они могут звонить мне иногда в течение трех‑четырех месяцев, задавать наводящие вопросы, пытаться получить консультацию по телефону; порой записываются на прием, но после отказываются или переносят, или не приходят без объяснения причин, а потом снова появляются как ни в чем не бывало.

Раньше я относился к этому терпимо и давал консультации по телефону, но с течением времени все четче осознавал бессмысленность такой «доброты». То, во что люди не вкладывались морально и материально, не имело для них ценности. И вся моя помощь оказывалась бессмысленной.

Человеку, оплачивающему свою терапию, нацеленному на результат, мне удается дать не только текущее облегчение, но и инструмент, с помощью которого он научается регулировать себя. Человеку же, который звонит, не тратя ни денег, ни сил, я могу дать только симптоматическую помощь: снять тревогу, вытащить из навязчивого состояния. В целом, конечно, дело благородное, но все‑таки работа в качестве «телефона доверия» несколько отвлекает меня от основных обязанностей.

От Катерины я ожидал чего‑то подобного. Каково же было мое удивление, когда девушка все‑таки записалась и пришла на консультацию! Честно говоря, с первого взгляда она произвела на меня странное и отталкивающее впечатление. Ничего не могу сказать – Катерина была очень привлекательной. Было видно, что она не стеснена в средствах и может себе позволить многое. Но несмотря на дороговизну, ее одежда вся была черного цвета и выглядела очень неопрятно. Красивые, ухоженные волосы обрамлял странный черный платок, который Катерина не стала снимать в помещении.

Ее запрос был прост и бесконечно сложен одновременно. Она пришла, потому что она больше не могла так. А вот как именно…

На первой же сессии девушка рассказала о том, что живет в постоянном напряжении. Беспокойство и тревоги пронизывают все, что происходит с ней. Катерина считала, что живет какую‑то не свою, чужую жизнь. И все происходящее кажется ей одновременно фальшивым, нереальным и неправильным.

Она потянулась за чем‑то, рукав ее блузки чуть приподнялся, и я увидел шрамы. Их было много, и больше всего они походили на порезы от бритвы или канцелярского ножа. Некоторые были совсем свежими, но под ними белели старые, уже зарубцевавшиеся.

Как и полагается, я осторожно начал брать у Катерины биографическое интервью. Бывает, что все важные вопросы я задаю человеку прямо на первой сессии, но иногда это не вполне уместно. Для себя я считаю нормальным выяснить биографию человека на первых пяти сессиях. С Катериной все было еще сложнее. Только к десятой сессии, на третьем месяце работы, я наконец смог сказать, что полностью располагаю данными о ее жизни.

На первой сессии я узнал только одно: Катерина была вдовой. Уже пять лет, как не стало ее мужа, с которым они прожили всего полтора года и которого она очень любила. Было видно, что эта тема до сих пор болезненна для моей клиентки. Так стало понятно и преобладание черного цвета в ее одежде. Сначала Катерина просто закусывала губу, видимо, пытаясь, сдержать слезы; а потом, начав рассказывать, все‑таки расплакалась. Я подал ей носовой платок. В моем кабинете они стоят в большой коробке в середине стола, но почему‑то не все пациенты обращают на них внимание. Катерина недовольно оттолкнула мою руку, сказав, что сама может взять платок. Я отметил ее нездоровую самостоятельность. Принять протянутый носовой платок – такое банальное действие, равно как и протянуть носовой платок плачущему человеку. Однако даже это вызвало у девушки агрессивное сопротивление.

Катерина затряслась. Я не знал, как помочь ей. Судя по ее реакции, предлагать свою поддержку было преждевременно. Почти треть сессии мы сидели в тишине: Катерина приходила в себя, а я ждал от нее сигнала, по которому можно было бы продолжать работу.

Меня удивило вот что: когда Катерина наконец справилась с собой, она тихо поблагодарила меня за то, что я не стал расспрашивать ее, приставать или пытаться иным образом ее расшевелить. Она рассказала, что уже начинала как‑то ходить к психологу. И каждый раз, когда Катерина начинала плакать, тот пытался обнять ее, прижать к себе. Женщина видела в этом завуалированную попытку соблазнения, а поскольку плакала она часто, то уже через месяц перестала ходить к тому специалисту – очень уж неприятным было для нее нарушение границ личного пространства.

На установление контакта с Катериной ушло много времени. Некоторым своим пациентам я даю домашнее задание, уже начиная с первой или второй сессии, но с Катериной я боялся даже заговаривать о самостоятельной работе. Девушка одновременно побаивалась себя и презирала. Такие чувства наше собственное сознание принять не может, а потому проецирует их на окружающих. Послушать ее – так все сплошь и рядом были людьми недостойными, бесполезными и вызывающими насмешку. На самом же деле человек, который много и не по делу злословит о других, относится так к самому себе.

Меня Катерина тоже презирала, но чуть меньше, чем остальных. То есть немного надеялась на то, что я смогу ей помочь.

* * *

После смерти Кирилла Катя попала в психиатрическую лечебницу. Точнее, попала она туда после попытки суицида, которую девушка предприняла сразу после похорон мужа. Катя просто не видела смысла жить дальше и не понимала, как это делать. У Кати было не так много близких друзей, но они поддерживали ее как могли. Говорили слова утешения, постоянно находились рядом, проявляли участие и заботу. Но все это было неважно для Кати, эти действия ничего не значили – ведь никто не мог вернуть ей мужа. Какие бы слова ни говорили окружающие, это ничего не меняло.

Смерть Кирилла не была для Кати неожиданностью. Диагноз был им с мужем известен, и исход ожидаем. Диагностировали заболевание на поздней, терминальной стадии, когда лечение уже не имело смысла. Да и без того развитие болезни было ураганным: молодой мужчина сгорел буквально за два месяца. Он отказался от любой терапии и решил до конца своих дней жить обычной жизнью. Они с Катей съездили в небольшое путешествие, каждый день которого был пронизан болью скорой утраты и невыразимым счастьем от того, что они все‑таки вместе, все‑таки рядом. Когда они вернулись домой, боли, мучавшие Кирилла, стали практически невыносимыми. Кате удавалось добывать наркотики в тех дозах, которые давали облегчение.

В последние дни жизни мужа Катя вовсе не выходила из дома. Работала она удаленно, почти не спала: у нее горел проект, у нее умирал муж. И проведя почти неделю без отдыха, в какой‑то момент на несколько минут Катя забылась болезненным сном вымотанного до предела человека. Она задремала прямо рядом с Кириллом, а, когда проснулась, муж уже не дышал.

Как только утихли заботы, связанные с похоронами, многие знакомые посчитали свой формальный долг исполненным и перестали проявлять участие. Катя больше времени стала проводить наедине с собой и своими мыслями – точнее, с воспоминаниями о Кирилле. Больше в ее голове ничего не было, только лицо мужа и моменты их семейного счастья. Катя не старалась прогнать эти мысли, наоборот, она культивировала свое горе, нагнетала еще больше страданий и в конце концов поняла, что больше не может. Единственным разумным выходом ей казалось самоубийство, только оно могли спасти Катю от дальнейшего ужаса жизни с кровавой раной в сердце.

Дальше все происходило как в кино. Ванная, бритва, мама, вовремя приехавшая навестить дочку, потом «скорая», реанимация, ну и дальнейший очень длительный этап – психиатрическая лечебница.

Первое время друзья часто навещали девушку, продолжали говорить слова поддержки и одобрения. Обещали, что все будет хорошо, что скоро Кате полегчает, она сможет жить дальше, как прежде. Катя практически всегда находилась под воздействием препаратов, поэтому все происходящее казалось ей расплывчатым, как в тумане. Смысла слов она в большинстве случаев не улавливала и особо не прислушивалась. Конечно, видя такое состояние своей подруги, знакомые все реже и реже стали появляться, а если и приходили, то явно тяготились визитами.

Именно в больнице Катя полюбила наблюдать за деревьями. Окно ее палаты выходило на сквер, и девушка могла целый день лежать на кровати, глядя сквозь стекло на кроны.

Спустя несколько месяцев врачи сочли состояние Кати удовлетворительным и отпустили ее домой. Еще полгода она пила антидепрессанты. После больницы друзей у нее почти не осталось, а потребность Кати в общении снизилась до нуля.

* * *

Как объясняется сам термин – психотерапия? Психо – это душа, и естественно, что психотерапия – ее лечение. Но и не только! Как фармакотерапия – это лечение с помощью фармакологических средств, так и психотерапия – это лечение душой. Своей душой, большой, понимающей, принимающей, психотерапевт лечит душу своего пациента, смятенную, отчасти деформированную. Психотерапевт выправляет душу того, с кем работает, расправляет, дает ей свободу. Но только ли психотерапевт способен это сделать? Сейчас мне часто доводится слышать фразу: «Зачем мне идти к психотерапевту? Пошел, с другом поговорил – вот и вся психотерапия!» И могу подтвердить: в этом есть определенный смысл. При стрессовых ситуациях, при небольших психических травмах, которые происходят на фоне относительно здорового функционирования личности, просто дружеский разговор может помочь расправиться от ситуативной деформации. Так выложенная случайному попутчику история жизни облегчает душу, и этот эффект тоже можно назвать психотерапевтическим. Случайный попутчик часто просто выслушивает, не критикуя и не осуждая.

Итак, Катерина была вдовой пять лет. Муж ее скончался от рака. Катерина небольшими порциями рассказывала мне обо всем – я видел на ее лице эмоции: и радость, и возбуждение, и восхищение, и отчаяние… Но ведь это было прошлым! А при малейшей попытке обсудить события настоящего лицо Катерины становилось безразличным, усталым, исполнялось отвращения.

* * *

Прошел почти год – ничего не изменилось. Катя вышла из больницы, закончила курс антидепрессантов, – таким образом, все меры по возвращению ее в нормальное состояние были завершены. Но внутри нее все осталось прежним. Катя чувствовала пустоту, угнетение и нежелание жить. Она думала, что душевную боль можно заглушить теми же средствами, что и физическую. Нашла оставшиеся после смерти мужа наркотики; эффект оказался скоротечным, Кате удавалось ненадолго забыться, затем реальность накатывала снова, а с ней и боль, и страдание, и одиночество. Катя старалась избегать людей. Те считали, что прошло уже достаточно времени, и прекратили говорить утешительные слова. Теперь редкие оставшиеся близкими люди пытались мотивировать Катю начать новую жизнь, говорили, что она должна прекратить упиваться своим горем, пойти работать, найти себе хобби, да просто начать выходить из дому, наконец.

Такие мотивационные речи становились все более и более жесткими. Последний разговор с отцом Катя запомнила надолго. Возможно, он не имел в виду всего того, что говорил, возможно, он неосторожно высказался, но его слова словно ножом полоснули Катино и без того истерзанное сердце. Отец сказал, что она довела мужа до смерти, что она должна была найти деньги и настоять на лечении, что она рано сдалась. Он продолжал произносить еще какие‑то обидные фразы, но Катя его уже не слушала, она пулей вылетела из родительской квартиры и пообещала себе никогда больше туда не возвращаться.

Дома тоже было мало утешения. Разве что алкоголь, но и он помогал слабо. Однажды Катя позвонила своему лучшему другу, одному из немногих оставшихся с прошлой, счастливой жизни. Конечно, сейчас они общались не так часто, но Катя продолжала считать эти отношения дружбой. Игорь приехал, привез еще виски. Они много пили, долго говорили, а потом Игорь переступил грань. Самым страшным для Кати оказалось даже не то, что он пытался изнасиловать ее, а то, что он сказал потом. Игорь говорил, что Катя стала совсем ненормальной и общаться с ней невозможно, что если она не изменится, то со всей своей печалью и пустотой никому никогда не будет нужна. Он ушел, хлопнув дверью, и больше никогда не возвращался. Будь Катя в тот момент в адекватном состоянии, не задавленная горем, возможно она не отнеслась бы серьезно к репликам обиженного мужчины. Но в тот момент Катя была особенно ранима, и эти слова, помноженные на сказанное отцом, крепко запали в ее душу.

Теперь Катя была абсолютно уверена в том, что она не нужна этому миру и его не достойна. Вторая попытка суицида была также неудачной. На этот раз девушку даже не пришлось спасать: она разрезала запястье канцелярским ножом, кровотечение было слабым и через некоторое время остановилось само. В этом Катя увидела какую‑то насмешку судьбы, это разозлило ее и раззадорило еще больше. Она решила, что если не может умереть, то доведет себя до смерти. Теперь каждое утро она начинала с алкоголя, это было ее завтраком, обедом и ужином. Когда закончились наркотики, она возобновила старые связи, которыми пользовалась, чтобы доставать лекарства для Кирилла, когда его боль стала невыносимой. Иногда под действием препаратов, изменяющих сознание, она выходила на улицу и шла куда глаза глядят. Заходила в какие‑то бары, выпивала еще и еще, знакомилась с какими‑то мужчинами, приводила их домой, а утром не могла вспомнить их имен. Дни сливались в один бесконечный туман, Катя перестала различать их по числам, пребывая в постоянном помутнении рассудка.

Иногда, напротив, девушка ничего не пила и не принимала. Тогда она могла целыми неделями не выходить из дома, а просто лежать на кровати и смотреть в одну точку. Или наблюдать за любимыми деревьями. Изредка это приносило облегчение, порой ей даже казалось, что на выжженной земле ее души начинает прорастать редкая трава надежды и веры в светлое будущее. Но спустя время Катя снова опускалась на дно своего горя. Она начинала просматривать их с Кириллом фотографии, вызывать в памяти вспоминания прошлого, думала о том, как прекрасно было тогда и как ужасно сейчас.

Она не могла ничего изменить и прорвать этот круг несчастья. Ей казалось, что все отвернулись от нее, люди предали ее, бросили одну захлебываться в своем горе. Они же сами, те, кто говорил, что Кате нужно начинать жить заново, в этой жизни присутствовать не хотели, никто не протягивал руку помощи, чтобы вытащить ее из болота страдания и оцепенения.

И тогда Катя снова пускалась во все тяжкие. Алкоголь, наркотики, беспорядочные связи. Так она провела много месяцев, а может, и год. Когда в очередной раз Катя поняла, что облегчение не наступает, что, вероятно, оно не наступит, что дальнейших перспектив нет, что она совершенно одна и не знает, что делать со своей жизнью дальше, то снова решила ее прервать. На этот раз она подошла к задаче более масштабно – промахов не должно было быть. Катя решила действовать сразу несколькими способами: разрезать вены бритвой и подстраховаться, запив алкоголем таблетки. К счастью, ее снова спасла мама, у которой были ключи от квартиры. Несмотря на то что после ссоры с отцом Катя перестала общаться с родителями, материнское сердце почувствовало беду. Мать успела вызвать «скорую», и Катю спасли. Она лежала в реанимации больше месяца, ее изношенный и изможденный алкоголем и наркотиками организм чудом справился, и Кате удалось выкарабкаться. Врачи говорили, что Катя пережила второе рождение. Кате было все равно. Она уже ни в чем не видела смысла: ни в жизни, ни в смерти.

* * *

С момента смерти Кирилла прошло больше четырех лет. Теперь Катя могла с долей уверенности утверждать, что она пережила это горе. Конечно, боль утраты по‑прежнему была с ней, но она ощутимо притупилась. После последней попытки лишить себя жизни и после второго рождения Катя приняла единственное на тот момент осознанное решение. Она решила, что больше не будет посягать на собственную жизнь. Это не было обусловлено переоценкой ценностей или тем, что после очередного чудесного спасения Катя как‑то иначе стала смотреть на вещи. Нет, ничего не изменилось, просто ее захватила апатия. В таком состоянии Катя провела какое‑то время. Она механически выполняла домашние дела, ела, ходила в магазин, но ничего не чувствовала. Ни потребности в общении, ни эмоций, ни желаний. Все было ей безразлично.

Но время шло, и все менялось. Зима сменяла лето, лето сменяло зиму. В какой‑то момент Катя почувствовала, что и ее душа начала оттаивать. Ей уже не был безразличен мир, ей, наконец, захотелось продолжать жить так, как она жила до смерти мужа. Но она не знала, с чего начать. Она не могла сосредоточиться и опасалась двинуться хоть куда‑нибудь. Она боялась, потому что думала, что любая мимолетная радость будет предательством памяти ее мужа. И тем более она не заслужила никаких приятных эмоций, никакой радости жизни, хотя бы потому, что так долго не ценила ее.

Неожиданно помощь пришла, откуда Катя ее совсем не ждала. Прежняя близкая подруга, а сейчас уже почти чужой человек, вдруг снова появилась в ее жизни. Аня тоже пережила трагедию – сексуальное насилие. Она долго скрывала это от Кати, не желая «вешать на нее свои проблемы». Однако после этой откровенности девушки сблизились. Каждая пережила горе, и это объединяло их. Аня меж тем чувствовала себя неплохо; разумеется, она была сильнее характером, но одного этого было недостаточно для переживания стресса.

Аня рассказала подруге, что некоторое время ходила к психотерапевту, который ей очень помог. Сначала Катя и слышать не хотела ни о чем подобном, воспоминания о клиниках и медикаментах были живы в памяти и ассоциировались с самыми тяжелыми периодами ее жизни. Но Аня настаивала, она утверждала, что терапия не имеет ничего общего с психиатрией. Говорила, что комфортные беседы с доктором действительно помогают решать внутренние проблемы, справиться с которыми самостоятельно человек не в состоянии.

Катя долгое время не могла решиться. Она понимала необходимость изменений, понимала, что ей нужна помощь, но ее останавливал страх перед новым человеком, да еще терапевтом с приставкой «психо‑». Аня дала подруге телефонный номер своего доктора, и Катя начала со звонков. Она задавала психологу вопросы, волнующие ее, спрашивала о том, как строится терапия, и в конце концов решилась прийти на сеанс. Она надеялась, что именно этот шаг станет решающим в построении ее новой жизни.

* * *

Я не мог дать Катерине новой жизни, но я мог помочь ей преодолеть препятствия на пути к ней. А препятствий было два: во‑первых, девушка не доверяла людям. И во‑вторых, она считала, что, радуясь жизни, предает память о муже.

Мы долго работали с иррациональными установками. Чего только мы не делали с Катериной в стенах моего кабинета! Она писала и рисовала, строила фигуры на песке. Она вела диалоги с мужем, отвечая за него, писала ему письма. Такие сессии были особенно тяжелыми для меня – Катерина много и горько плакала и не признавала моей поддержки. И в конце концов, мало‑помалу, к ней начал возвращаться вкус к жизни. Катерина позволила себе радоваться чему‑то, она позволила себе испытывать позитивные переживания в настоящем. У нее стали появляться какие‑то планы на будущее. Мне становилось легче с ней общаться. Девушка словно немного размотала кокон, в который спряталась.

Однако Катерина слишком много времени провела в трауре. Иногда, работая с ней, я чувствовал безнадежность. Казалось бы, мы прорабатывали определенный вопрос на сессии, а потом, в перерывах между сеансами, происходило что‑то, вновь напоминавшее Катерине о муже, и она снова погружалась в свою вину.

Как ни странно, сама Катерина никогда не заговаривала о том, чтобы прекратить терапию. Ей становилось легче, и она это ценила. Но в моей практике это был первый случай такого долгого и малоэффективного процесса, и мне все время казалось, что я работаю неправильно. Тогда, занимаясь с Катериной, я прочитал множество книг и статей о вдовстве, о потерях и о терапии этих состояний. Это очень помогло мне в дальнейшем, но тогда я часто чувствовал растерянность.

* * *

Помимо Ани, у Кати так и не появилось близких подруг. Общаться с людьми ей было тяжело. Старые знакомые шли на контакт неохотно, все еще помня Катино неадекватное состояние, длившееся так долго. Люди просто опасались, что девушка снова сорвется, думали, что на самом деле ничего не изменилось и Катя по‑прежнему пребывает на грани суицида. Катя переживала из‑за этого, но на самом деле девушка сама отталкивала от себя людей. Стоило кому‑то проявить внимание и желание сблизиться, девушка начинала подозревать этого человека в нехороших намерениях и прерывала общение. От чего сама же и страдала.

Однажды в магазине с Катей заговорила незнакомка. Девушка стояла возле стенда с косметикой и выбирала себе какие‑то мелочи. Женщина приблизилась к Кате и сказала доверительным шепотом:

– Не берите эту тушь, она через две недели засыхает. Выброшенные на ветер деньги!

Очевидно, женщина просто хотела проявить участие и предостеречь от невыгодной покупки, но Катя восприняла это как посягательство на свое личное пространство и, буркнув в ответ что‑то невразумительное, поспешно удалилась из магазина, ничего не купив.

Также получалось и с близкими знакомыми. Стоило кому‑то проявить чуть больше участия, начать чаще звонить Кате и интересоваться ее делами, девушка тут же окапывалась на оборонительных позициях. В глубине души ей хотелось наладить общение, расширить круг знакомств, однако предубеждения и воспоминания о предательстве близких были сильнее. К любым контактам Катя относилась настороженно и только Ане она доверяла. Однако и желающих сблизиться с Катей было не так уж много.

* * *

Так или иначе, иррациональные установки Катерины поддавались корректировке, однако с доверием к людям было сложнее. Я мог помочь девушке осознать то, что в ее поведении, жестах и словах отталкивает окружающих, мог в режиме «здесь и сейчас» дать ей обратную связь. Но я никак не мог повлиять на тех людей, с которыми Катерина взаимодействовала вне стен моего кабинета. Так уж сложилось, что у нее был давно устоявшийся круг общения. У этих людей уже сформировалось мнение о ней, и изменить его было непросто. Часто случалось так, что люди, приходящие ко мне на терапию, в процессе разрешения внутренних конфликтов меняли сферу деятельности и приобретали множество новых знакомых. Высвобожденная из внутренних конфликтов энергия шла на созидание, и пациенты довольно быстро интегрировались в новую среду с другими моделями поведения, желаниями, ощущениями и целями. Иногда освободившейся энергии бывает недостаточно, в таких случаях люди задействуют иные ресурсы: любимое дело, отношения с близкими, в конце концов, одиночество. У Катерины был очень небольшой ресурс, и всей энергии, которой она располагала, не хватало на то, чтобы изменить свою жизнь или некоторые ее аспекты. Да, она стала радоваться чему‑то, но ее отношения с людьми практически не изменились. Катерина все так же не доверяла людям, все так же отталкивала их и все так же переживала по этому поводу. Раз за разом девушка приводила рациональные, в принципе, аргументы, говоря об эгоистических причинах, по которым тот или иной человек с ней общался. Увы, я никак не мог переубедить ее. Помог случай, произошедший в конце второго года нашей терапии.

* * *

Катя сидела перед миловидной женщиной и нервно теребила листок со своим резюме. Уже несколько месяцев девушка пыталась устроиться на работу в офис. Они исправно мониторила рынок труда, регулярно рассылала резюме, ходила на собеседования, но дело не сдвигалось с мертвой точки – Кате еще ни разу не перезванивали. Руки потихоньку начинали опускаться, как бывает в тех случаях, когда затрачиваемые усилия никак не окупаются. Тем не менее Катя не заканчивала поиски, продолжала отправлять резюме в новые и новые компании, надеясь на положительный ответ.

Сегодняшнее собеседование было особенно важным. Девушка очень хотела получить эту должность, поэтому переживала больше обычного. Женщина, проводившая интервью, вела себя очень деликатно, вопросы задавала аккуратно, но по опыту предыдущих собеседований Катя уже знала, что самые приятные работодатели, на которых она возлагает больше всего надежд, не перезванивают. Поэтому девушка не питала особых иллюзий, но продолжала надеяться на удачный исход собеседования. Это место подходило Кате по всем признакам – зарплата была на высоте, офис находился совсем недалеко от дома, а главное – коммуникации с людьми были сведены к минимуму.

И вот Катя сидела в напряженном ожидании очередного вопроса и еле заметно постукивала ногой под столом от волнения. Неожиданно Катина собеседница подняла на нее взгляд и задала вполне ожидаемый вопрос, которого Катя больше всего опасалась:

– Екатерина, скажите, а почему вы такое продолжительное время нигде не работали?

Катя вздохнула и тихо произнесла:

– Мой муж погиб, я очень тяжело это пережила. Но теперь я готова полностью изменить свою жизнь.

Сказав это, Катя как будто наконец осознала происходящее. А самое главное, впервые, говоря о смерти мужа, она не заплакала.

* * *

Я знал, что Катерина ищет работу. Это продолжалось уже какое‑то время, однако до сих пор она не преуспела. Хотя Катерина и ходила на собеседования каждую неделю, ей никто не перезванивал. Думаю, это было связано с внутренним страхом девушки перед предстоящим ежедневным взаимодействием с людьми, не всегда дружелюбно к ней настроенными. Этот страх, который сама Катерина отрицала, бессознательно воспринимался окружающими и отталкивал потенциальных работодателей. Как мог я пытался донести до нее эту мысль, мы осторожно прорабатывали страх Катерины и учили ее избавляться от него.

В тот день Катерина должна была пойти на собеседование, которое считала особенно важным. Ей очень хотелось получить эту работу, и она тревожилась, что в очередной раз потерпит неудачу. Всю сессию накануне мы посвятили борьбе со страхом. Я был настолько вовлечен в переживания девушки, что попросил ее позвонить мне после собеседования и рассказать, как все прошло.

Однако на следующий день в ожидаемое время звонка не последовало. И я позвонил Катерине сам. Она удивилась и обрадовалась, рассказала о том, как проходило собеседование – с ее точки зрения, ей удалось избежать своих обычных ошибок. Катерина поделилась со мной наблюдениями относительно компании и обещала сообщить о том, как дальше будет продвигаться ее трудоустройство.

На следующий день она позвонила с хорошей новостью – ее пригласили на желаемую должность даже без испытательного срока.

* * *

Глядя в окно, Катя следила за тем, как садится солнце, и его лучи путаются в кронах деревьев. Удивительно, как Кате везло на вид из окна. Она всегда любила наблюдать за деревьями, и сейчас, на работе, ее окна снова выходили на сквер. Катя проводила взглядом последние лучи и снова вернулась к бумагам. Неожиданно дверь кабинета приоткрылась и в проеме появилось улыбающееся лицо ее коллеги:

– Хватит работать, сворачивай свои бумаги, пора веселиться!

– По какому поводу?

– По поводу вечера пятницы, это любимый праздник офисного работника! Давай собирайся, мы идем в караоке всем отделом.

Изобразив несколько танцевальных па, коллега закрыла за собой дверь и удалилась.

Катя работала в офисе уже второй месяц. Разумеется, она не была душой компании, но общаться с людьми ей стало намного легче. Теперь она не избегала общества, а наоборот, старалась влиться в коллектив, ходила с коллегами на обед в ближайшее кафе или куда‑то вечером после работы, как сегодня. Кате было очень приятно, что коллеги тепло приняли ее, несмотря на то, что обычно она не производила на людей особенно приятного впечатления при первом знакомстве. Кате нравилось ходить в офис, она, наконец, перестала носить траур и полюбила наряжаться.

* * *

Когда Катерина начала работать, терапевтический процесс резко ускорился. Она стала больше общаться с людьми, у нее все лучше получалось чувствовать себя свободно в их обществе. Взаимодействие с окружающими приносило уже куда меньше напряжения, девушка все лучше держалась «на людях».

Однажды Катерина расплакалась у меня в кабинете, признавшись, что мой звонок тогда значил для нее очень много. Она рассказала, что раньше считала, будто я только изображаю интерес и желание помочь исключительно из‑за того, что она мой клиент и приносит мне деньги. Но тот звонок убедил ее в моей искренности и хорошем отношении.

С того момента мы больше решали текущие проблемы Катерины. Девушка достигла большого прогресса, но продолжала ходить ко мне. Теперь она воспринимала меня скорее как друга, потому что других близких друзей у нее пока не было. Определенные сложности возникли, когда у Катерины начался роман с коллегой. Она искренне симпатизировала молодому человеку, но вместе с тем чувствовала себя предательницей умершего мужа. Примерно за два месяца эта проблема разрешилась. Катя давно хотела начать новую жизнь, и вот эта возможность представилась. Теперь она должна была жить еще более полной и счастливой жизнью, за себя и за ушедшего. Наконец Катя поняла, что муж хотел бы видеть ее счастливой и лучшая дань его памяти – жить и радоваться жизни.

* * *

Катя с Сашей вышли из дверей ЗАГСа под радостные крики гостей. Катя смущенно улыбалась и сжимала Сашину руку. Она не верила, что еще каких‑то полтора года назад они даже не были знакомы, а теперь – муж и жена. Рядом с Сашей Катя чувствовала себя любимой и полностью защищенной. Девушка много пережила и успела отвыкнуть от любви, заботы и понимания, но Саша вернул ей веру в любовь, в человеческие отношения. Много всего изменилось за эти полтора года, Катя полностью поменяла свою жизнь. Она не стала другим человеком, но приобрела неоценимый опыт. Катя была благодарна за все, что произошло с ней в последнее время. Наконец все тревоги остались позади. Катя была счастлива, потому что заслужила. Теперь она точно знала, что достойна счастья.

Честно говоря, я до сих пор не знаю, сыграла ли в этом главную роль психотерапия или терпение и влюбленность в Катерину того молодого человека. Но факт – они поженились спустя полтора года после знакомства. И я очень рад тому, как закончилась эта история.