Глава 61

– Господин Рид, много ли было народу в «Гаване» вечером пятнадцатого июля?

– Да, м‑м‑м‑ного!

– В связи с праздником господина Ди Паскуали, я полагаю?

– Да.

– Вы говорите, что мадемуазель Шилд танцевала с ним. А вы сами танцевали с Катрин в тот вечер?

Свидетель нервно хихикнул, как будто прокурор задал ему совершенно невероятный вопрос. Он, такой неловкий и застенчивый, как он мог танцевать с такой юной и эффектной девушкой, как Катрин? О чем думал прокурор! Понимал ли он, что говорит или нет?

– Н‑н‑нет! В‑в‑в любом случае я ни‑ни‑ни‑когда не т‑т‑т‑анцую.

– Вы никогда не танцуете. Понятно. На это у вас особенная причина?

– Я не люблю т‑т‑т‑танцевать.

– Ах так, это ваше право. Я тоже не любитель танцев, поэтому понимаю вас. – После короткой паузы прокурор продолжил: – Если вы никогда не танцуете, значит, сидите у барной стойки, не так ли?

– Т‑т‑очно так, я п‑п‑п‑ью у стойки. Б‑б‑бармен очень сим‑сим‑сим‑патичный.

– Симпатичный, да. На этой фотографии рядом с вами он?

Кубрик показал слегка удивленному свидетелю черно‑белые снимки, сделанные в «Гаване» по случаю небольшой частной вечеринки. На самом деле они были сделаны официальным фотографом, специально нанятым по такому случаю. К тому же на обратной стороне фотографий стояла его печать, а также дата съемки – 16 июля.

На первом снимке крупным планом был взят Рид, сидевший у стойки спиной к бармену, который мыл бокал. Оба с явным любопытством и увлечением наблюдали за танцполом, находившимся в тридцати шагах. На другой фотографии была снята площадка, где буйные танцоры устроили настоящее шоу. На одной женщине была шелковая прозрачная блузка. Кофточка другой была расстегнута, и виднелся черный прозрачный бюстгальтер. Третья, голова которой была запрокинута назад в сильном приступе смеха, выливала содержимое бутылки с шампанским в свое декольте, из которого выступала грудь, блестевшая от влаги.

– Это вы на фотографии? – спросил прокурор, указывая на первый снимок.

– Да.

– А этот мужчина – ваш друг‑бармен?

– Да.

– Припомните, пожалуйста, можете ли вы утверждать, что весь вечер просидели у стойки?

– Да, за и‑и‑ис‑исключением выходов в ту‑ту‑алет.

– Понятно.

– Протест, ваша честь! Все это не имеет отношения ж рассматриваемому случаю, – бросил Шмидт.

– Протест принят. И я прошу вас, доктор Кубрик, перейти прямо к делу.

– Да, ваша честь.

Прокурор передал копии снимков присяжным, доктору Шмидту и судье и попросил рассматривать их как доказательство. Затем он прошел к своему столу и взял в руки большую диаграмму, которую положил на подставку перед свидетелем таким образом, чтобы присяжные тоже могли ее видеть.

– Вот план бара, господин Рид, через несколько секунд я покажу его на экране. Размеры помещения указаны.

Прокурор подошел к экрану и с помощью лазерной указки проследил расстояние, разделявшее барную стойку и танцпол. Пунктирная линия, с надписью «30 шагов», соединяла две точки.

– Согласно этому плану, бар и начало танцпола разделяет расстояние в тридцать шагов. Эта цифра вам кажется точной? – спросил он озадаченного свидетеля.

– Думаю, да.

– В какой части танцплощадки находились мадемуазель Шилд и Жиголо? На ваш взгляд, они были ближе к бару или к противоположному краю площадки?

– П‑п‑по‑сре‑дине т‑т‑танц‑пола. Все на них смотрели.

– «Посредине танцпола». На плане указано, что ширина площадки – сорок шагов. Таким образом, середина находится в двадцати шагах от начала площадки. А если к этому расстоянию в двадцать шагов добавить тридцать, которые разделяют бар и танцпол, то в общей сложности получается расстояние в пятьдесят шагов между барной стойкой и местом, где находились мадемуазель Шилд и Ди Паскуали. Эта приблизительная оценка вам кажется справедливой?

– Д‑д‑да, – сказал все больше недоумевающий Рид.

– Господин Рид, на ваших водительских правах указано, что вы должны носить очки во время вождения.

– Это… Это так.

– В тот вечер, на снимке, на вас не было очков.

После некоторого колебания Рид все же сказал, озаренный внезапно пришедшей на ум идеей:

– У м‑м‑м‑меня были н‑н‑на‑надеты к‑к‑он‑так‑тактные линзы.

– Контактные линзы? Вы в этом уверены?

– Д‑д‑д‑а.

– Не хотите ли подумать немного? Не забывайте, что речь идет о вечере пятнадцатого июля, что вы дали присягу и сказанное вами повлияет на мнение присяжных.

– Я з‑з‑з‑наю.

– Итак, вы абсолютно уверены, вечером пятнадцатого июля были в контактных линзах?

– Да.

– Это те же самые линзы, которые вы носите сейчас?

– Да, – сказал он смущенно, словно то, что он их носил, было преступлением.

– И вы в них сейчас, несмотря на то что не ведете машину?

– Да, я н‑н‑ношу их в‑в‑все вре‑м‑мя, п‑п‑по‑то‑то‑му что…

– Да, я вас слушаю, вы их носите все время, потому что у вас слабое зрение, могу себе представить…

– Да, а также для ц‑ц‑цве‑та.

– Для цвета?

– Да, они синие, а глаза у меня карие, – сказал он, краснея от признания, выдававшего его кокетство.

– Ага, понимаю, благодарю за откровенность. Значит, вы носите их все время. И в тот вечер, я имею в виду вечер пятнадцатого июля, вы тоже были в линзах?

– Д‑д‑да.

– Свидетель Рид, мы получили копию документа, заполненного вами восемнадцатого июля этого года, то есть спустя три дня после нападения, жертвой которого стала мадемуазель Шилд пятнадцатого июля. Этот документ, который на самом деле является анкетой вашего офтальмолога, был дан вам для заполнения перед тем, как вам выписали новые контактные линзы. Это ваша подпись? – спросил прокурор, показывая копию документа.

Рид ознакомился с бумагой и вынужден был признать:

– Да, э‑это… это…

– Я понимаю, спасибо, – это ваша подпись. В анкете, отвечая на вопрос: «Это первая ваша пара линз?» – вы пометили вариант «да».

Рид мучительно подбирал слова. Он посмотрел на адвоката Шмидта. Он не мог себе представить, чтобы противная сторона могла обнаружить подобные документы и он окажется в таком замешательстве.

Прокурор продолжил:

– Господин Рид, могу ли я попросить вас снять контактные линзы?

– Протест, ваша честь!

– Господин Рид, пожалуйста, суд просит вас подчиниться просьбе доктора Кубрика, – сказал судья.

Свидетель вынул из кармана маленький пластмассовый контейнер, открыл и со всей осторожностью поместил туда линзы, руки его дрожали. Он чувствовал, что расплата близка и отступать ему больше некуда. Вынув линзы, он поднял голову, и те, кто находился от него на незначительном расстоянии, могли теперь констатировать, что его глаза были карими.

Он посмотрел по сторонам, немного напоминая крота; ему явно было неловко.

В это время прокурор попросил кого‑то из публики встать. Его выбор был не случайным. Это была молодая женщина тридцати лет, мальчишеской внешности, с коротко стриженными черными волосами… Будучи довольно высокой, она носила костюм, который был похож на мужской, а красный галстук только усиливал это впечатление.

Женщина отошла от скамьи для свидетелей так далеко, насколько это было возможно, оказавшись прямо перед присяжными, на которых она посмотрела с улыбкой, а потом повернулась к ним спиной.

– Господин Рид, человек, который сейчас стоит перед вами примерно на расстоянии двадцати пяти шагов, как раз половина дистанции, на которую удалены друг от друга бар и танцпол, где вы видели Катрин Шилд, танцующей с господином Ди Паскуали вечером пятнадцатого июля. Не могли бы вы описать человека, стоящего перед вами?

Ужасно нервничая, но все же решив сохранить хорошую мину при плохой игре, Рид начал:

– Э‑э‑э‑э‑это ммм‑мужчина примерно тридцати пяти лет. У него черные волосы.

По залу пронесся ропот возмущения. Доктор Шмидт сжал кулаки. Этот придурок Кубрик полностью дискредитировал его свидетеля!

Заметив, что происходит что‑то не то, свидетель поспешил вставить обратно контактные линзы и сразу же обнаружил, как он оплошал.

Он бросил удрученный взгляд в сторону адвоката, в то время как молодая женщина заняла свое место, а прокурор с победоносной улыбкой на сияющем лице заключил:

– Спасибо, господин Рид. На этом все!