Глава 59

– Мадемуазель Шилд, можете ли вы нам рассказать, как были одеты вечером пятнадцатого июля? – задал вопрос доктор Шмидт.

– На мне было белое платье.

– Это платье? – спросил он, показывая мятое и запачканное красноватыми пятнами крови платье, уложенное в пластиковый пакет, пронумерованный должным образом.

Катрин мельком посмотрела:

– Да.

– Мадемуазель Шилд, в полицейском отчете отмечено, что вас нашли утром шестнадцатого июля, в машине доктора Гибсона, присутствующего здесь.

– Протест, ваша честь!

– Протест принят.

– Когда вас нашли в машине, на вас не было бюстгальтера. С вами часто такое случается?

– Протест, ваша честь!

– Протест отклоняется. Мадемуазель Шилд, отвечайте на вопрос.

Катрин посмотрела в сторону Кубрика. В ходе подготовки этот вопрос не был предусмотрен. Он кивнул, чтобы дать ей понять, что она должна сказать правду.

– Иногда такое бывает.

– Этому есть какая‑то особенная причина?

– Летом, когда жарко, мне так удобнее. Если бы вы были женщиной, то знали бы, что есть платья, которые лучше носить без бюстгальтера.

– Вы отказываетесь от бюстгальтера каждый раз, когда выходите в жару?

– Если бы я выходила с вами, то, пожалуй, надела бы.

В зале раздались смешки.

У доктора Шмидта был смущенный вид, его смущение усилилось, когда, к своему удивлению, он обнаружил, что один из его ассистентов тоже улыбается, что его разозлило больше всего. Он бросил на него свирепый взгляд. Этот бедолага хотел что‑то возразить, но адвокат в два счета сбил с него спесь!

Катрин же посмотрела на Джулию, черпая мужество в ее светлой улыбке. Томас и не пытался скрыть свое веселье. Но молодая женщина искала прежде всего поддержки прокурора, обеспокоенная тем, что нарушила строгие указания, данные ей во время тщательной подготовки, которая, впрочем, во многом напоминала театральные репетиции, где любая реплика, интонация, выражение лица имели значение. Но склонность к иронии – эта черточка характера, стимулированная почти органической антипатией к доктору Шмидту, – все же проявилась.

Доктор Шмидт повернулся к судье Бернсу и сказал:

– Ваша честь, мне бы хотелось сейчас позвать профессиональную манекенщицу, которая поможет продемонстрировать присяжным и суду, как выглядела мадемуазель Шилд вечером пятнадцатого июля в платье без бюстгальтера. Оба платья, совершенно одинаковые по размеру, ткани, изготовлению и даже этикеткам, в чем ваша честь может убедиться.

– Можете приступать, – сказал судья Бернс.

Тогда доктор Шмидт повернулся к первым рядам публики. По его сигналу видная датчанка, роскошные вьющиеся белокурые волосы которой были собраны в хвост на затылке, встала, сняла шаль, которая скрывала широкие костлявые, почти мужские, плечи, и грациозно и с достоинством подошла к присяжным.

Мужчины, по большей части покоренные, робко заулыбались. Не каждый день случалось оказаться рядом с такой красивой женщиной с колдовским очарованием! Женщины, похоже, тоже отреагировали, но скорее всего на то, что эта необычайная, почти неестественная, красота была вызывающей.

Но ничего больше. Декольтированное, но без откровенного выреза, платье было сшито из такой легкой ткани, что можно было без труда разглядеть грудь топ‑модели: по всей видимости, на ней не было бюстгальтера, что позволяло выставить напоказ большие груди с ярко‑красными сосками, настолько упругие, что можно было предположить исключительную наследственность, либо, что более правдоподобно, работу опытного пластического хирурга.

Как женщины, так и мужчины‑присяжные, каждый на свой лад, испытывали притягательный эффект этой одежды. Они теперь лучше представляли, как именно выглядела Катрин вечером 15 июля: она была по меньшей мере привлекательной. Эта маленькая демонстрация дала ожидаемый результат, а именно: у присяжных возникло предвзятое отношение к девушке. Как ни печально, но меж тем достаточное распространение получило мнение, что из двух изнасилованных женщин хотя бы одна этого «хотела», провоцируя нападение, которое на самом деле являлось не чем иным, как наказанием за фривольность.

«Продефилировав» перед присяжными и убедившись, что они хорошо ее рассмотрели, датчанка приблизилась к столу судьи Бернса и повернулась к нему спиной, подчиняясь, таким образом, хитроумному, жестко разработанному сценарию Шмидта. Это позволило публике вдоволь любоваться вздернутыми грудями сквозь ткань платья, подобного тому, что носила Катрин. Легкое волнение в зале сопровождалось несдержанным свистом.

Доктор Шмидт обратился к судье:

– Если ваша честь хочет сравнить этикетки и модели…

Немного смущенный этой по меньшей мере необычной ролью, судья приступил к сравнению. Он протянул к шее топ‑модели слегка дрожащую руку, нашел этикетку, которую не удосужился прочитать, а только, так сказать, трусливо «сфотографировал» взглядом и даже не осмелился засунуть ее обратно, оставив снаружи.

Шмидт принес ему платье Катрин, и судья мельком бросил взгляд на этикетку.

Убедительное сравнение.

– Благодарю вас, – тихо сказал судья, отпуская датчанку, – оба платья действительно идентичны.

Топ‑модель не стала обременять себя, поворачиваясь к судье, чтобы попрощаться, и по сигналу Шмидта, который радостно улыбался ей, поздравляя с исключительно выполненным заданием, медленно, с высоко поднятой головой вернулась на свое место, явно равнодушная к вызванному ею интересу. Она снова накинула шаль на плечи и села.

Катрин с видимым интересом следила за этим маскарадом, который задел ее за живое. Приведенная в сильное замешательство, она опустила голову: она сама никогда не сознавала, до какой степени вид ее мог быть провоцирующим! В ее защиту следовало сказать, что у нее была грудь девочки‑подростка, тогда как топ‑модель была куда более щедро наделена женскими прелестями. В этом смысле сравнение было несправедливым, а следовательно, демонстрация искажала суть дела.

Как же Пол Кубрик мог допустить такое?

Когда схлынула волна стыда, Катрин бросила испытующий взгляд на прокурора, который лишь виновато поджал губы. Он понимал, что допустил промах, но исправить уже ничего не мог. Стоило на минуту ослабить бдительность, чтобы допустить ошибку из‑за излишней самоуверенности.

Этот урок показал, что Шмидт способен ловко извлекать красочные эффекты даже из самых незначительных деталей: поэтому нельзя было позволять ему ни малейшей вольности.

Насладившись произведенным впечатлением, Шмидт продолжил свой допрос:

– Мадемуазель Шилд, можете ли вы сказать, каким образом вы попали в бар «Гавана» в Хэмптоне?

Катрин посмотрела на прокурора. Несмотря на все усилия, она так и не смогла этого вспомнить.

Кубрик не раз повторял ей: если она не знает чего‑нибудь, то лучше сказать об этом, не вдаваясь в нелепые объяснения, потому что рано или поздно она рискует впасть в противоречия с собственными показаниями.

Прокурор только пожал плечами.

– Я не помню, – наконец ответила Катрин.

– Вы не помните? Как странно! У вас есть водительские права, мадемуазель Шилд?

– Нет.

– Нет водительских прав? Значит, вы не могли приехать в этот бар на автомобиле?

– Нет.

– Мадемуазель Шилд, если бы вам пришлось объяснять кому‑либо из пациентов психиатрической клиники, где вы оказались вследствие совершенной тремя днями раньше попытки самоубийства, как добраться в Хэмптон, а точнее в бар «Гавана», что бы вы сказали этому человеку?

– Выбрать кратчайший путь на восток, а потом ориентироваться на странный запах.

Смех в зале.

– Я ценю ваше чувство юмора, мадемуазель Шилд, впрочем, как и все присутствующие здесь! Но мне хотелось бы, чтобы вы отвечали на мои вопросы со всей серьезностью. Если бы вам пришлось давать указания кому‑то, кто захотел направиться в «Гавану», что бы вы ему сказали?

– Взять такси, – ответила Катрин самым серьезным тоном, не намереваясь вызвать комический эффект.

Новые смешки в зале.

– Понятно, – сказал Шмидт, который чувствовал, что несколько смешон. – Другими словами, вы действительно не знаете, как добраться до бара «Гавана», не прибегая к помощи такси. Так?

– Да.

– И вы взяли такси?

– Я не помню.

– Подытожим то, что нам известно: вы не могли сами добраться на машине до бара «Гавана», так как у вас нет ни водительских прав, ни автомобиля. И вы не помните, брали ли такси. Значит, вас, так сказать, телепортировали в этот бар?

– Протест, ваша честь.

– Протест принят.

– Извините меня, ваша честь, я увлекся неправдоподобностью рассказа мадемуазель Шилд, особенно если учесть уточнение, которое она сделала немного раньше! Но позвольте мне продолжить. Вы не помните, как оказались в «Гаване», и у вас нет ни одного свидетеля: никто не видел, как вы туда направлялись.

– Никто, кого бы я знала.

– Мадемуазель Шилд, использовали ли вы какое‑либо средство контрацепции?

Вопрос не слишком удивил Катрин. Прокурор предупредил ее о том, что, намереваясь дискредитировать ее перед присяжными как женщину легкого поведения, Шмидт будет задавать ей уйму провокационных вопросов или вопросов, напрямую связанных с ее сексуальным прошлым, ее интимной жизнью, женскими секретами.

Это немного напоминало второе изнасилование, конечно менее грубое, но почти такое же разрушительное, как и первое. Расспросы адвоката ставили ее скорее в позицию обвиняемой, чем пострадавшей.

Томас наклонился к уху Пола.

– Зачем он ее об этом спрашивает? – прошептал он.

– Скоро узнаем! – ответил Кубрик, которого стратегия Шмидта волновала не меньше, чем Гибсона.

Джулия, тоже немало озадаченная, бросила вопросительный взгляд на Томаса, в ответ пожавшего плечами.

Катрин была совсем сбита с толку вопросом. Она предчувствовала ловушку: этот Шмидт, казалось, не брезгует никакой тактикой, какой бы порочной она ни была!

Молодая женщина снова повернулась к своему адвокату, который утвердительно кивнул.

– Я принимаю таблетки, – сказала Катрин.

– Таблетки. А другие средства вы используете?

– Нет.

– Вы в этом уверены?

– Послушайте, очень немногие женщины принимают таблетки и еще что‑то.

– Возможно, мадемуазель Шилд. Но все же позвольте задать вопрос: случается ли вам использовать, по крайней мере в данное время, другие средства контрацепции кроме таблеток?

– Протест, ваша честь. Мой коллега мучит свидетеля, который уже ответил на вопрос.

– Протест принят.

– Мадемуазель Шилд, в течение последних месяцев, а особенно недель, предшествовавших пятнадцатому июля, у вас был сексуальный партнер?

– Я обязана отвечать на это? – спросила она возмущенно, повернувшись сначала к Кубрику, затем к судье. Последний произнес:

– Отвечайте на вопрос, пожалуйста.

– Мне интересно, какое это может иметь отношение к тому, что пятнадцатого июля я была зверски изнасилована! – сказала Катрин, вовсе не обрадованная оборотом, который принимал допрос.

– Ваш ответ, пожалуйста!

– Да, у меня на самом деле был друг!

– У вас были отношения только с ним?

– Что вы хотите сказать?

– Вы были верны ему?

– Да, абсолютно.

– Вы не спали с другими мужчинами?

– Нет.

– А с женщинами?

– Протест, ваша честь!

– Протест отклонен.

– Нет, я не спала ни с кем, кроме него! Ни с женщинами, ни с мужчинами!

– А у него были причины верить тому, что вы хранили ему верность?

– Да.

– Наверное, вы в курсе, мадемуазель Шилд, что женщины, которые принимают таблетки, иногда также используют презервативы, чтобы подстраховаться, когда они обманывают своих постоянных партнеров или когда подозревают их в неверности.

– Это не мой случай.

– Возможно, мадемуазель Шилд. Но тогда не могли бы вы мне объяснить, как получилось, что одиннадцатого июля этого года, за четыре дня до предполагаемого изнасилования, вы купили в аптеке Рексфорд, которая находится по соседству с домом ваших родителей, где вы жили до того, как были госпитализированы после попытки самоубийства, – повторяю, вы купили по кредитной карточке, на которой значится ваш номер, упаковку презервативов со смазкой обычного размера и еще упаковку с двенадцатью презервативами размера XXL, именно таких, как тот, что извлекли из вашей вагины утром шестнадцатого июля?

Он подошел к своему ассистенту, который вручил ему маленький бумажный листок: это был чек на покупку в аптеке Рексфорд, датированный 11 июля, с подписью Катрин и указанием покупки: две упаковки презервативов.

Со счетом в руке он подошел к Катрин, показал ей его и спросил, узнает ли она подпись.

Смущенная, Катрин утвердительно кивнула. Теперь она вспомнила, что покупала презервативы. Но в волнении она не могла припомнить, по какому случаю. Однако этому должно было быть объяснение.

Доктор Шмидт попросил, чтобы чек был приобщен к досье. Конечно, Пол Кубрик мог бы возразить, сославшись на то, что это новый элемент доказательства, о котором защита не сказала на предварительных слушаниях. В связи с этим он мог бы просить суд отложить заседание на один день, чтобы обдумать эту деталь и подготовить ответ. Но это было бы пустой тратой времени. В любом случае, признав свою подпись, Катрин тем самым подтвердила подлинность чека.

Однако печальным было то, что Катрин никогда не упоминала о том, что незадолго до случившегося покупала презервативы, совершенно идентичные тому, что был найден после изнасилования. Конечно, множество людей во всем мире покупают презервативы, однако, учитывая размер XXL, использовавшийся довольно редко, совпадение было серьезным. Еще одно сомнение в непричастности Катрин.

Кубрик посмотрел на Томаса. Тот, как и Джулия, казался потрясенным новым ходом Шмидта.

Что же касается Катрин, она не только явно была смущена тем, что совершила очевидный промах, невольно солгав, но также заинтригована: каким образом чертов Шмидт смог раздобыть номер кредитной карточки, которую она бросила в ящик с квитанциями?

Сидевшие в зале родители знали ответ на этот вопрос, и похвалиться тут было нечем. Несколько недель назад они принимали у себя одного типа, который представился как репортер «National Enquirer». Он расспрашивал о Катрин. Они имели неосторожность оставить его одного на несколько минут, пока наивно готовились к сеансу фотографирования. Теперь они поняли, почему с самого начала процесса один из членов команды Шмидта казался им странно знакомым.

– Мадемуазель Шилд, – продолжил Шмидт, – если вы храните верность своему другу и если он вам не изменяет, как вы утверждали с такой уверенностью, тогда можете ли вы мне сказать, зачем вы купили двадцать четыре презерватива, двенадцать из которых размера XXL, за три дня до вечеринки пятнадцатого июля? Напомню, что вы сами объявили о том, что принимаете таблетки.

Катрин напрасно рылась в памяти: в ней был жестокий пробел. Память подвела ее в тот момент, когда она больше всего в ней нуждалась. Ирония заключалась в том, что она в деталях вспомнила, как ходила в аптеку за презервативами. Но она не имела ни малейшего представления о том, зачем она сделала эту покупку.

Какое‑то время она вслушивалась в упрямую тишину. Тем временем доктор Шмидт просто упивался своим достижением. Катрин попала в ловушку.

– Мадемуазель Шилд, вы собираетесь ответить на мой вопрос? – настаивал адвокат.

– Не знаю, – наконец выдавила Катрин, – Я не помню.

– Вы не помните! Вы настаиваете на том, что не помните! Однако вы утверждаете, что помните, подробно рассказывая о том, что именно говорили мои клиенты на вечеринке, где вы предположительно присутствовали и где, по вашему собственному признанию, изрядно выпили?

– Я не помню.

– Вы не помните или… Или, мадемуазель Шилд, вы чувствуете, что открылась настоящая причина, по которой вы купили презервативы. – Здесь адвокат выдержал паузу, чтобы посмаковать драматический эффект. – В конце концов, вы купили кондомы, чтобы развлечься! После этого вы сбежали из психиатрической клиники вечером пятнадцатого июля и приступили к выполнению вашего плана! Так?

– Протест, ваша честь!

– Протест отклонен.

– Я не помню.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Пол Кубрик добился‑таки отсрочки заседания суда на час. Катрин да и, по всей видимости, он сам должны были собраться с мыслями и скорректировать стратегию.

Больше всего его огорчало то, насколько контрдопрос защиты поколебал уверенность присяжных в невиновности Катрин, возникшую благодаря ее проникновенным показаниям. Шмидту, сохранявшему внешнее безразличие, удалось запятнать ее репутацию. Теперь в глазах присяжных она выглядела легкомысленной девицей, надевшей платье довольно вызывающего фасона, которая понятия не имела, как попала в Хэмптон. Она не гнушалась выпивки и не помнила, что за четыре дня до изнасилования купила двадцать четыре презерватива, двенадцать из которых размера XXL, и это при том, что она не использовала их со своим обычным партнером по одной простой и понятной причине – она принимала таблетки.

И наконец, присяжным стало известно – не без помощи доктора Шмидта, – что Катрин пыталась покончить жизнь самоубийством и была помещена в психиатрическую клинику незадолго до событий пресловутого пятнадцатого июля.

Могли ли присяжные проглотить все это и не счесть девушку несколько испорченной?

Против обыкновения Пол Кубрик не стал устраивать заседание, а пошел прогуляться по улицам Нью‑Йорка, где уже задувал свежий осенний ветер.

Ему было необходимо успокоиться, собраться с мыслями.