МУАД'ДИБ 28 page

– В будущее не спрячешься, – проговорил он.

Глубокое сочувствие к ней охватило его. Обняв, он погладил ее по голове:

– Чени, Чени, бояться не надо.

– Помоги мне, Усул, – вскрикнула она.

И когда она промолвила эти слова, наркотик завершил свою работу, словно сорвав завесу, не дававшую его глазам увидеть серую бурлящую мглу грядущего.

– Ты так спокоен, – сказала Чени.

Он воспринимал… время лежало перед ним, словно бы поднявшись в неведомом измерении, он мог взглянуть на него сверху. Оно текло вперед бурлящей рекой, узкой и вместе с тем широкой, через невод, несущий бесчисленные миры и силы… Тугой канат, по которому можно было идти, и одновременно провисший шнур, на котором трудно даже удержаться.

С одной стороны была Империя, и Харконнен по имени Фейд‑Раута грозил ему… сардаукары, как рассерженные пчелы, взлетали со своей планеты, чтобы громить и громить Арракис. Гильдия и ее тайные замыслы… Бинэ Гессерит с их идеей селекции. Все они грозовой тучей высились на горизонте… Их удерживал Вольный народ со своим Муад'Дибом, спящий гигант, поднявшийся на покорение целой вселенной.

Пол видел себя в самом центре, сердцевине – точка опоры, на которой покоилась вся вселенная. Он шел словно по проволоке, среди покоя и мира, счастливый, и Чени с ним рядом. Впереди пока было время относительного покоя, которому суждено вновь смениться насилием.

– Никогда более не будет нам покоя, – сказал он.

– Усул, ты плачешь, – пробормотала Чени. – Усул, сила моя, ты снова жертвуешь воду мертвым? Кому же?

– Тем, кто еще жив, – проговорил он.

– Тогда пусть они пока пользуются жизнью, – сказала она.

В наркотическом тумане он почувствовал, как права она, и страстно прижал ее к себе.

– Сихайя, – повторил он. Она прикоснулась к его щеке:

– Я больше не боюсь, Усул. Погляди не меня. Когда ты меня так обнимаешь, я вижу все, что видишь ты сам.

– И что же ты видишь? – строгим тоном спросил он.

– Я вижу, как мы любим друг друга… И мгновения спокойствия посреди бурь. Ведь для них мы созданы.

Наркотик вновь овладел им, Пол успел подумать: «Ты столько раз дарила мне утешение и забвение!» Он по‑новому увидел этот высший свет, озаривший рельеф времени, увидел, как становится воспоминанием грядущее: ласковая низость физической любви, объединение и слияние тел и душ, мягкость и мощь.

– Ты из сильных, Чени, – пробормотал он. – Останься со мной.

– Навсегда, – ответила она и поцеловала его в щеку.

МЕССИЯ

***

Никто: ни мужчина, ни женщина, ни дитя, не близок с моим отцом. Чувство, несколько напоминающее дружбу, он испытывал лишь к графу Хасимиру Фенрингу, своему товарищу по детским играм. О степени обратной симпатии графа Фенринга можно судить хотя бы по тому, что он‑то и сумел замять подозрения Ландсраада, возникшие при рассмотрении Арракисского дела. Это обошлось нам более чем в миллион солари специей, – так говорила моя мать. Были и другие подарки: рабыни, ордена, титулы, даже возведение в королевское достоинство. Впрочем, есть и негативное свидетельство о его чувствах. Граф отказался убить человека… отказался, хотя мог сделать это, и отец мой отдал ему приказ. Но об этом потом.

Принцесса Ирулан. «Граф Фенринг – в профиль»

Барон Владимир Харконнен в ярости вылетел из своих личных апартаментов и понесся по коридору. Пятна вечернего света, прорывавшегося через высокие окна, то и дело падали сверху на раскачивавшееся и вихлявшее жирное тело.

Он промчался мимо личной кухни, библиотеки, маленькой приемной – прямо в переднюю, где находились слуги… В ней уже наступал вечерний покой.

Капитан охраны Нефуд развалился на диване, плоское лицо его оцепенело под действием семуты, в комнате раздавались странные взвизгивания семутических напевов. Его окружали собственные приближенные, готовые к услугам.

– Нефуд! – заревел барон.

Люди отшатнулись.

Нефуд поднялся, наркотик не выпускал его из своей хватки, на посеревшем лице читался испуг. Музыка семуты умолкла.

– Господин мой, барон! – произнес Нефуд голосом, не дрогнувшим лишь из‑за наркотика.

Барон огляделся вокруг, замечая на лицах подобное же оцепенение. Вновь обратившись к Нефуду, он сказал шелковым голосом:

– И сколько же лет ты, Нефуд, капитан моей личной охраны?

Судорожно глотнув, Нефуд отвечал:

– После Арракиса, милорд, уже почти два года.

– И ты всегда предвидел опасности и устранял их с моего пути?

– Таково было мое единственное желание, милорд.

– Тогда скажи, где Фейд‑Раута?

Нефуд сжался:

– Милорд?

– Так, значит, ты не считаешь, что Фейд‑Раута опасен для моей персоны? – вновь шелковым тоном спросил барон.

Нефуд облизнул сухие губы. В мутных от семуты глазах появился блеск:

– Фейд‑Раута в квартале рабов, милорд!

– Снова с женщинами, эх? – барон затрясся от еле сдерживаемого гнева.

– Сир, может быть, он…

– Молчать!

Барон сделал вперед еще один шаг, заметил, как люди отступили от Нефуда, чтобы гнев барона не обрушился и на них.

– Разве я не приказывал тебе во всякий момент в точности знать, где находится на‑барон… и с кем? – он сделал еще шаг. – Разве я не приказывал тебе ставить меня в известность всякий раз, когда он отправляется к рабыням?

Нефуд снова глотнул, на лбу его выступила испарина.

Барон добавил ровным, почти лишенным выражения тоном:

– Разве я не отдавал тебе этих приказов?

Нефуд кивнул.

– Разве я не приказывал тебе проверять всех рабов, которых присылают ко мне… лично?

Нефуд снова кивнул.

– И значит, ты случайно не заметил пятнышка на бедре того юнца, которого прислал сегодня ко мне? – спросил барон. – А если я…

– Дядя.

Барон резко повернулся и оказался лицом к лицу перед стоявшим на пороге Фейд‑Раутой. Появление здесь племянника… поспешность, читавшаяся на лице молодого человека (он не мог ее полностью спрятать)… все это говорило о многом. Значит, Фейд‑Раута завел собственную систему слежки… за ним, бароном.

– Там, в моей спальне, мертвое тело, его надо убрать, – сказал барон, положив ладонь на укрытый под одеянием эжектор, вновь мысленно похвалив свой щит.

Фейд‑Раута глянул на двоих стражников, вытянувшихся у правой стены, кивнул им. Оба торопливо направились к двери, к коридору к апартаментам барона.

«Значит, эти двое, эх? – подумал барон. – Увы… юному безобразнику еще учиться и учиться…. нельзя злоумышлять так примитивно».

– Полагаю, в квартале рабов было все спокойно, Фейд, когда ты его оставил? – сказал барон.

– Я играл в хеопс с главным надсмотрщиком, – сказал Фейд‑Раута, подумав: «Что же произошло? Дядя, конечно, убил мальчишку, которого мы к нему подослали. Но он же был подготовлен просто великолепно. Сам Хават не смог бы сделать этого лучше. Мальчишка был просто совершенен!»

– В шахматы играл… пирамидальные, – отозвался барон. – Просто великолепно. И ты выиграл?

– Я… ах, да, дядя, – Фейд‑Раута постарался не выказать растущее беспокойство.

Барон щелкнул пальцами:

– Нефуд, ты желаешь, чтобы я возвратил тебе мое благоволение?

– Сир, ну что я сделал? – заныл Нефуд.

– Теперь это не существенно, – ответил барон. – Фейд обыграл главного надсмотрщика в хеопс. Ты слышал?

– Да… сир.

– И я хочу, чтобы ты взял сейчас троих и отправился прямо к главному надсмотрщику, – сказал барон. – Прихвати с собой для него гарроту. А тело потом представь мне, чтобы я убедился, правильно ли ты выполнил мои указания. Мы не можем позволить себе держать на службе таких шахматистов.

Фейд‑Раута побледнел, шагнул вперед:

– Но, дядя, я…

– Потом, Фейд, – отмахнулся барон, – потом.

Двое отправившихся в апартаменты барона за телом раба вернулись, волоча юное тело за ноги, руки трупа скользили по полу. Барон следил за ними, пока они не вышли.

Нефуд встал рядом с бароном:

– Вам угодно, чтобы я прямо сейчас отправился убивать главного надсмотрщика, милорд?

– Совершенно верно, – ответил барон, – а когда ты с ним покончишь, – добавь к своему перечню и этих двоих, что сейчас вынесли тело. Мне не нравится, как они несли мертвеца. Такие вещи все‑таки следует делать культурно. Их трупы я тоже хочу видеть собственными глазами.

Нефуд произнес:

– Милорд, разве я что‑нибудь делал не…

– Выполняй, что приказал твой господин, – сказал Фейд‑Раута, подумав: «Теперь можно надеяться лишь спасти собственную шкуру».

«Хорошо! – размышлял барон. – Он умеет считаться с потерями. – И внутренне улыбнулся – мальчишка знает, чем доставить мне удовольствие, и будет изворачиваться, избегая тяжести моего гнева. Он знает, что я оставлю его в живых. На кого еще я могу оставить поводья… когда‑нибудь? У остальных просто нет нужных способностей. Но его следует проучить. И на время обучения мне придется позаботиться о себе».

Нефуд жестом подозвал людей к себе, они вышли следом за ним из комнаты.

– Ты проводишь меня в мои комнаты, Фейд? – спросил барон.

– Как вам угодно, – склонившись в поклоне, отвечал Фейд‑Раута, думая: «Попался».

– После тебя, – барон показал ему на дверь.

Страх свой Фейд‑Раута выдал лишь мгновенной нерешительностью. «Неужели я полностью провалился? – размышлял он. – И он сейчас вонзит мне в бок отравленный клинок… медленно пронзая щит. Может быть, он подобрал другого наследника?»

«Пускай теперь попереживает… узнает, что такое страх, – думал барон, колыхаясь следом за племянником. – Он будет наследовать мне, но лишь в назначенное мной время. Я не позволю ему растоптать то, что построил с таким трудом».

Фейд‑Раута пытался не убыстрять шаг. По спине его бегал мерзкий холодок… само тело сжалось, не зная, куда будет нанесен удар. Мускулы его то напрягались, то расслаблялись.

– Ты слыхал последние вести с Арракиса? – спросил барон.

– Нет, дядя.

Фейд‑Раута заставил себя не оглядываться, он направился к выходу из помещений для слуг.

– Среди фрименов объявился новый пророк, или просто религиозный лидер. Они зовут его Муад'Диб. Забавное имя. Этим словом они называют мышь. Я приказал Раббану не мешать им, пусть занимаются своей религией, это отвлечет их от иных дел.

– Весьма интересно, дядя, – отвечал Фейд‑Раута. Они повернули в коридор к апартаментам барона. «Зачем он завел речь о религии? – думал наследник. – Или это какой‑нибудь тонкий намек?»

– Безусловно, – согласился барон.

Они вступили в комнаты барона, миновали приемную, добрались до спальни. Повсюду были видны следы борьбы: сдвинутая плавучая лампа, одеяло на полу… настежь распахнутый шкаф‑массажер у кровати.

– Задумано было неглупо, – начал барон. Он перевел щит на максимум и остановился, поглядев на племянника, – но и не слишком умно. Объясни мне, Фейд, почему ты до сих пор не попытался убить меня собственной рукой, возможностей у тебя было достаточно?

Фейд‑Раута нащупал за собой плавучее кресло и уселся, внутренне поежившись оттого, что сделал это без приглашения.

«Надо быть смелым», – подумал он.

– Вы же сами учили меня не пачкать собственные руки, – ответил он.

– Ах да, – сказал барон. – Ты хочешь иметь возможность перед лицом императора искренно ответить, что ни в чем не виноват. Так, чтобы ведьма, сидящая рядом с ним, услышала правду в твоих словах и сказала об этом. Да. Так я и учил тебя.

– А почему вы никогда не покупали гессериток, дядя? – спросил Фейд‑Раута. – Если рядом с вами была бы ясновидящая…

– Ты знаешь мои вкусы! – отрезал барон. Фейд‑Раута поглядел на дядю и произнес:

– И все же они представляют определенную ценность…

– Я им не доверяю, – огрызнулся барон, в голосе его слышался гнев. – Не пытайся переменить тему!

Фейд‑Раута кратко отвечал:

– Как вам угодно, дядя.

– Помнится, несколько лет назад на арене, в одном из поединков, – начал барон, – могло показаться, что твоего соперника – гладиатора, подготовили к покушению на твою жизнь. Так ли это было на самом деле?

– Все это было настолько давно, дядя. И я, в конце концов…

– Не уклоняйся, – ответил барон более спокойным тоном.

Фейд‑Раута поглядел на дядю, подумал: «Он все знает, иначе бы не спрашивал».

– Моя интрига, дядя. Я затеял ее, чтобы скомпрометировать вашего главного надсмотрщика.

– Умно, – сказал барон, – вдобавок требовало храбрости, ведь гладиатор чуть не сразил тебя, не так ли?

– Да.

– И если изящество и тонкость твоих замыслов окажутся под пару твоей храбрости, ты станешь грозным для любого, – барон поводил головой из стороны в сторону. И в который уже раз после того ужасного дня на Арракисе пожалел о гибели Питеpa, своего ментата. Тот был тонок, дьявольски тонок. Барон вновь качнул головой. Судьба, случалось, бывала к нему беспощадной.

Фейд‑Раута оглядел спальню, – следы борьбы вокруг, – недоумевая, как мог его дядя справиться со столь тщательно подготовленным рабом.

– Как я одолел его? – спросил барон. – Ах‑х‑х, Фейд, позволь мне старику, сохранить кое‑что в тайне. И лучше, если мы сейчас заключим с тобой сделку.

Фейд‑Раута, не веря своим ушам, глядел на него. «Сделку! Значит, он и впрямь считает меня наследником. Иначе зачем ему сделка? На сделки идут только с равным… или почти!»

– Какую же сделку, дядя? – Фейд‑Раута невольно почувствовал гордость, ощутив, насколько спокойно и рассудительно звучит его голос, не выдавая наполнявшего душу восторга.

Барон тоже заметил этот самоконтроль. Он кивнул:

– Пока ты – всего лишь хороший материал, Фейд. И я не бросаюсь своим добром. Но ты пока основательно заблуждаешься – не хочешь понять, насколько я нужен тебе. Ты упрям. Ты не понимаешь, что должен охранять меня как величайшую для себя ценность. Это вот… – он показал на следы борьбы, – это было глупостью. Глупость не вознаграждается.

«Ну, скорее к делу, старый дурак!» – подумал Фейд‑Раута.

– Ты называл меня сейчас про себя старым дураком, – сказал барон, – придется переубедить тебя в этом.

– Вы говорили о сделке.

– Ах, это нетерпение юности, – произнес барон. – Ну, тогда буду краток: приказываю прекратить эти глупые покушения на мою жизнь. А я обещаю тебе, когда почувствую, что ты созрел для этого, – сам отступлю в сторону, отрекусь в твою пользу. Буду советником, а ты станешь править.

– Отречетесь ли, дядя?

– Вижу, ты все считаешь меня дураком, – ответил барон, – и этот разговор только усиливает твою самоуверенность, эх? Или ты думаешь, что я тебя прощу? Осторожнее, Фейд. Этот старый дурень прекрасно увидел иглу в бедре мальчика с мини‑щитом. Легкий нажим… и готово! Иголка с ядом прямо в руке старого дурака! Ах‑х‑х, Фейд!

Барон покачал головой, подумал: «Если бы не Хават… у него все получилось бы. Ну, пусть мальчишка думает, что это я сам и уличил их. В какой‑то мере это справедливо. Именно я спас Хавата от сардаукаров на Арракисе. А мальчишке следует с большим уважением относиться к моим способностям».

Фейд‑Раута молчал, невольно сомневаясь: «Можно ли ему верить? Неужели и впрямь отречется? А почему бы и нет? Однажды, уверен, я добьюсь своего, если только буду осторожен. Вечно жить он не будет. И может быть, торопить его на тот свет глупо».

– Вы говорите о сделке, – сказал Фейд‑Раута. – И какие гарантии мы можем дать друг другу?

– Иначе говоря, с какой стати мы станем доверять друг другу, эх? – спросил барон. – Ну, Фейд, что касается тебя, я приставлю Сафира Хавата следить за тобою. В таких вопросах я доверяю его способностям ментата. Ты меня понял? Что касается меня самого, придется тебе поверить на слово. Но я ведь не буду жить вечно, Фейд, не так ли? И тебе уже давно должно было прийти в голову, что мне известно кое‑что, о чем ты и не подозреваешь.

– Я‑то дам клятву, но чем же ответите мне вы? – спросил Фейд‑Раута.

– Я оставлю тебя в живых, – коротко ответил барон.

Фейд‑Раута вновь поглядел на дядю: «Хават будет следить за мной! Интересно, что старик сказал бы, узнав, что именно Хават и подготовил интригу с гладиатором, стоившую ему жизни надсмотрщика? Быть может, решил бы, что я лгу, пытаюсь скомпрометировать Хавата. Нет, Хават – отличный ментат, он предвидел и этот момент».

– Ну, и что ты скажешь? – спросил барон.

– Что я скажу? Конечно же, я согласен.

Про себя Фейд‑Раута подумал: «Хават! Он ведет двойную игру… против нас… не так ли? Или он уже переметнулся в лагерь дяди, раз я не посоветовался с ним… в сегодняшней попытке покушения с помощью этого юнца».

– Ты не сказал еще, что думаешь о моем решении относительно Хавата, – произнес барон.

У Фейд‑Рауты от негодования расширились ноздри. Имя Хавата столько лет сулило опасности всей семье Харконненов… Пусть он теперь в новом качестве, но опасен от того ничуть не менее.

– Опасная игрушка – этот Хават, – сказал Фейд‑Раута.

– Игрушка! Не будь глупцом. Я знаю, что такое Хават и как управлять им. Он человек глубинных эмоций, Фейд. Бояться следует человека без эмоций. А глубокая эмоциональность… ах, ею прекрасно можно воспользоваться в собственных целях.

– Дядя! Я вас не понимаю.

– Зря. По‑моему, все вполне ясно.

Лишь легкий взмах ресниц выдал негодование Фейд‑Рауты.

– Ты не понимаешь Хавата, – произнес барон.

«И ты тоже», – подумал Фейд‑Раута.

– Кто, по мнению Хавата, виноват в его бедах? – спросил барон. – Я! А кто же еще? Он помнит, что в руках Атридесов был грозным оружием и год за годом одолевал меня, пока не вмешалась Империя. Так он смотрит на ситуацию. Он привык ненавидеть меня. И верит, что в любой момент сумеет обвести меня вокруг пальца. И пока он в этом убежден, проигрывает. Ведь теперь я использую его там, где считаю нужным, – против Империи.

Глубокие морщины прорезали лоб нахмурившегося Фейд‑Рауты, выдавая внезапное понимание, рот его плотно сжался: «Против императора?»

«Попробуй‑ка, племянничек, это на вкус, – подумал барон. – Произнеси‑ка про себя: «Император Фейд‑Раута Харконнен!» Спроси‑ка себя, чего это стоит. Можно будет потом и поберечь жизнь старого дяди, который один только и может воплотить этот сон в жизнь».

Фейд‑Раута медленно облизнулся: «Неужели старый дурак говорит правду? Значит, здесь кроется больше, чем можно было бы заподозрить».

– А какое отношение имеет ко всему этому Хават? – спросил Фейд‑Раута.

– Он думает, что нашими руками сумеет отомстить императору.

– А потом?

– Дальше мести его мысли не простираются. Хават из тех людей, что служат другим и многого не знают о себе.

– Я многому от него научился, – согласился Фейд‑Раута, почувствовав истинность этих слов. – Но чем больше я узнаю от него, тем сильнее мне кажется, что от него надо отделаться, и поскорее.

– Тебе не нравится, что он будет следить за тобою?

– Хават и так следит за всеми.

– Но он может посадить тебя на трон. Хават тонок. Он изобретателен и опасен. И пока я не склонен отменять противоядие. Меч тоже опасен, Фейд. Но для этого клинка у нас, по крайней мере, есть ножны – яд, пропитавший его тело. Стоит не дать ему противоядие – все: смерть сразу делает его безопасным.

– Это чем‑то похоже на поединок, – сказал Фейд‑Раута, – финт, в нем финт, и снова финт. Приходится следить за тем, как нагибается гладиатор, как глядит, как держит нож.

Он кивнул, ощутив, что слова его порадовали дядю, и подумал: «Да, как на арене, а лезвие – разум!»

– Теперь ты понял, насколько я тебе необходим, – сказал барон, – я еще могу быть полезен тебе, Фейд.

«Меч используют, пока он не слишком затупился», – подумал Фейд‑Раута.

– Да, дядя, – вслух согласился он.

– А теперь, – сказал барон, – мы с тобой отправимся в квартал рабов, вдвоем. И я своими глазами прослежу, как ты прирежешь всех женщин на улице удовольствий.

– Дядя!

– Купим новых женщин, Фейд. Я уже говорил тебе, – не заблуждайся относительно меня.

Лицо Фейд‑Рауты потемнело.

– Дядя, но…

– Ты будешь наказан и получишь урок, – сказал барон.

Фейд‑Раута встретил насмешливый взгляд упоенных его бессилием глаз. «Итак, я должен запомнить эту ночь, – подумал он. – Запомнить через память иных ночей».

– Ты не можешь отказаться, – сказал барон.

«А что ты будешь делать, старик, если я откажусь?» – подумал Фейд‑Раута. И понял: найдется и другое наказание, быть может, более тонкий способ поставить его на колени.

– Я тебя знаю, Фейд, – произнес барон. – Ты не откажешься.

«Верно, – подумал Фейд‑Раута. – Теперь я нуждаюсь в тебе. Я понял это. Сделка наша заключена, но и ты будешь нужен мне не всегда. И… когда‑нибудь…»

***

В подсознании людей глубоко укоренилась мысль о том, что вселенная должна быть логичной. Но реальность всегда хоть на шаг уводит нас за пределы логики.

Принцесса Ирулан. «Изречения Муад'Диба»

«Случалось мне сидеть перед многими правителями из Великих Домов, но борова толще и опаснее этого я не видел», – проговорил про себя Сафир Хават.

– Можешь быть откровенным со мною, Хават, – громыхнул барон. Он откинулся назад в поплавковом кресле, утонувшие в жирных складках глаза буравили лицо Хавата.

Старый ментат уставился на полированную крышку стола, отделявшего его от барона, изучая узор. Даже такие мелочи следовало учитывать, имея дело с бароном, даже красные стены личного кабинета и слабый запах трав, скрывавший легкую вонь.

– Не думаешь же ты, что я считаю твое предупреждение Раббану простой прихотью, – сказал барон.

Ничто не шевельнулось на морщинистом лице Хавата, выдавая его внутреннее негодование.

– Мне приходится многое подозревать, милорд.

– Да. Ну, я хочу знать, какую роль играет Арракис в твоих подозрениях относительно Салузы‑Секундус. Разве тебе не достаточно знать, что императора раздражает любая параллель между Арракисом и его таинственной тюремной планетой? Я поторопился с предупреждением Раббану лишь потому, что курьеру надо было отбыть именно с этим лайнером. Ты же сказал, что задержки не должно быть. Ну и хорошо. Но теперь мне нужны объяснения.

«Сколько же он болтает! – подумал Хават. – Это не герцог Лето, умевший говорить со мной мановением руки, движением брови. Какая туша! Да уничтожить его – значит облагодетельствовать человечество».

– Ты не выйдешь отсюда, пока я не получу полных и исчерпывающих объяснений, – продолжал барон.

– Вы слишком уж непринужденно называете это имя – Салуза‑Секундус, – произнес Хават.

– Это же исправительная колония, место ссылки, – сказал барон. – Наихудшее отребье ссылается на эту планету. Что еще нам нужно знать о ней?

– Условия жизни там хуже, чем где бы то ни было, – продолжил Хават, – нам говорят, что смертность среди новичков превышает там шестьдесят процентов. Нам говорят, это император угнетает их, как только умеет. Вы слышите все это, и вам не хочется задаться вопросом?

– Император не позволяет Великим Домам инспектировать свои тюрьмы, – проворчал барон. – В мои темницы он тоже не лезет.

– А любое любопытство относительно Салузы‑Секундус, ах… – Хават прикоснулся костистым пальцем к губам, – не поощряется.

– Едва ли можно гордиться тем, что творится там!

Хават позволил незаметнейшей из улыбок тронуть его тонкие губы. Поблескивая глазами, он глядел на барона:

– А вы не задумывались, откуда берутся его сардаукары?

Барон надул пухлые губы, словно младенец, и возмущенным голосом проговорил:

– Ну… он набирает рекрутов… говорят, есть вспомогательные части и из их числа…

– Фэ‑э! – протянул Хават. – Эти россказни о происхождении сардаукаров… слухи, не более. А что говорят те немногие, кто уцелел в схватках с ними?

– Сардаукары – великолепные воины, в этом нечего сомневаться, – сказал барон. – Но, я думаю, мои легионы…

– Праздношатающийся сброд по сравнению с ними! – оскалился Хават. – Вы не задумывались, почему император выступил против Дома Атридесов?

– Тебе не следует копаться в этих вопросах, – предупредил барон.

«Неужели даже он не представляет себе подлинных причин решения императора?» – спросил себя Хават.

– Мне следует копаться в любых вопросах, если мои усилия служат вашим интересам, – сказал Хават. – Я – ментат. А от ментата нельзя скрывать информацию или ограничивать направления вычислений.

Барон долго и пристально глядел на него и промолвил:

– Говори, что считаешь нужным, ментат.

– Падишах‑император обрушился на Дом Атридесов потому, что полководцы герцога, Гарни Холлек и Дункан Айдахо, вымуштровали настоящее войско, пусть небольшое, но лишь чуточку уступавшее сардаукарам. Были там солдаты и получше императорских. Герцог намеревался укрепить свои силы, сделать свою армию не слабее императорской.

Барон взвесил услышанное и произнес:

– И какое же отношение ко всему этому имеет Арракис?

– Он мог бы поставить ему рекрутов, прошедших жесточайший отбор на выживание.

Барон покачал головой:

– Но разве можно считать таковыми фрименов?

– Именно о них и речь.

– Хах! Зачем тогда предупреждать Раббана? После устроенного сардаукарами погрома и притеснений Раббана могла уцелеть лишь горстка фрименов.

Хават молча глядел на барона.

– Горстка, не более! – повторил барон. – Только в прошлом году Раббан уложил шесть тысяч.

Хават по‑прежнему молча глядел на него.

– И в предыдущем году девять тысяч, – продолжил барон, – и сардаукары до отлета – не менее двадцати тысяч.

– Каковы потери Раббана за последние два года? – спросил Хават.

Барон потер пухлые щеки:

– Ну, рекрутов он нахватал, конечно. Его агенты зазывали такими посулами и…

– Можно считать тысяч тридцать для круглого счета? – спросил Хават.

– Пожалуй, многовато, – сказал барон.

– Напротив, – ответил Хават, – я, как и вы, умею читать между строк в отчетах Раббана. А вы, безусловно, не могли ошибиться в оценке моих отчетов о работе наших агентов.

– Арракис – свирепая планета, – отвечал барон, – и потери в бурях…

– Мы оба знаем цифры этих потерь, – сказал Хават.

– Так, значит, он потерял тридцать тысяч? – возмущенным тоном переспросил барон, побагровев от негодования.

– По вашим собственным подсчетам, – сказал Хават, – его солдаты перебили четырнадцать тысяч человек, потеряв за два года вдвое больше. Вы сказали, что сардаукары сообщали о двадцати тысячах человек. Может быть, немногим больше. И я видел ведомости их отправки с Арракиса. Если они перебили двадцать тысяч, их потери составили пять за одного фримена. Ну, барон, вам эти цифры что‑нибудь говорят?

Холодным тоном барон отметил:

– Это – твоя работа, ментат. Что же они значат?

– Я передал вам результаты подсчета, произведенного Дунканом Айдахо в том стойбище, что они посетили, – сказал Хават. – Все сходится. Если таких селений‑стойбищ у них всего двести пятьдесят, тогда на планете живет около пяти миллионов фрименов. А я считаю, что их, по крайней мере, в два раза больше. На такой планете приходится расселяться подальше друг от друга.

– Десять миллионов? – Щеки барона задергались от изумления.

– По меньшей мере.

Барон надул пухлые губы. Глаза‑бусинки пристально глядели на Хавата. «Неужели это результаты расчета? – удивлялся он. – Как могло случиться, что мы не заметили столько народа?»

– Мы даже не сократили заметно прирост населения, – продолжил Хават, – просто отсеяли горстку менее удачливых, оставляя сильных набирать силу… Как на Салузе‑Секундус.

– Салуза‑Секундус! – рявкнул барон. – Какое отношение все это имеет к планете‑тюрьме императора?

– Человек, переживший Салузу‑Секундус, оказывается выносливее остальных, – ответил Хават, – и если как следует обучить его владеть оружием…

– Чепуха! Из твоих слов следует, что мне нужно заняться набором войска из фрименов, после того как мой племянник хорошенько их придушит.

Хават едко проговорил:

– А свои собственные войска вы не прижимаете?

– Ну… я… но…

– Угнетение – вещь относительная, к вам в солдаты идут люди получше прочих, тех, кто их окружает, хех? У них есть довольно неприятная альтернатива службе в войсках барона, хех?

Барон умолк, рассеянно глядя перед собой. Возможно… или же Раббан и впрямь невольно дал Дому Харконненов необходимейшее оружие?

Наконец он сказал:

– А как увериться в преданности таких рекрутов?

– Я бы формировал из них небольшие части, не более взвода, – сказал Хават. – И перестал бы их притеснять, и изолировал… но чтобы обучающий персонал понимал их. Лучше всего брать тех, кто прошел уже этой дорогой, я бы внушал им как мистическую идею сознание того, что их планета – тайный тренировочный центр для воспитания сверхвоинов. И чтобы все время они могли бы видеть, что доступно высшему существу. Обеспеченная жизнь, красивые женщины, прекрасные дома… словом, что ни пожелают.