В глубь лесов и веков 4 page

5 июля 1955г.

Тот же поезд и вагон.

Вчера миновали Вологду, круто повернули на север, полюбовались на чудесный древний монастырь и направились к Котласу. В одиннадцать часов утра сегодня проехали и его. Теперь стремимся прямо к Печоре.

Из окон виден чудесный глухой лес, совсем сказочный. Погода не балует: всё время дождичек с ветерком и лишь изредка легкие просветы синего неба. Но после прошлогодних куйбышевских степей, мучительной жары в сорок градусов и суховея мы ничего лучшего сегодня и желать не можем.

6июля 1955г.

Тот же поезд и вагон.

Трясёмся всё дальше и дальше. В силу непонятной логики природы по пути на север становится почему-то все жарче и жарче… Лес за окошком все живописнее. Рано утром проехали Ижму и в три часа дня сегодня будем на станции Порт-Печора. Туда вчера дали из Котласа телеграмму с просьбой забронировать нам пять мест на пароходе, идущем вниз.

На станциях видны в окошко люди, гуляющие в накомарниках. Начинается северный бич божий - комары и «гнус». Поезд невыносимо трясёт и укачивает нас. Эта новая железная дорога за недолгие годы своего существования ещё не успела обмяться, и мы едем всё время, как по ухабам. Вспоминается вологодская загадка о старой российской проселочной дороге: «живёт толчея, вьется, как змея, вьётся, больно дерется, гора на горе, дыра на дыре»... Но все это пустяки: дорога построена, свою миссию она выполняет, а все неудобства, несомненно, в скором времени сгладятся. Нечего капризничать!

7 июля 1955г.

Р. Печора, пароход «Андрей Жданов».

Направление: Порт-Печора - Устъ-Цылъма.

Вчера около четырех часов дня прибыли в Порт-Печору. Станция эта так же нова, как и вся воркутинская железная дорога. К ней пристраивается город, который называется то Печора, то Порт-Печора, то Канин - по-разному: название ещё не утряслось, как и сама дорога. Стоит этот будущий город, как поётся во многих русских песнях, «на горе высоко, на краю далеко». Песок, сосны, масса новых домов, вылезающих, но ещё не вполне вылезших из земли; некоторые поднялись на этаж, другие - на два, и далеко не все доросли до крыш. Есть книжный магазин, где малолетние новоселы спрашивают учебники английского языка для пятых классов; есть столовая, где кормят «квашеной рыбкой» - любимым местным кушаньем, аромат которого, вероятно, с ужасом вспомнится каждому из нас и на смертном одре... Есть ларек «Ремонт часов», есть грандиозное здание местного «Ры-Ды-Ка» (Районного Дома Культуры), где имеется местная художественная самодеятельность и выступают заезжие гастролеры. А давно ли тут был только глухой медвежий лес!

Смотрим вокруг во все глаза, жадно впитываем в себя впечатления от нового Севера и стараемся ничего не пропустить.

В гостинице (да, тут есть теперь и гостиница) нас приняли очень приветливо и предоставили на одну ночь вполне удобные места. Правда, об этом мы тоже заранее просили телеграммой, не то, наверное, остались бы без пристанища: людей сюда приезжает очень много, жилья ещё мало, гостиница переполнена. Мы устроились, и прежде всего побежали на пристань узнавать о заказанных билетах. Там нас тоже ожидали и были так любезны, что предложили самим выбрать места, которые нам приглянутся; только после этого стали продавать билеты другим пассажирам.

Так как рядом с гостиницей помещается почта, то сегодня утром перед погрузкой на пароход весь наш багаж был доставлен на пристань не на наших спинах, а на местной почтово-телеграфной конной тяте. Нас провожал, благословлял и всячески наставлял Владимир Иванович Малышев, сотрудник Пушкинского Дома, который ежегодно работает на Печоре, где собирает древние книги и рукописи. И в этом году он уехал в Усть-Цыльму за месяц до нас; теперь, возвращаясь в Ленинград, он только что прибыл этим же пароходом из Усть-Цыльмы и торопится передать нам адреса, маршруты и другие сведения насчет усть-цылемского района и различного рода личностей, которые могли бы быть нам полезными. В десять ноль-ноль мы отшвартовались от пристани Порт-Печора и пошли не против течения, (как это по большей части бывает с нами в экспедициях,) а прямо по течению вниз к Усть-Цыльме. Порт-Печора - пристань тоже совершенно новая.

Плывем. Широко, хорошо, привольно! Местами река похожа на Волгу: низкий лес, пологие берега, много отмелей и плесов совершенно общерусского волжского типа. Но дальше, мы знаем, будет совсем иное.

Плыть нам, к сожалению, всего тридцать шесть часов.

8 июля 1955г.

Река Печора, пароход «Андрей Жданов».

Всё та же огромная, пустынная зеркальная река с опушкой тёмно-зелёного хвойного леса. Всё шире, всё величественнее становится надвигающаяся на нас могучая панорама. Нет, далеко всё-таки Волге до Печоры!

Пустынно, тихо. Совсем нет пароходно-лодочно-буксирной суеты, как на Волге, где всё время то навстречу, то обгоняя вас, плывут самые разнообразные речные суда. Здесь мы за два дня встретили их не больше четырёх-пяти. Селения по берегам тоже виднеются крайне редко.

Вчера в восемь часов вечера прошли Усть-Усу, большое ижемское село. Очень высокая - ступеней в полтораста - деревянная лесенка ведёт на угор, где оно расположено. Сверху - вид на огромные, необозримые просторы Печоры с её изгибами, островами и лесом-тайболой, уходящим за все концы горизонта. У берегов видели ижемок в национальных костюмах.

Близ пристани - большой сарай, доверху набитый связками оленьих шкур. У сарая – сторожиха.

- Куда отправлять будете? - поинтересовались мы, разглядывая шкуры. Сторожиха-ижемка зевнула.

- А кто знает? Кажись, далёко, за море... В Россию!

По-видимому, «география» на Печоре своя, досюльная. Для местных жителей существует родная Печора, существует Студёное море, отделяющее Печору от других частей света, а где-то далеко, «за морем», Россия, куда «кто знает» зачем отправляют из Ижмы оленьи шкуры...

Утром сегодня проплывали мимо пустынного лесного берега. Почти у самой воды на уторе стоял крепко вколоченный в землю столб с прибитой к нему поперечной доской. На доске была какая-то надпись, которую издали было не разобрать.

- Что это такое?

- Так што - пристань,- любезно отозвался пробегавший мимо матрос.

- Пристань? Какая? Как называется?

- А вон там на дощечке прописано. Пароход проплывает мимо столба.

- «Мутный материк»,- не без изумления читаем мы. Не со времён ли новгородской колонизации стоит тут этот монумент? Не с тех ли пор, когда отважные ушкуйники плыли вниз по Печоре и с любопытством оглядывали её туманные берега, не зная, где тут острова (которые на Печоре местами действительно очень велики), а где твёрдые (хотя бы и «мутные») материковые?

Жилья кругом столба и в ближайших окрестностях никакого не видно...

Сегодня же выяснилось, что в соседней каюте едет усть-цылемский житель, Алексей Торопов, молодой военный, сын того самого Алексея Дмитриевича Торопова, который вез нас когда-то через тайболу, а затем был нашим хозяином в Усть-Цыльме. Алексей и сейчас помнит, как мы «вывешивали трубу» и собирали певцов, хотя сам был в то время ещё совсем маленьким мальчуганом. Узнав, что мы ещё не представляем себе, какое пристанище может ждать нас в Усть-Цыльме, он немедленно заявляет:

- У нас дома места много, всех разместим. Обязательно к нам заезжайте! А уж родители-то как обрадуется!

- А не стесним?..

- Ну, что вы!

Нам, конечно, очень хотелось бы повидать старых друзей. Вопрос остаётся открытым до прибытия в Усть-Цыльму. Алексей подсаживается рядом с нами на палубу и дальше плывём вместе. Тем для оживлённой беседы, конечно, горы.

Плывём, не торопясь. Пароход время от времени пристаёт к берегам, чтобы взять случайных пассажиров. Обычно это бывает у редких деревушек. Население спускается с высокого угора к воде. Два-три бревна на песочке, как и когда-то, обозначают речной вокзал. На брёвнах сидят старухи и жёнки в ижемских костюмах, в пёстрых чулках; судачат, встречают и провожают нас любопытными взглядами. Как и много лет тому назад, пароход сегодня - событие и зрелище. Уезжают и приезжают обычно не больше двух-трёх человек. На крупных пристанях, конечно, больше. Этих крупных было пока две - Усть-Уса вчера вечером и Щелья-Юра сегодня.

Комаров - миллиарды. Кусают, как собаки!

9 июля 1955г.

Усть-Цильма.

Вот мы и на месте. Сбылось то, о чём неустанно мечталось все годы с тех пор, как мы отсюда уехали.

Мы в Усть-Цыльме!

Вчера к десяти часам вечера, как предполагалось, мы, конечно, не поспели. Пришли в два часа ночи. Ночь была совершенно светлая, прозрачная, с удивительными перламутровыми переливами на воде – розовыми, голубыми, сиреневыми, с бледным высоким кругом луны, от которой по воде шел не золотой, а серебрянный призрачный столб.

Мы заранее послали в Райисполком телеграмму с просьбой встретить нас и оставить нам места в здешней гостинице. Да, теперь и тут есть гостиница! Погодите, - вырастет она и на «Мутном материке»! Встретить нас никто не встречал, но места в гостинице оказались забронированны. Не успели мы в них внедриться, как примчалась машина с представителем Райисполкома. Он был очень смущён, что опоздал к пароходу, и обещал сегодня с утра помогать нам во всём.

Ночь кое-как проспали на гостиничных постелях; но так как постели эти не слишком комфортабельны и мы всё время скатывались с них то направо, то налево, как с гребня крыши, то решено было действительно попытать счастья у Тороповых. Мы с Ф. В. Соколовым пустились на разведку.

Серебряная ночь сменилась внезапно, как всегда на Печоре, проливным дождём и хмурым ветреным утром с холодом, шквалом и свинцовыми тучами. Тихая ночная Печора кипела белыми барашками, бежавшими по гребням чёрных волн.

Засунув руки в карманы, подняв воротники, мы шагали по деревянным тротуарам Усть-Цыльмы. Посетили Райком, Райисполком, договорились о том, что 14-го нам дадут моторную лодку для поездки по Цыльме, и пошли дальше осматривать местность.

Прежде всего направились к Тороповым. Вся семья приняла нас очень радушно. Конечно, мы нашли много изменений: кто повзрослел, кто постарел; появилась седина в рыжей бороде хозяина, появились морщинки на лице до сих пор красивой Степаниды Михайловны. Дети выросли; кто учится, кто замужем. Перемен в семье много, есть и трагические. Погибла младшая дочь Ирина. Остальные живы и здоровы. Конечно, нас приняли очень охотно и через час все мы со всеми тюками и чемоданами были водворены во второй этаж знакомой добротной избы. Быстро договорились со Степанидой Михайловной о разных бытовых и хозяйственных! вопросах и отправились на рабочие разведки.

Новая Усть-Цыльма...

Громадные рыже-чёрные трёхэтажные избы с высокими теремными крылечками - те же; древние журавли у колодцев - те же; те же и ёлки вокруг деревянного памятника жертвам гражданской войны. По ёлки эти разрослись и стали вдвое выше, а вокруг старых изб и журавлей выросла невиданная прежде новизна: появился Раймаг, появились лавки, ларьки, много магазинов с городскими товарами.

Правда, попасть во все эти места нам поначалу было трудно. Усть-Цылемская торговая сеть живет своим ритмом: открыто Сельпо - закрыт Раймаг; открывается Раймаг - закрывается книжная лавка; закрывается мануфактурный магазин - начинают благоухать столовая и рыбный ларёк, и т.п. Держать приезжим все это в голове с непривычки совершенно невозможно и потому мы сегодня почти никуда не попали. Но всё-таки побывали в редакции газеты «Печорская Правда» (открыта, когда закрывается молочная торговля) и отдали заметку о нашем приезде. Вторую, по совету В. И. Малышева, отправили авиапочтой в республиканскую газету в Сыктывкар.

Вернувшись домой, подытожили сведения и наблюдения, полученные от Райкома, подавальщиц в столовой, продавщицы в рыбной лавке и нашей хозяйки Степаниды Михайловны.

- Живут старинные песни, живут, как не жить! - весело подтверждали и старики, и среднее поколение. - И бабки с дедами помнят, да и парни с девками много знают, от старших переняли. Ходят по улицам, гуляют вечерами, и поют...

- Что же именно? - добиваемся мы.

- Да всякое разное. И «Калинушку с малинушкой» поют, да «Возле реченьки», да «Вы ставайте-ко, братцы» - это про Степана Разина, да много цего!

- А новые песни складывают?

- Не... Цастушки тольки. А песен-то и досюльных хватает!

- А вот ешшо дед есть, Константин Чуркин,- вспоминает одна из наших собеседниц,- у его много баб собирается, вместе поют...

- Старые песни?

- Да уж цего старей: «У клюца, клюца, у колодезя», да «Из под камушка из-под белого», да «Высоко звезда всходила»... Самы досюльны!

Попутно выясняется, что в Усть-Цылъме и теперь ещё на святках ходят «масками», т. е. ряжеными, поют «виноградия». На вечорках поют, как и прежде «припевки», величают женихов. На Иванов день и в другие весенне-летние праздники устраиваются «горки» с чинным гуляньем на улицах в шелках и золоте и с пением хороводных песен. Всё, как прежде, только в меньших масштабах, потому что за последние годы много молодёжи в отъезде.

Основа хозяйства, как и в 1929 году - животноводство, заливные луга, молоко. Два колхоза, из которых состоит Усть-Цыльма, только этим и промышляют. Хлеба не сеют, рыбу ловят по договорённости с Рыбтрестом, но рыболовецкий колхоз промышленного значения не имеет: что выловят, то сами и съедают. Оленей держат, но тоже не в порядке промысла, как было когда-то, а для своих личных местных нужд. Оленеводческого колхоза нет. Очень заняты травами и сенокосом: это - база для скота, и сейчас, например, много народу разъехалось по пожням. Но уверяют, что оставшихся вполне достаточно, чтобы мы могли провести любые записи.

- А вот ещё дедко один... Гаврила Вокуев, - вспоминает кстати кто-то из наших собеседников, - он не только песни, он даже старины знат!

- Правда?! Старины поёт?!

- А цего не петь, коли помнит. Поёт! Идите к ему, он вам напоёт, он певака. Не болело ему петь-то, споёт!

- Провожают нас, знакомят с дедом. Сам «певака» очень доволен нашим приездом и радуется предстоящим записям.

Сегодня производим первую разведку, моемся в бане и радуемся погоде. Это вам не несносная волжская жара. Нет, тут люди живут иначе, уж если льёт, так льёт основательно, сутками. Дождь и ветер с Печоры бодрят и веселят. Лучшего мы пока не желаем.

Вечером пойдём на улицу - поглядеть, как молодёжь будет гулять и петь песни. Ветер так и свистит за окном. В шерстяных свитерах - и то не жарко. А вчера чуть не купались... Но погода ни молодых усть-цылемов, ни нас не пугает нисколько. Гулянье всё равно состоится, а, следовательно, начнётся и наша работа.

11 июня 1955г.

Работ идёт полным ходом. Началась она с того, что мы в какой-то мере изобразили вариант бессмертной Чеховской «Канители», в чём нам старательно помогали местные старожилы. На первых порах нам хотелось выяснить, кто из наших прежних исполнителей в настоящее время имеется на лицо в Усть-Цыльме.

- Ну, а Иринья Торопова - жива?- допытываемся мы.

- Нету... Померла Иринья! - вздыхают бабки.

- Это какая Иринья? - вскидывается на них председатель колхоза,- Торопова? Да коды ж она помереть поспела? Я её вчерась на огороды посылал!

- А Федосья Овчиникова?- не унимаемся мы.

- Живёхонька, внуков нянчит! - радостно отзывается хор.

- А Иван Фёдорович Чипсанов?

- И Иван жив!

- Ой, беда мне-ка, не бабы! Где ж он жив? Он мне братан был. Дивно время прошло, как похоронили... И т. д. Установить, кто из наших знакомых жив, кто мёртв, удаётся не сразу. Но помаленьку разбираемся. За вчерашний день записано сорок песен и 260 частушек. Разыскиваем материал дальше.

13 июля 1955г.

Усть-Цыльма.

Мы ещё здесь, но завтра должны выехать на Цыльму.

Эти дни прошли очень напряжённо. Всё время бегали по селу, узнавали адреса, репертуар, записывали все возрасты, сравнивали репертуарные списки прежних записей с нынешними. Дети и молодежь действительно поют колядки, «виноградия», старые песни. Правда, не в таком количестве, как их матери, но, тем не менее, традиция живет и поддерживается. Конечно, религиозного значения традиционная обрядовая поэзия сегодня не имеет: традиция перешла в забаву. То, что молодежь знает песни отцов, понятно: репертуар Усть-Цыльмы законсервирован. Воздействий извне еще мало, песенная новизна «за реку да за великую» поступает скудно, а старине нет никаких возможностей распылиться по сторонам: некуда, кругом дремучая тайбола. Молодежь выписывает песни из кинофильмов, но фильмов этих сюда приходит немного, а радио часто бывает испорчено. Тексты новых песен переписываются в тетради и альбомы, но не слышно, чтобы они распевались: они воспринимаются и переживаются молодым поколением прежде всего как стихотворения на любовные темы.

Сегодня записывали старого «певаку», деда Вокуева. Он знал и исполнил всего одну былину, но нас поразило то, что в ней Илья Муромец бил - и побил - «мужиков-новотокманов». Враги такого наименования до сих пор ни в одной русской былине не числились.

Нарядные «горки», т. е. праздничные гулянья на высоком берегу с хороводами и песнями, теперь бывают реже, чем прежде: некогда, слишком много работы. Последняя «горка» была в этом году в Иванов день, когда провожали весну. После этого девушки уехали на дальние сенокосы, а их шёлковые сарафаны, парчёвые «коротеньки», прабабушкины «шалюшки» и смоляные янтари снова улеглись в глубокие домашние сундуки - до очередного востребования. Но на Петров день был большой традиционный праздник и работники снова съехались с сенокосов в Усть-Цыльму: с ночи почти во всех домах и на горе, на поляне за деревней, «варили петровщину», т. е. традиционную кашу. Мы видели в сумерках такой костёр на горе. Для этой каши молодежь приносит из дому крупу и масло, варят в складчину, а потом поют, играют, бегают с хохотом, прячутся по кустам и вообще это празднование носит довольно языческий характер, напоминающий летописные «игрища у воды». О том, что Петров день посвящён православному святому, никто, конечно, не думает. Пока молодежь веселится на горке, старшие, сидя дома, варят «безделягу» - хмельной домашний квас, выходят на улицы, распевают, обнявшись, песни и ходят друг к другу в гости. Вообще в бытовом укладе Печоры много своеобразного, и традиции старины то и дело сталкиваются с новым бытом, полным напряжённой колхозной работы.

У нас было несколько радостных встреч со старыми знакомыми, большинство которых, к нашему удовольствию, оказалось живо и здорово. Благодаря общей помощи усть-цылемских друзей мы нашли и записали за эти дни 68 песен, 4 былины («Первостольный богатырь Илья Муромец», «Про Сокольника», «Про Илью», «Про Добрыню»), 278 частушек, 12 загадок, 13 считалок и сделали много наблюдений над местной жизнью, календарем и песенной культурой. Завтра надо выезжать на Цыльму.

14 июля 1955г.

Мокрые брёвна на берегу Печоры близ Усгь-Цыльмы.

Неправда ли - уютный адресок?!

По договорённости с местным начальством моторная лодка Опытной сельскохозяйственной усть-цылемской станции должна была в восемь часов утра ждать нас сегодня за два километра от нашего дома - на берегу у Механического завода. Там был переезд через Печору. Но утро началось, как попурри из общеизвестных русских народных песен:

Ты подуй, подуй, погодушка низовенькая,

Ты пролей-ко-ся, пролей, да частый мелкий дождь...

Собственно говоря, просить особенно было не о чем - и то и другое с ночи было к нашим услугам. И погодушка, и частый мелкий дождь мы увидели в окошко сразу утром, как только раскрыли глаза. Кругом на небе стояли беспросветные тучи.

Вы вставайте-ка, братцы, поутру вставайте раненько,

Умывайтесь-ка вы, братцы, ранней утренней да росою,

Утирайтесь-ка вы, братцы, чистым белым полотенцем...

Проделали всё это, заменив утреннюю росу, которой умывались волжские разбойники, обычным умываньем в хозяйской чёрной бане во дворе за лопухами. Хозяйка ради нас тоже встала очень рано. Как поётся в одной из записанных нами песен, к нашему пробуждению

Были столики чайные накрыты

Самоварчики были налиты…

Усидели пол-самоварчика, собрались, отправились. С собой взяли только самые необходимые вещи, так как поездка на Цыльму не должна была занять у нас много времени: через несколько дней мы предполагали вернуться обратно.

Долго шли по мокрым доскам местного тротуара, пока не достигли условленного места на берегу.

Как приду я на быструю речку,

Сяду я на крутой бережок...

На бережок, действительно, сесть пришлось, так как больше сесть было не на что, а желанной моторки на месте не оказалось. Пристроились на мокрой куче брёвен у самой воды, на ветру, и принялись под проливным дождём ждать. Спрятаться было некуда. С тоской глядели мы на неспокойную водную ширь. Наконец вдали показалась лодка.

- «Наука»,- прочитали мы на её борту.

- Это, конечно, за нами!

«Наука» действительно подошла к берегу, но тут выяснилось, что ей с нами не по пути: она шла только в устье Цыльмы, а нам надо было подняться по Цыльме много выше, побыть в деревнях Рочеве, Трусовской и Филипповской. Пока выясняется сложный вопрос нашею транспорта, мы сидим на брёвнах под дождём, слушаем вой ветра и ждём.

Эх, лучше бы я, девушка, у маменьки жила,

С утра день до вечера кофеи пила!..

15 июля 1955г.

Река Цыльма. Деревня Рочево.

Долго сидели мы вчера на берегу Печоры, укрытые поленицами дров от пронзительного ветра, и ждали. Чего? Многого!

Сначала - председателя колхоза, который с вечера накануне исчез в неизвестном направлении, несмотря на договорённость и приказание Райкома отправить нас на Цыльму. Потом ждали нагрузки моторки. Потом - погрузки пассажиров. Потом ждали, когда установится погода; попробовали было, усевшись в «Науку», перебраться на другой берег Печоры, но сразу вернулись обратно к своим поленицам: не то, что простая лодка, но и моторный катер не мог себе позволить безнаказанно такого эксперимента. «Погодушка низовенькая» разыгралась во всю, и пересекать эту отчаянную, бушующую реку поперёк было совершенно невозможно. Как говорится в одной из волжских песен -

Нас шатало, молодцов, валяло

так, что пришлось вернуться и опять ждать. Потом, когда погода несколько утихла, одна из лодок нашего экскорта успела проскользнутъ к устью Цыльмы и отвезла туда наш багаж. На этой лодке мы должны были плыть дальше по Цыльме, и она, остановившись на том берегу, ждала, пока мы прибудем туда же на «Науке». Но «Наука» не успела использовать эту минуту относительного затишья - волны разбушевались снова, так что мы вместо восьми часов утра вышли из Усть-Цыльмы только в половине шестого вечера.

В каютке, крошечной и душной, сидеть было невозможно.

- А может вылезем? - предлагаю я.

- Куда?!

- А на борт. Он же всё-таки немножко выше воды.

- А не потонем? - меланхолически интересуется Флавий Васильевич.

- С чего бы? Ещё новости! А повалимся в воду - вытащат.

Кое-как, запретив нашим младшим следовать за нами, мы с Ф. В. Соколовым, держась за мокрые стенки, вылезаем на узенький, огибающий каютку борт, ничем не огороженный, низкий и скользкий. Места там было не больше, чем для кошки средних размеров. Печора слала нам навстречу большие валы с белыми гребнями. Катер нёсся по волнам, как бешенный, торопясь поскорее переплыть эту страшную реку, нырял в волны с разбегу носом, обливаясь потоками брызг и пены, которые, ослепляя, летели прямо в лицо. Вода была буквально под ногами. Нас захлёстывало до колен. В общем всё это было похоже на картину Репина - «Какой простор!»

Действительно - какой простор! Мы стояли, держась за стенку каютки, лицом навстречу ветру, пьяные от восторга... Какой простор! Примерно через час добрались до устья Цыльмы. Тут пересели на поджидавшую нас лодку и по сравнительно тихой Цыльме медленно поползли на небольшой моторке вверх. Согласно традиции, лодка была очень перегружена другими пассажирами, ящиками, мешками, большой пилорамой, лежавшей поперек бортов и двумя бочками с бензином, которые тоже плыли в деревню Рочево, как и мы. Сидя на этих бочках и оглядывая окрестности, мы кутались в наши мокрые плащи. Ветер был очень холодный, небо серое, берега промокшие, на дне лодки хлюпала вода… Было противно, знобко и надо было как-то согреваться. Но двигаться было опасно, - при такой перегрузке можно было легко перевернуть весь наш транспорт.

- Потонуть на Печоре - куда ни шло, это было бы не обидно... Но замёрзнуть на Цыльме!

Мы молча соглашались с этим справедливым рассуждением одного из наших товарищей. Но всё это мы предвидели заранее и не огорчались. Старались согреваться весёлой беседой и бодрыми прогнозами на будущее.

Один за другим Цыльма развертывала перед нашими взорами свои прелестные пейзажи. Берега были пустынные, необжитые, с высокими береговыми обрывами, с песчаными оползнями, на которых в живописном хаосе лежали вниз головами упавшие с обрывов елки. Общий характер Цыльмы похож на соседнюю Пижму, но она ещё шире, извилистее, разнообразнее. К сожалению, река уже сильно обмелела.

Лодка наша тащилась не спеша, готовая сесть на мель каждый раз, когда к этому представлялась хоть какая-нибудь возможность. Тридцать три километра от устья до первой деревни - Рочева - мы плелись с шести часов вечера до девяти часов утра сегодняшнего дня - т. е. пятнадцать часов. Раз двадцать садились на мели, с которых нас сталкивали все имевшиеся в лодке мужчины; застревали на каких-то косах и песчаных грядах; раз десять сходили на берег, чтобы облегчить лодку, и потом опять лезли обратно - до следующей мели или переката. Но как бы то ни было, мы всю ночь продвигались вперёд. Сидели, укутанные в плащи, которые никак не могли даже на ветру просохнуть от пены и брызг Печоры, с ногами, засунутыми в огромные болотные сапожищи; сидели неуклюжие, озябшие, под конец - усталые н сонные. Ведь всё-таки была ночь! Когда приходилось из-за мелководья выходить, чтобы легче было лодке - брели песчаными плесами, высокими берегами, заросшими пышной дикой травой и полевыми цветами. Иногда взбирались «на гору», т. е. на вершину берегового откоса, и глядели оттуда, как наш корабль тащился по мелкой воде, с трудом осиливая перекаты и мели. Иногда шагали у самой воды и видели над головами огромные песчаные оползни, стоявшие стенами, и над ними - шумящую хвойную тайболу.

По пути на берегу натолкнулись один раз на заброшенное поселение лесорубов, работавших и живших тут весной. Жилые домики, лавка - всё было пусто и заброшено, все двери открыты настеж. Мы вошли в один домик, обнаружили в нём печку, натаскали дров, растопили её, погрелись и пошли дальше. В другом месте нам встретился хуторок сенокосцев: маленькая избушка, баня, амбарушка. Все двери отперты, по углам - спящие рабочие. Мы посидели и тут, подождали их пробуждения, потом погрелись у костра, на котором им начали готовить завтрак, и опять пошли дальше - усталые, сонные, продрогшие и голодные. Но, не считая всех этих мелочей, путешествие наше проходило вполне благополучно.

Часам к девяти утра, когда мы подползали к Речевой, проглянуло солнце и настал жаркий северный день. Одна из наших соседок по лодке пригласила нас к себе на постой. Мы добрались до нужной избы, присели на минутку к уже кипевшему самовару, а затем рухнули, как снопы, вповалку на чердаке, на сеновале. Всё это было в половине второго утра. В четыре я встала и вот пишу. Спутники мои ещё спят.

Рочево стоит на красивом месте в одном из крутых изгибов Цыльмы, высоко на горе. Прямо из окна - хвойные утёсы; в лесистых ущельях как будто прячутся развалины замков. Справа - широкая панорама пожен, извивающейся реки и дальней тайболы, заполнившей весь горизонт.

Рочево - деревня не очень большая. Люди приветливые и доброжелательные. Здесь тоже занимаются скотоводством и молочным хозяйством, как и в Усть-Цыльме. Хлеба не сеют. Умеют делать берестяные туеса, меховые оленьи туфли; старики молятся по старообрядческим «листвицам» (или «лестовкам», т. е. кожаным чёткам, зёрна которые перебирают во время молитвы) и куренья в избах не разрешают. Живут чисто, с крашеными полами, часами-ходиками, деревянными диванами, старинными сундуками и начищенными самоварами. Постели чистые, посуда тоже. Но умывание и многое другое - такое же, как было, вероятно, заведено когда-то во всех деревнях дохристианской Руси и затем, пройдя насквозь всю русскую историю, в первозданных формах дожило до наших дней...

Сегодня вечером нам вытопят баню. Этот закон древнего русского гостеприимства здесь повсюду выдерживается очень строго. Да оно и неплохо: после городских газовых ванн запах черной бани и берёзового веника, хотя бы вы им и не воспользовались, имеет большую прелесть.

- А в городу-то у вас бани какие: по чёрному топятся, али как? - распрашивают нас местные жители. Мы рассказываем им и про городские бани, и про ванны в квартирах. Последнее повергает наших собеседников в изумление:

- Да как же в ей веником париться? - недоумевают они.

16 июля 1955г.

Рочево.

Крепко обосновались в гостеприимном доме нашей хозяйки, и вчера, к радости всего её семейства, был наш первый вечер звукозаписи. Поют много, хорошо, интересно. Песни знают крепко. Как и в Усть-Цыльме, тут есть «раздольные» (т. е. лирические протяжные), «горочные» (весенние игровые), «вечеренечные» (т. е. игрищные, величальные на зимних посидках). Мы записали старые песни - «Зимушка-зима», «Ночесь, ночесъ молодцу да мне мало спалося», «Не сидела бы я у окошечка одна», «Хорош мальчик парень уродился», «Запевай-ка, моя любезная»; исторические - «Нам не дорого злато, чисто серебро», «Вы вставайте-ко, братцы»; плясовые - «Я недавно из походу из того», «Надо, надо мне сходить до зелена лужка» и другие. Записали от молодёжи частушки обычного лирического типа: