Глава 22. – В каменоломне снова произошел несчастный случай

– В каменоломне снова произошел несчастный случай.

Алекс застыла.

Мурад обнял ее за плечи.

– Нет, Алекс, не Блэкуэлл. Юнга. Его корабельный юнга. Он погиб.

К Алекс постепенно возвращалась способность дышать и соображать. Она даже припомнила веснушчатое лицо мальчика, его рыжую шевелюру. Охнув, Алекс опустилась на край кровати.

– Боже милостивый.

А в душе у нее бушевала смесь вины и радости от того, что это не Блэкуэлл, что ему снова посчастливилось выжить.

– Мурад, чем скорее мы вырвемся отсюда, тем лучше.

– Это проще сказать, чем сделать, Алекс.

– Знаю, знаю, это практически невозможно! – замахала она руками. – Конечно, у нас ничего не выйдет, если с самого начала мы будем бояться неудачи! Я должна увидеть его, Мурад. Я знаю, он сейчас очень страдает!

– Алекс, но он же ясно сказал: он не верит тебе и вообще не желает тебя видеть!

– Да, он сказал. – Алекс встала с кровати. – И тем не менее я должна попытаться его утешить.

– Не делай этого! Мы и так чудом умудрились вернуться в прошлый раз незамеченными! Алекс…

– Я нужна Блэкуэллу.

– Нет, Алекс, – сердито выпалил Мурад, – это он тебе нужен!

Он взял у Куисанда перо, чернила и кусок пергамента. Стараясь не думать о том, что произошло сегодня, Ксавье сел писать письма в Бостон.

«Моя дорогая Сара!

Надеюсь, что у тебя все в порядке и ты пребываешь в бодром настроении, пока меня нет. Как дела дома? Как отец? Беттина? Скучаете ли вы обо мне? Какой новый роман ты читаешь? Ах, как я хотел бы поскорее вернуться домой! Посидеть в гостиной с отцом, попить послеобеденный портвейн и послушать, как ты играешь на пианино… Я очень скучаю по нашему саду, наверное, он сейчас в самом цвету. Когда я закрываю глаза, то представляю себе соленый аромат чудесных бостонских летних ночей».

Ксавье вздохнул. Ему было нелегко обращаться к своей жене, да еще в легкомысленно‑приподнятом тоне. В такие минуты особенно ясно становилось, что они чужие люди, которым даже и поговорить‑то не о чем. И так было всегда. С самого детства в обществе Сары он чувствовал себя неловко в отличие от Роберта.

Каким‑то образом брат всегда ухитрялся найти к ней подход, развеселить или утешить. Он угадывал любое ее желание, понимал ее с полуслова. Все трое выросли вместе, в одном доме, но Ксавье постоянно чувствовал себя в некотором смысле посторонним, даже во время детских игр.

Господи, он до сих пор тоскует по Роберту. Неужели эта боль никогда не утихнет? Неужели его сердце всякий раз будет разрываться от горя, когда он будет вспоминать младшего брата? О, он отлично понимал, почему так тоскует Сара. Вот только не одобрял, что она так быстро сдалась.

Он вспомнил тот вечер, когда брат с Сарой объявили о помолвке Уильяму. Отец не очень удивился, и Ксавье тоже. Сколько было радости! Они составили прекрасную пару, и перед ними открывалось блестящее будущее. Если б знать. Роберт погиб в море в стычке с варварийскими корсарами, а от Сары осталась одна оболочка, полная слез и тоски.

До чего же жестокой и несправедливой бывает подчас жизнь!

Он снова посмотрел на давшиеся с таким трудом скудные строчки на пергаменте, которые вдруг начали расплываться. На миг он даже испугался, что что‑то случилось с глазами.

Но тут на письмо упала слеза.

Ксавье всхлипнул и резко выпрямился, торопливо вытер глаза. Ведь он – мужчина. Мужчинам плакать не положено. И с гибелью Роберта жизнь не закончилась.

А ему нужно думать о своих матросах. И о том, как уничтожить корабль.

Но он уже не спасет Тимми!

Как не спас Роберта!

Ксавье скрипнул зубами, решительно обмакнул перо в чернила и занялся письмом.

«Моя милая жена! До тебя уже могли дойти слухи, что я попал в плен к пиратам. Пожалуйста, не надо бояться. Со мной все хорошо, и с моими людьми тоже. Скоро нас обязательно освободят, и мы вернемся».

Ксавье нисколько не стыдился, что так откровенно лжет Саре. Не имело никакого смысла без толку пугать ее. Она и так уже настрадалась.

Блэкуэлл отложил перо. Перед его мысленным взором сияли изумрудным светом глаза вдовы‑шпионки. Он весь сжался. И как только она посмела нарушить его скорбь!

Однако невольные сравнения напрашивались сами собой. Как отважна и решительна эта женщина. Не то что его изнеженная меланхоличная супруга! Но зато душа у Сары чиста. А Александра Торнтон – расчетливая, изобретательная и вероломная особа. Но кто же она на самом деле? И на кого, черт бы ее побрал, она работает?!

«Когда вы соберетесь бежать, я сбегу с вами».

«Я такая же пленница здесь, как и вы».

Это всего лишь уловка. Александре нужно узнать его планы, не более. На самом деле она вовсе не собирается покидать Триполи. Он был в этом почти уверен.

В любом случае попытка бежать связана с огромным риском. И ему необходимо тщательно продумать каждую деталь. Это как в сложной головоломке: упусти одну мелочь, и все пойдет прахом. А в данных обстоятельствах это означает неминуемую гибель.

Удачные побеги были крайне редки. А пойманных беглецов в этой стране принято казнить самым жестоким образом, подвергая публичной пытке. Такая ужасная смерть служила хорошим предостережением для других несчастных, лелеявших мечту о свободе. И Куисанд, и Нильсен уже трясутся от страха. И даже ему иногда бывает не по себе.

Тяжело вздохнув, Блэкуэлл снова взялся за перо. Он описал красоты варварийского побережья Африки, дворец с его обитателями. Сару это должно развлечь и позабавить. Ей станет любопытно, что вся королевская семейка – и женщины, и мужчины – стремится перещеголять друг друга роскошью одежд и украшений. Да, эту детскую душу не так уж сложно было чем‑то увлечь. И он подписал письмо: «Твой преданный муж, Ксавье Блэкуэлл».

– Ксавье?

Он замер. Какого черта? Что ей здесь нужно?

Блэкуэлл трепетал от ожидания – причем не только телом, но и душою, – в чем с раскаянием признался сам себе. Он неловко встал со стула и обернулся. Александра разматывала закрывавший лицо бурнус.

Меньше всего на свете он желал бы видеть сейчас ее.

– Сколько раз повторять, чтобы вы больше не приходили сюда?!

– Я слышала. Я знаю про бедного юнгу. – Она не сводила с него глаз.

Он вздрогнул. Меньше всего на свете он хотел бы обсуждать гибель Тимми с нею.

Она погладила его по обнаженному плечу.

– Мне очень жаль, – раздался тихий шепот.

Он дернулся, оттолкнул ее руку. Она возбуждала его сверх всякой меры, не делая к тому ни малейших усилий, и он ненавидел ее за это. И ненавидел себя за то, что так легко ловится на крючок.

– О, полноте! Придержите свои театральные штучки для кого‑нибудь поглупее, чем я!

– Театральные штучки? – ахнула она. – Черт побери! Я была в ужасе от того, что погиб ребенок! В ужасе! И я представила себе, как вы должны его оплакивать. И пришла, чтобы соболезновать – чтобы утешить вас!

Его глаза застлала алая пелена.

– Вы явились сюда вовсе не для того, чтобы утешить меня, миссис Торнтон!

– Я вас не понимаю, – растерянно заморгала она.

Резко повернувшись, Алекс собралась было уйти, но он заступил ей путь.

– Возможно, я все же нуждаюсь в кое‑каких утешениях, Александра…

По тому, как сверкнули ее глаза, было ясно, что она догадалась обо всем.

– Позвольте мне пройти.

– С какой стати?

Она не спускала глаз с его лица, и Ксавье следил за тем, как смягчились вдруг эти черты. Как же она красива!

– Злиться всегда легче, верно? Мужчины обычно злятся, а не плачут.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – растерялся он.

– Расскажи, как это произошло, Ксавье. – Она смело погладила его по щеке.

От этой легкой ласки у него захватило дух.

– Ну, это уж слишком! – рявкнул Блэкуэлл и уже в следующую секунду грубо прижал ее к себе. Ее запоздалый возглас был заглушен его жадными губами.

Он горел желанием наказать ее за то, что посмела заговорить про Тимми, за то, что так дьявольски прекрасна, за то, что снова и снова предавала его. За то, что не была Верой, простой и невинной девушкой‑рабыней. Он сжимал ее в объятиях. Он припал к ее губам –

грубо, алчно, он раздвинул их языком, чтобы проникнуть глубже, как можно глубже. Насильно раздвигая ей бедра коленом, он с болезненной остротой ощутил восхитительную мягкость ее тела. И с не менее болезненной остротой он понимал, что впервые позволил себе так грубо обойтись с женщиной.

И оттого ожидал, что она станет сопротивляться. О, он заслужил хорошую взбучку за то, что только что натворил!

Но она не сопротивлялась. Она просто застыла, напрягшись всем телом. Первая волна гнева схлынула, и на смену ей пришло новое, восхитительное наслаждение от того, что он обнимает эту прекрасную женщину. С прямой, изящной осанкой, с чудесными округлыми ягодицами, с удивительно сильными стройными ногами. Ее пышные, мягкие груди прижаты к его груди, а от горячих, пьянящих губ он попросту не в силах оторваться.

Ксавье стало страшно.

И вдруг напряжение покинуло ее тело, и губы ответили на его поцелуй, а бедра прижались к давно напрягшимся, ждавшим любви чреслам.

Он заставил себя отодвинуться. Их взгляды встретились. Он прочел в ее глазах удивление и растерянность. Никто не в силах был заговорить.

Наконец она несмело улыбнулась дрожащими губами и погладила его грудь.

– Не надо останавливаться. Пожалуйста, не сейчас! – шепнула красавица и снова потянулась к его губам.

Но он грубо схватил ее за плечи. Нужно обуздать те дикие страсти, которые каким‑то образом едва не вырвались на свободу! Это далось очень непросто. Потому что он и сам не заметил, как успел прижать ее к стене, так, чтобы самому сильнее прижаться к ней. Увидев, что он не намерен отвечать на поцелуй, Алекс заглянула ему в глаза.

– Это должно было случиться, – сказала она.

Его ушей внезапно коснулись обычные звуки, наполнявшие тюремный двор. Перекличка турок‑охранников, негромкий говор заключенных. Он заставил себя вспомнить о Тимми.

– Кто же ты такая?

Она вздрогнула, и он почувствовал это.

– Я не шпионка.

Он скрипнул зубами.

– Я хочу, чтобы ты ушла.

– А если я откажусь? – В широко раскрытых глазах мелькнула беспомощность.

Он издевательски рассмеялся, оттолкнул ее и отвернулся. Но Господь свидетель, никогда прежде он не желал так страстно женщину – и не был так несчастен!

– Как я могу доказать тебе свою верность?

Ксавье обернулся и взглянул на нее. В огромных глазах стояли слезы.

– Не стоит беспокоиться, – наконец выговорил он.

Она отерла глаза.

– – С тобой все хорошо? – настороженно спросил он. Неужели она плачет от обиды? У Ксавье возникло чувство, что эти слезы – не притворство.

– Нет. Со мной совсем не все хорошо. Я пропала.

– Мне очень жаль. – И тут он понял, что говорит это искренне. Ведь несмотря ни на что, она оставалась женщиной – и ни одна женщина на свете не заслуживала такого обращения. – Мне действительно очень жаль.

– Поздно, – ответила она.

– Александра…

– Нет! На щеке блестела слеза. – Я ведь даже не знаю тебя! И понятия не имею, отчего так люблю тебя и хочу тебя! Один несчастный параграф в книге по истории – и вот я превратилась во влюбленную идиотку! Ну, по крайней мере теперь мне ясно, что это вовсе не любовный роман. И что ты – самый обыкновенный самовлюбленный сукин сын, не так ли? По‑моему, я ненавижу тебя!

Эти слова испугали Ксавье еще сильнее, чем чувства, которые он испытал, когда обнимал ее. Ему не следовало так переживать, если она отвергнет его. И тем не менее он был в отчаянии.

– Я больше никогда не приду к тебе. Ты разрушил все, что мне дорого. – И она выскочила из душной каморки.

Он не знал, что ответить, просто стоял у порога, глядя ей вслед.

Вот она идет по двору широкими, стремительными, совсем не женскими шагами. Даже в свете факелов было видно, какие яркие рыжие у нее волосы – несколько прядей выскользнуло из‑под развязанных концов бурнуса. Ксавье поморщился, охваченный тревогой. Она забыла о своем маскараде, когда выскочила от него. И теперь всем видно ее лицо.

Мурад поспешил к госпоже и первым делом поправил края бурнуса. Блэкуэлл мог поклясться, что сейчас раб отругал Алекс. У него заныло сердце.

И тут капитан увидел, как Алекс приникла к Мураду, спрятав лицо у него на груди. И Мурад заботливо обнял ее. Так они стояли, прижавшись друг к другу. Наверное, она плакала.

Блэкуэлл был противен сам себе. Он виноват, виноват безмерно. А еще он не верил. И ревновал. К смазливому рабу.

Вот они разомкнули объятия и ушли.

– А я тебя искала! – заявила Зу.

Алекс едва успела переодеться. Зу бесцеремонно ввалилась в комнату Алекс и теперь глазела на нее. Алекс была одна. Мурад вышел, чтобы раздобыть какой‑нибудь еды и питья, хотя у нее и не было особого аппетита – вот разве что кто‑нибудь предложил бы ей сейчас шоколадного коктейля…

Происшедшее в тюрьме совершенно выбило ее из колеи. Она была потрясена до глубины души. Ксавье оказался самым заурядным озабоченным ублюдком, который был бы не прочь переспать с нею – подобно тому, как были бы не прочь герои любовных романов переспать со своими героинями. Но не больше. Ему недоступны человеческие чувства. О любви и речи быть не может.

И похоже, эта так называемая любовная история исчерпана.

А тут еще эта Зу сует свой длинный нос куда не следует.

– Ты меня искала? А стучаться в дверь тебя в детстве не учили, Зу?

– Зохара, где ты пропадала? – слащаво пропела Зу. Не обращая внимания на хозяйку комнаты, она ходила из угла в угол, стараясь высмотреть что‑то интересное. – Хм‑м‑м?

– Чем бы я ни занималась – это не твоего ума дела! – Алекс старалась держаться как можно увереннее.

– Разве тебе есть что скрывать?

– Ох, ну конечно же, нет! – теряя терпение, отвечала Алекс. – Зу, я устала. Пожалуйста, уходи. Если тебе нужно о чем‑то поговорить, отложим это до завтра. Хотя вряд ли нам с тобой вообще есть о чем разговаривать!

Алекс было совершенно ясно, что на уме у первой жены принца. Ведь вчера ее обвинили в попытке отравить Алекс.

– У меня по крайней мере есть, – повернулась к ней Зу. – Ты наврала. Ты наврала Джебалю. Мы обе отлично знаем, что я не подливала зелья в твой чай, чтобы испортить вам праздник!

Алекс пожала плечами.

– Я ничего не знаю, Зу. Кто‑то опоил меня зельем. Ты ведь сама предложила говорить начистоту, не так ли? Тогда ты должна признать, что ненавидишь меня всей душой. Да и кому еще может прийти в голову попытаться удержать нас с Джебалем на расстоянии?

– Я тебя не травила! – Голос Зу поднялся почти до визга. – И то же самое я сказала Джебалю!

– И что, он тебе поверил? – с бьющимся сердцем поинтересовалась Алекс.

– Ха, с какой это стати я должна перед тобой распинаться? – В улыбке Зу не осталось и следа обычной слащавости.

– Отлично, Зу. Можно считать, что войска выстроены в боевой порядок!

– Тебе никогда не обмануть и не обыграть меня! – зловеще произнесла Зу.

– Я бы хотела жить с тобою в мире, – искренне сказала Алекс. У нее было предчувствие, что Зу права. Ведь это она, а не Алекс родилась и выросла здесь, в Триполи, в гареме, где жизнь зиждется на жестокости и интригах. Она, а не Алекс давно превратилась в законченную сучку, как отрицательные героини из книжек Джоан Коллинз и Алексиса Каррингтона. Алекс понимала, что не способна предсказать поведение Зу, а без этого о победе над нею нечего было и мечтать.

– Поздно, – злобно улыбнулась соперница. – С той самой минуты, как ты появилась здесь и вскружила голову Джебалю, ты стала моим врагом, моя милая младшая сестричка!

– Но ведь я ничего не делала, чтобы соблазнить Джебаля!

– Так, а где твой Мурад? – спросила вдруг Зу.

– Он пошел поискать что‑нибудь поесть. – Хотя к этому моменту тот жалкий аппетит, что у нее был, пропал начисто.

– Да неужели? А мне показалось, что кто‑то видел его сегодня вечером за стенами дворца!

На миг Алекс растерялась, не зная, что сказать.

– Ты посылала его куда‑нибудь, милая сестричка?

– Нет. – Ее мысли метались, как испуганные цыплята.

– Нет? Так, значит, он вышел без твоего позволения? Но за это он заслужил по меньшей мере бастонадо? А скажи‑ка, не шлялся ли он по городу и прошлым вечером, а? Вдвоем еще с одним рабом?

– Мурад не отходил от меня весь этот вечер, – хрипло ответила Алекс. – Он все время был со мной, и никто, я повторяю, никто не смеет трогать моего раба!

– Фу‑ты, ну‑ты, защитница выискалась! – осклабилась Зу. – Ну еще бы, ведь весь дворец шепчется о том, что вас водой не разольешь!

– К чему ты клонишь?

– Он твой любовник?

– Что?! – Алекс была потрясена. – Да ведь он же евнух!

– А разве тебе не известно, что из евнухов частенько получаются отличные любовники?

Алекс смотрела на нее, хлопая глазами.

– Значит, вы не любовники! Какой позор! Ведь он настоящий красавчик! Хм‑м‑м. Но все равно, вы друзья, и ты не захочешь ему вреда. Вот видишь, я уже знаю одну твою слабость, миленькая сестричка!

– Нечего впутывать сюда Мурада!

– Может быть, – захихикала Зу. – А может быть, наоборот!

– Что тебе надо?

– Мне надо знать, что ты скрываешь!

– Я ничего ни от кого не скрываю!

– А ты отлично умеешь врать, верно?

– Убирайся!

– Разве тебе не хочется знать, что я имею в виду? – слащаво пропела Зу.

– По‑моему, тебе лучше уйти, – Алекс и хотела, и не хотела знать подробности.

– Прелестно. Но сначала я все‑таки расскажу тебе, что мне известно о твоем вранье.

– О чем ты? – Алекс обливалась холодным потом от страха и нетерпения.

– Мы обе знаем, что ты никогда не была замужем за дипломатом по фамилии Торнтон. Я права?

– Нет, – непослушными губами промолвила Алекс.

– А еще я знаю, что Мурад обстряпывает для тебя какие‑то делишки в городе. Скорее всего что‑то таскает туда‑сюда. Может быть, это вещи? Или известия? В любом случае он служит тебе посредником. Ну, как тебе мои догадки? – самодовольно улыбнулась Зу.

– Ты сошла с ума, – застыв от ужаса, отвечала Алекс. – Ты сбрендила. Съехала с катушек.

– Что ты еще скрываешь? И кто ты такая на самом деле? – взвизгнула Зу. – Ох, и повеселюсь же я, когда узнаю все до конца!

– Я ничего ни от кого не скрываю, – упрямо повторила Алекс. – У тебя просто разыгралось воображение!

– Не думаю, – рассмеялась Зу. – И я, милая Зохара, непременно добьюсь того, чтобы всем стало ясно, какая ты наглая лгунья! – Она повернулась, положила пухлую лапку на ручку двери и торжествующе бросила через плечо: – И почему‑то мне кажется, что у Джебаля разом просветлятся мозги – после того как я открою ему глаза! – И Зу удалилась.

Алекс била дрожь. Она рухнула без сил на кровать. От страха она ничего не соображала. Мысли путались.