Глава 18. Утром в тюремный двор ворвались охранники и тут же принялись будить заключенных пинками и гневными окриками

Утром в тюремный двор ворвались охранники и тут же принялись будить заключенных пинками и гневными окриками.

Ксавье уже не спал. Несмотря на неимоверную усталость, он почти не сомкнул глаз всю ночь. Его мучила мысль о вероломстве Александры.

А еще вопрос – почему?

Он лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в лающие команды, раздававшиеся во дворе. Охрана действовала весьма бесцеремонно: то и дело кто‑то из узников вскрикивал от боли, получив пинок под ребра.

Ксавье, как и большинство заключенных, растянулся прямо во дворе, подстелив под себя грубую соломенную циновку, – в отличие от немногих счастливчиков, имеющих достаточно средств, чтобы «арендовать» у Кадара клетушку возле стен или хотя бы право располагаться на террасе, где было не так душно.

Блэкуэлл поднялся как раз в тот момент, когда спавшего Тимми пнули в плечо. Мальчик спал – и закричал от боли и неожиданности. Низкорослый турок вызывающе поглядел на Ксавье и осклабился, обнажив гнилые переломанные зубы. Блэкуэлл выпрямился во весь рост, косясь на блестящий ятаган у него в руке. Ему пришлось подавить гнев: даже если бы он бросился на этого недомерка, охрана избила бы его до бесчувствия, а он так бы ничего и не добился. Разве он сам не приказал своим людям терпеть любые провокации? Вот и пришло время дать им пример, и не важно, как трудно это дается.

Турок издевательски захохотал и повернулся к Ксавье спиной.

Блэкуэлл подошел к Тимми, сжимавшему ушибленное плечо, и осторожно погладил худенькую спину.

– Очень больно, малыш? – мягко спросил он.

Юнга только потряс головой и потупился.

– Этим ублюдкам просто нравится нас мучить! Ведь я же ничего им не сделал!

– Да, им нравится нас мучить, – подтвердил Ксавье, глядя за спину Тимми, туда, где за каменными арками было видно небо. Яркие южные звезды все еще сияли на чернильно‑темном небосклоне, где‑то вдалеке сливавшемся с покрытым мелкой рябью морем. Над толпой заключенных стоял негромкий гомон, то и дело раздавались стоны и жалобы. Здесь, кроме тридцати пяти человек из экипажа Ксавье, находилось еще не менее сотни несчастных со всех концов света.

Подошел Таббс и протянул Ксавье и Тимми крохотный ломтик хлеба и деревянную чашку с баландой из прокисших овощей.

– Завтрак, – с досадой произнес первый помощник.

Ксавье посмотрел на охранников, раздававших утреннюю порцию. Эти варвары заставляли работать в каменоломне голодных людей. Ведь почти все заключенные страдали от сильнейшего истощения. Какая жестокость! Он обязан освободить этих людей. И поскорее. Но прежде всего надо уничтожить «Жемчужину».

Все торопливо глотали скудную пищу. Блэкуэлл отдал Тимми половину своего куска хлеба и теперь мучился раскаянием, что позволил себе самому съесть суп, которым угощал его француз накануне. Пусть это всего лишь несчастный кусочек баранины и полкружки воды – его надо было отдать Тимми.

Из темной пасти коридора выступил Кадар. Он окинул взглядом толпу и остановился на Ксавье. Блэкуэлл ничего не смог прочесть в темных провалах его глаз. Какое‑то время они смотрели друг на друга, но вот Кадар отвернулся и кивнул своим подчиненным. Янычары пошли вперед, на толпу, в воздухе засвистели хлысты.

– Всем встать! На выход!

Ксавье, Тимми и Таббс двинулись вперед, теснимые остальными рабами, спешившими пройти через туннель. Люди шли молча, лишь иногда раздавался удар хлыста и чей‑то вопль. Капитан прижал к себе Тимми, чтобы закрыть его своим телом. По молчаливому согласию Таббс прикрыл мальчика с другого бока.

За стенами тюрьмы небо все еще оставалось темным. Вот появились первые розовые сполохи. Колонну рабов прогнали через город дальше, за городские ворота. Ксавье шел босиком, и хотя кожа на ступнях успела загрубеть от офицерских ботфортов, но не настолько, чтобы безболезненно шагать по каменистой дороге. Вскоре ноги покрылись кровавыми ссадинами. Ксавье не обращал на это внимания, хотя заметил, что Тимми болезненно охает, как и многие другие матросы.

Шагая, как заведенный, он погрузился в свои мысли. Александра Торнтон. Вторая жена Джебаля. Может, Джебаль сам подослал ее, чтобы она соблазнила капитана и даже уговорила принять ислам? Или просто вынула из него нужные им сведения?

Засвистел хлыст, кто‑то вскрикнул.

Ксавье обернулся. На дороге лежал высокий тощий раб, и на обожженные плечи несчастного раз за разом обрушивались жестокие удары.

Капитан оставил Тимми и стал торопливо проталкиваться назад. Он слышал, как окликнул его охранник, но не обратил на него внимания. Оказавшись возле несчастного – жалкого подобия человека из кожи и костей, он крикнул солдату, заносившему свой кнут:

– Не бей его!

И тут же откуда‑то сзади раздался резкий свистящий звук, и его спину обожгло нестерпимой болью. Ксавье выругался. Опять засвистел кнут, и удар по плечу сбил его с ног – на колени. Острые осколки камня безжалостно вонзились в кожу.

– Не надо! Не надо! – тоненько закричал Тимми.

Ксавье находился всего в нескольких ярдах от раба, кое‑как стоявшего на четвереньках и явно не имевшего ни сил, ни желания двигаться дальше. Их глаза встретились. Это был испанец неопределенного возраста, из тех, чьи глаза уже стали пустыми. Со лба свисали седые спутанные волосы.

– Я помогу тебе, – сказал Блэкуэлл.

Однако испанец все так же смотрел на него, как на пустое место, словно ничего не слыша.

Ксавье заставил себя подняться на ноги. Рана на спине пронзила болью, однако он удержался и не вскрикнул. Он двинулся было к рабу и тут же пожалел об этом – бич засвистел снова. И прежде чем он успел увернуться, рассек плечо и щеку. Ксавье невольно охнул и закусил губу.

– Возвращайся к остальным, – приказал Кадар.

– Он не может идти, – промолвил Блэкуэлл, стараясь не думать о кровоточившей щеке. – Он слишком слаб, чтобы идти, а тем более работать. Нужен доктор.

– Возвращайся к остальным, – еще более бесцветным голосом повторил Кадар.

– Если не хочешь посылать за доктором, – продолжал Ксавье, – то позволь хотя бы мне помочь ему. Я понесу его остаток пути.

– Он скоро подохнет. Брось его. На его место мы сможем сразу найти другого. Возвращайся к остальным.

– Я хочу ему помочь, – негромко произнес Ксавье.

На сей раз Кадар промолчал.

Ксавье отвернулся и направился к стоявшему на четвереньках испанцу. Свистнул бич, Ксавье напрягся, и все равно резкая жгучая боль оказалась неожиданной. Он знал, что на сей раз его удостоил своим бичом Кадар, но не повернулся, а упрямо шел вперед.

И опять бич ударил его по спине.

Ксавье пошатнулся. Боль была жуткой – как будто это не бич, а кинжал пронзает его плоть до костей. Словно во сне, услышал он тонкий вопль Тимми.

Охая от боли, вздрагивая, Ксавье упрямо шел вперед. Удары бича становились все сильнее. Он упал на колени. На какое‑то мгновение Блэкуэлл ослеп от слез и боли.

– Капитан, капитан! – причитал Тимми.

Когда в глазах немного прояснилось, Ксавье осторожно оглянулся через плечо. И наткнулся на все такой же бесстрастный взгляд Кадара. Если стражник и собирался продолжать побои, по нему этого понять было нельзя. И Блэкуэлл снова пошел вперед, ожидая новых ударов.

Однако их не было.

Чувствуя, что сердце его вот‑вот лопнет от страха, боли и упрямства, Ксавье склонился над испанцем.

– Давай я помогу тебе, – прошептал он.

На этот раз раб заметил его, и в пустых глазах промелькнуло удивление.

Ксавье подхватил беднягу под руки и помог выпрямиться, однако тот был так слаб, что сразу же повис на Блэкуэлле всем телом. Спина у Блэкуэлла горела, и каждое движение причиняло мучительную боль.

Он практически нес на себе испанца. Кадар не спускал с него глаз, но и не поднимал бич. Когда Ксавье с испанцем доковыляли до колонны, из нее выступил Таббс и подставил свое плечо с другой стороны.

Троица заняла свое место в колонне.

– Ты не должен был этого делать, – прохрипел испанец. Снова засвистели бичи, и многие заохали: охрана подгоняла, хлеща по ногам. – Я умираю, я хочу умереть, – добавил испанец.

– Нет, ты не умрешь, – возразил Ксавье.

– Я слишком устал, чтобы жить. – Глаза мужчины закрылись от усталости.

– Глупость! – упрямо рявкнул Ксавье.

– Спасибо тебе, – еле слышно выдохнул испанец.

По тому, как он обмяк у капитана на плече, стало ясно, что несчастный уснул прямо на ходу. Блэкуэлл взглянул в глаза Таббсу. Лицо первого помощника было мрачным.

Ксавье медленно шел вперед. Каждый шаг стал пыткой. Разбитые в кровь ступни кровоточили, так же как и рана на щеке, а исхлестанная спина горела, как в огне. Испанец повис на них с Таббсом.

Но вот перед ними замаячил огромный провал каменоломни, окруженной грозными зубьями известковых скал. Ксавье не сразу обратил внимание на выползший поверх скалы желтый диск, окрасивший небо в бледно‑голубой цвет.

Помутившийся рассудок пронзила ужасная мысль. Его ступни разбиты в кровь, спина превратилась в кровавую кашу, на руках у него полумертвый испанец – а день еще толком и не начинался.

– Нильсен нас не ждет. Он наверняка занят! – твердил Мурад.

Перед ними показался небольшой уютный домик. Стена из белого известняка отделяла его внутренний двор от таких же дворов соседей. На шесте над плоской террасой развевался датский флаг.

Алекс не слушала бормотания раба. Они чуть свет ускользнули из дворца, переодевшись бедуинами. Пленница отлично выспалась в эту ночь. Джебаль снова остался с носом. Судя по рассказам Мурада, немедленно призванного на помощь к внезапно потерявшей сознание госпоже, Джебаль не на шутку испугался, а потом разъярился, когда стало ясно, что обморок подстроен.

Принц сказал Мураду, что допросит Алекс завтра днем, и пусть она сидит у себя и ждет, пока ее не позовут.

Алекс не смела даже думать, что случится на этом самом допросе. Это слишком расстраивало. А ведь за этим днем должен был наступить еще и вечер. А потом – ночь. Нет, она не будет думать, что ее ждет.

В любом случае Джебаль никогда не вспоминал о ней так рано. У нее оставалось немного времени. А ведь она обещала Блэкуэллу дать знать о нем Нильсену. Теперь, когда капитан в тюрьме и вынужден работать в каменоломне, нужно во что бы то ни стало увидеть консула.

Она так боялась за Ксавье.

Невольно ускорив шаги, Алекс обогнала Мурада, но не успела постучать, как дверь распахнулась и на пороге показался Нильсен. Несмотря на жару, консул облачился в парадный темно‑синий сюртук, жилет и рубашку, в плотные замшевые панталоны и бледно‑серые чулки. Он растерянно уставился на Алекс с Мурадом. Алекс слегка откинула край бурнуса, закрывавший лицо. В следующее мгновение Нильсен впихнул обоих внутрь и поспешно запер дверь.

– Вы подвергаете себя огромному риску, миссис Торнтон, – сказал хозяин.

– Я делаю то, что велит мне долг.

– А я беспокоюсь о вашем благополучии, – с ноткой раздражения возразил консул. – По‑моему, вы так ничего и не поняли. Мы не в Америке. Мы в Триполи. И я даже подумать не смею о том, что сделает ваш муж, если узнает, что вы без его разрешения ушли из дворца, да еще в мужском платье!

– Господин Нильсен, у меня не было выбора.

– Не понимаю.

– Дело жизни и смерти, – заявила Алекс, и эти слова не прозвучали театрально. – Меня послал сюда Блэкуэлл с известием для вас.

Консул пригласил их в обставленную по‑европейски гостиную. Алекс устало опустилась на обшитый дамаскином диван и потерла виски.

– Его бросили в тюрьму!

– И это неудивительно, если учесть его отказ подчиниться паше.

– Полагаю, вы и на сей раз отделаетесь выражением официального протеста?

– Увы, больше я ничего не могу.

– Не верю.

– Чего вы от меня хотите? – ошарашенно уставился Нильсен на гостью. – Морриса я уже успел поставить в известность.

– И что теперь сделает Моррис?

– Боюсь, немногое, – вздохнула консул. – Супруге коммодора подходит срок рожать, и он слишком занят. А паша и вовсе не станет обращать внимание на мои протесты, он слишком зол на Блэкуэлла. Боюсь, тут уж ничего не поделаешь.

– Сплошные отговорки, – запальчиво возразила Алекс. – Разве нельзя договориться о выкупе?

– Пожалуй, пашу можно уговорить разрешить выкупить экипаж корабля – да и то не сразу, а когда он несколько поостынет после отказа Блэкуэлла. Как всем известно, он невероятно жаден, а к тому же он знает, что «Корабельная Блэкуэлла» – богатое предприятие.

– Значит, как только начнутся переговоры, – пробормотала Алекс, – судьба Блэкуэлла станет предметом торгов.

– Для женщины вы очень проницательны, миссис Торнтон, – проговорил Нильсен. Алекс постаралась не обращать внимания на снисходительные нотки в его голосе.

– Могли бы вы уговорить пашу поскорее начать торговаться за членов команды? И настоять, чтобы Блэкуэлла перевели из «парилки» в более сносные условия? Это же возмутительно – его держат в тюрьме и гоняют на работу в каменоломни!

– Я уже просил обо всем этом – и получил отказ.

– Блэкуэлл беспокоится за экипаж. И просил о свидании с вами.

– Я не прекращаю настаивать на этом свидании, хотя на разрешение нет никакой надежды, – устало ответил Нильсен.

– Мы с Мурадом могли бы стать посредниками.

– Простите, не понял, миссис Торнтоп?

– Мы могли бы передавать послания от вас Блэкуэллу и обратно.

– Для женщины это слишком опасно, – возразил консул.

– Черта с два! – воскликнула Алекс.

Датчанин удивленно замер.

– На карту поставлена жизнь Блэкуэлла. Мы должны придумать, как ему бежать.

Нильсен открыл рот от удивления.

– Вы поможете нам? – спросила Алекс.

– У меня просто нет слов, – пробормотал консул. – Конечно, я не откажу вам в помощи и все же возражаю против вашего участия в этом деле, миссис Торнтон!

– Так вы с нами?

Нильсен задумался.

– Конечно, я выполню свой долг, – нерешительно начал консул. – Как и вам, миссис Торнтон, мне отвратительны все жестокости и несправедливости, что творятся в этой варварской стране. Я вам помогу. Но убейте меня, я не понимаю. Не понимаю, какую роль вы могли бы играть в подобного рода истории. Это не женское дело. И готов снова повторить, что участие в побеге столь важного политического заключенного опасно для любой женщины – и уж тем более для такой, как вы!

– Но ведь мы составим план побега не только для одного Блэкуэлла, – торжествующе улыбнулась Алекс. – Мы сбежим вдвоем – Блэкуэлл и я! Мы сбежим вместе!

Нильсен сел.

Мурад застыл, как изваяние.

Вскоре непрошеные гости покинули консульский особняк – к немалому облегчению хозяина. Мурад по‑прежнему молчал.

– Ты злишься? – не выдержала Алекс.

– Нет.

– Ну так в чем же дело?

– Ты собралась сунуть голову в пасть льва, а я по мере сил стараюсь помочь, – избегая ее взгляда, пробормотал он. – Что же еще остается делать верному рабу?

– Но ведь ты мой лучший друг. На всем белом свете. – Но Мурад по‑прежнему смотрел в сторону. – В настоящем, в прошедшем и в будущем.

– Я стараюсь тебя защитить, – упрямо сказал он.

– Ты ревнуешь? – осторожно спросила Алекс.

– Конечно, нет! – сморщился он. – Как я могу ревновать? Я же евнух! Неполноценный!

Уязвленная до глубины души, Алекс сжала кулаки.

– Ты нормальный! – наконец выпалила она.

Лицо Мурада пылало, как в огне. Он ничего не ответил.

Разговор внезапно завел их на опасную почву. Алекс сама не заметила, как до этого дошло. И она действительно любила Мурада как друга. Набрав в грудь побольше воздуха, она спросила:

– Так ты поможешь мне? Ну пожалуйста! Я никому на свете не доверяю так, как тебе! Если ты откажешься, то я пропаду, Мурад, и ты отлично это понимаешь! Я тогда не смогу и одна сбежать из Триполи.

– Алекс, ты хоть понимаешь, что это почти невозможно?

Алекс молчала. Это‑то она понимала.

– Если тебя застанут во время побега, Джебаль прикончит тебя, даже если и не узнает про Блэкуэлла. Поверь мне, Алекс! Он ни за что тебя не простит! – Алекс вздрогнула. – А если раскроется, что ты собиралась бежать с другим мужчиной, то смерть станет еще и мучительной. Понимаешь?

Она кивнула.

– А ты поможешь мне? Чтобы меня не поймали?

– Тебе не нужно уговаривать меня, Алекс, – вздохнул Мурад. – Ты ведь знаешь, что в конце концов я сделаю все, абсолютно все, что ты прикажешь!

– Это хорошо, – пробормотала Алекс, немного смутившись под его прямым проницательным взглядом. – Давай свернем направо.

– Нет, мы пойдем прямо, назад во дворец!

– Нам еще рано возвращаться, – возразила она.

– И куда же ты собираешься теперь? – вкрадчиво спросил раб.

– Я хочу попасть в каменоломню, – выпалила Алекс.