Невеста для Хуберта 7 page

— Соображаешь, котелок варит, — похвалил Эдуард Юрьевич. — И все-таки по наличию эмблемы авиакомпании на фюзеляже и хвосте самолета можно определить, на каких маршрутах летает экипаж с пассажирами. Мне кажется, что среди тех лайнеров и твоя карета.

Он указал рукой на находящиеся в ста метрах от взлетно-посадочной полосы самолеты.

— Спасибо за точность, так и я могу угадывать, — снисходительно усмехнулась Пшонка.

— Ладно, пошли. Вперед, труба зовет, — дернул он ее за руку и посетовал. — Жаль с тобой расставаться, не с кем будет словом обмолвиться. Будто от сердца отрываю…

«Полюбил волк кобылу, оставил хвост и гриву», — пришла к ней на ум поговорка, но Эллина решила ее не озвучивать, чтобы не злить его, лишь напомнила. — У вас теперь другая цветочница Злата.

—А,а, кукла Барби, крашенная, руки, что крюки, только для постели годится, — махнул он рукой. —Эх, тяжкая у меня миссия, едва привыкаешь к очередной невесте, любишь ее душой и телом, холишь, лелеешь, как нежный цветочек, а сливки недорезанные буржуи снимают. Сердце кровью обливается от боли, тоски и несправедливости. На Голгофу тащу свой крест.

Он шмыгнул широким ноздреватым носом и едва не прослезился. Он сочувствия у Пшонки затрепетало сердце. Когда спустились в зал ожидания она спросила:

— Есть ли у нас запас времени?

— Зачем тебе запас?

— Решила заглянуть в «Салон красоты», чтобы привести волосы в порядок. Вы же сами меня торопили. После приема ванны не успела накрутить бигуди и теперь выгляжу кулемой.

— Уговорила. Тебе марафет не помешает, — согласился он.

— Эдуард Юрьевич, дайте денежку на прическу.

— Свои надо иметь.

— Мою валюту Вилен Ильич изъял.

— Эх, Элка, разоришь ты меня своими запросами. Скорее бы уже тебя посадить на шею голландца, — посетовал он и, нехотя подал ей двадцатигривневую купюру.

— Так мало, даже на локоны и лак не хватит.

— Прокурор добавит. Если бы ты не была такой упрямой и отблагодарила, как следует, то дал бы и больше. Не девочка, давно должна понять, кто женщину кормит и поит, тот ее имеет. Ты мне уже за все услуги полсотни баксов задолжала. Когда еще отработаешь?

— Вернусь из Голландии и отдам.

— Держи карман шире, — ухмыльнулся «благодетель». — Бабы с баблом неохотно расстаются. Не пудри мне мозги. Вместе пойдем в салон, подожду тебя, чтобы не сбежала.

— Я, что сумасшедшая, чтобы бежать без документов и денег, — возразила Пшонка.

Отыскали дамский салон красоты. Элина вошла в ярко освещенное помещение, где в креслах перед большими зеркалами мастера, среди которых были и мужчины, колдовали над головами женщин. Консультант-психолог остался поблизости от входной двери. Спустя двадцать минут, услышал оклик.

— Эдуард Юрьевич! — позвала Элина и конспирации ради, мягко попросила.— Дорогой, загляни на минутку.

Он вошел в салон и увидел ее с завитушками локонов и улыбкой на лице.

— Что случилось, любимая? — подыграл он ей.

— Твоими устами глаголит истина. Скажи, как я выгляжу?

— Великолепно! Сексуально! — не слукавил он, приблизившись к Элине. Уловил тонкий запах духов. Пшонка, действительно преобразилась. Во всем облике появился шарм таинственности и очарования. Консультант-психолог невольно ощутил влечение.

— Будь добр, доплати мастеру за лак и парфюм, хотя бы пятнадцать гривен, иначе меня не выпустят из салона, — попросила она.

— За такую красоту и прелесть никаких денег не жаль. Они не стоят твоего мизинца! — восхитился он и подал мастеру ровно 15 гривен, хотя в портмоне были купюры номиналами 20, 50, 100, 200 и 500.

— Ну, Элка, почему я тебя раньше не разглядел? Теперь ты Хуберта своей неземной красотой сразишь наповал. Будет старый барбос у ног валяться и пальчики целовать, — произнес он при выходе из салона.

— Правда? — просияли ее глаза.

—Когда ты слышала от меня ложь? Даже жаль тебя отпускать. Боюсь, что тебя ушлые сутенеры сразу из аэропорта затащат на улицу Красных фонарей. Насильно обесчестят и пошло-поехало, еще одной путаной станет больше.

— Пожалуйста, не стращайте меня. Я и так волнуюсь, переживают от одной мысли, что меня ждет в чужой стране?

— Вот, глупая, понятно, что ждет: богатый жених, свадьба, медовый месяц, секс, тюльпаны, сыр и свадебное путешествие…

—Эдуард Юрьевич, почему до сих пор не объявили посадку на самолет? — не дослушала она речь о радужных перспективах.

— Объявляли двадцать минут назад, но у тебя, наверное, от радости уши заложило, — мрачно ответил он. — Пока ты в ванне мылась и здесь чепурилась, твой самолет взлетел и помахал крыльями. Пеняй на себя, клуня нерасторопная. Мало тебе было собственной, естественной красоты, решила буржую пыль в глаза пустить.

—Эдуард Юрьевич, это несерьезно. Почему самолет улетел без меня? Не считайте меня дурочкой?

— Это ты мне лапшу на уши вешаешь! — сорвалось с губ консультанта-психолога и Пшонка обомлела: «неужели они дознались, что я замужем?»

— Развела канитель со своей красотой, — снисходительно упрекнул он и поспешил успокоить. — Если Хуберт тебя сильно любит, то примет любую и горбатую, и хромую.

— Я не горбатая и не хромая, а нормальная, стройная, — с обидой прошептала она, чувствуя, как слезы застили глаза. — Когда следующий рейс в Амстердам?

— Лишь через неделю.

— Через неделю, — упавшим голосом повторила Элина. — Я же за это время загнусь на каторжной работе. Если через Киев или Москву с пересадкой?

— Там у меня блата нет. Повяжут, до трапа не успеешь доехать. Поэтому потерпи до очередного рейса. Ты — не королева и не принцесса, никто из-за тебя чартер, порожняк гнать не будет. На сегодня хватит. Попила коньячка, кофе со сливками и тортом, полюбовалась самолетами, вертолетами и довольно. Пора домой! Вперед, труба зовет!

— Домой? — надежда затеплилась в ее сердце. — Вы меня отпускаете, правда? Хотя бы недельку отдохну дома, переведу дух и вернусь накануне отлета.

—Дудки! А кто будет за розами ухаживать, разводить компост, поливать и пропалывать? Может дедушка Мазай и зайцы? Адаптация к условиям Нидерландов продолжается.

С хмурым лицом и обидой в сердце Элина, придерживаемая наставником, побрела к ВМW. Через полчаса возвратилась в опостылевшую ей среду обитания с ароматными розами за высокой оградой с колючей проволокой, злобным Рыком, ядром перекатывающимся по периметру двора.

В тот же вечер Эдуард Юрьевич по мобильному телефону доложил главному агенту МБА «Счастье без границ»:

— Вилен все сделал, как ты велел. Угостил Элку коньяком и кофе, свозил в аэропорт, показал самолеты, вертолеты, навешал ей на уши лапшу. Сказал, из-за ее нерасторопности авиалайнер улетел и очередной рейс будет лишь через неделю. Огорчилась, но поверила и успокоилась…

— Лады. И в следующий рейс улетит к черту на кулички. Что-нибудь придумаем оригинальное. Тебе ведь еще нужна безотказная работница?

— Конечно. Нужна и не одна. Ким Федотыч едва со свиньями справляется. Квасит самогон, скотина, боюсь, как бы по-пьяни ферму не спалил. Давно прогнал бы к чертовой матери, да нет достойной замены. Мужики в селе обленились и спились, а на баб надежды мало…

— Будет тебе плакаться, — прервал его Вилен Ильич. — Лучше расскажи о приятном. Поди, «распечатал» невесту, натешился всласть? Под градусом бабы покладистые, сами бросаются в объятия.

— Она не от мира сего, по-прежнему изображает из себя целку. Не далась, стерва, горячая кобылица. Мог бы взять ее силой, но решил не скандалить.

— Правильно, скандалы нам не нужны, — одобрил главный агент. — Бизнес и деньги любят тишину, тем более в нашем рискованном деле. Не дай Бог, убоповцы или чекисты пронюхают, повяжут и прикроют «лавочку». С «невесты» не спускай глаз, чтобы не сбежала.

— Не сбежит, Рык ее надежно оберегает. От одного его злобного вида ее охватывает ужас. К тому же Элка серьезно намерена попасть в Голландию.

— Ну, гляди, головой за нее отвечаешь. Не забывай, что бабы, порой непредсказуемы, хитры и коварны

Когда сгустились сумерки и на темном бархате неба проклюнулись гроздья звезд, Пшонка освежила себя под душем, тщательно выжала воду из волос, вытерлась полотенцем, облачилась в ситцевый халат и покинула опостылевшую оранжерею. Пересекла двор, окинула взглядом особняк, темные глазницы окон, поняла, что хозяина еще нет. Возле будки, пристально взирая на нее злыми глазами, сидел Рык. Преграждал путь к бегству и Элина вынуждена была мириться с заточением. Прошла в подсобку. Закрыла дверь на щеколду, чтобы после возвращения Эдуард Юрьевич не вздумал вломиться в эту келью, плотно прикрыла окно занавеской. Всухомятку поужинала скромной снедью. Прилегла на койку. Вспомнила последнюю хмельную ночь в горячих объятиях Степана,, захотелось ласки и воспылала желанием.

Погасила свет. Поспешно освободилась от халата, бюстгальтера и трусиков, раздвинула утомленные ноги. Не забыла, как в девичестве, начиная с тринадцати лет, лаская и возбуждая пальцами гениталии, удовлетворяла раннюю похоть. В первое время испытывала угрызения совести, стыдливость, а потом этот способ самоудовлетворения стал привычкой. Узнала, что втайне от родителей большинство школьных подруг охотно занимаются тем же. Вскоре выяснила, что эти девичьи утехи называются мастурбацией, а у пацанов — онанизмом. Будучи замужем за Степаном, особенно, когда он уходил в длительное плавание до того, как завела любовника, Пшонка часто мастурбировала. Считала это вполне нормальным действием для разрядки неудовлетворенности. И вот теперь опыт пригодился.

Элина принялась осторожно, ускоряя темп разминать грудь с набухшими сосками. Скользнула ладонью по животу к паху с шелковистой порослью и затеребила большие губки гениталий, клитор. Вообразила участие в этом приятном процессе Степана и ощутила нарастающие наслаждение от прикосновения и трения. Все глубже, то замедляя, то ускоряя движение пальцами, проникала в пульсирующую, жаждущую соития плоть. Сладко простонала, испуганно прикрыв свободной рукой рот, будто кто-то мог услышать ее стон. Вскрикнув от наслаждения, расслабилась, раскинув, а потом плотно сжав, ноги, ощущая медовую, хмельную истому в теле. «Все же прекрасно, что природа предоставила женщине возможность удовлетворять сексуальные потребности без участия мужчины», — подумала Пшонка, решив, что и впредь таким способом будет скрашивать свое участие в адаптации. Вскоре она заснула с улыбкой на обветренных губах.

Вопреки изображению на фотографии, Хуберт оказался мужиком лет пятидесяти от роду с лицом, заросшим жесткой черной щетиной и в одежде от «секонд-хенд». Кряжистый, колченогий в стоптанных башмаках и с ружьем.

—Эх, красивая, поехали кататься,— произнес он и схватил Пшонку за руку своими заскорузлыми цепкими, как клешни, пальцами. Вперил глаза-буравчики в ее лицо:

—На чем изволите, любезная хохлунья?

— На машине ВМW, — вспомнила марку авто Эдуарда Юрьевича.

— ВМW? «Меrcedes», «Маzdа»…ну, душечка, этими иномарками уже никого не удивишь, — отозвался Хуберт, оскалив крупные, давно нечищеные зубы. — Мы с тобой, как королева Елизавета вторая, прокатимся в карете с упряжкой вороных.

—В позолоченной карете, так в карете, — согласилась Элина. — Но после прилета в Амстердам мне надо принять ванну, джакузи, переодеться в приличную одежду, халат и комнатные тапочки…

—Потом, потом, душечка, после замечательной прогулки. Я горю желанием показать тебе свое фермерское хозяйство.

—Фермерское? Меня в агентстве «Счастье без границ» уверяли, что вы крупный банкир? — удивилась она странной метаморфозе, но он оставил ее ответ без внимания.

— Карету к подъезду!

Налетел вихрь, зашумело, зашелестело и перед взором Пшонки предстала арба с высокими бортами, запряженная сворой разномастных псов. Они лаяли, рычали и визжали. На облучке спиной к ней сидел возница с кнутом в руке.

— Это не карета, а мажара для перевозки сена, соломы и навоза, — произнес кучер и его голос показался Элине очень знакомым.

— Почему запряжены собаки, а не лошади?

—Что заказали, то и получили, — ухмыльнулся, обернувшись, возница и она признала в нем мужа Степана. Хотела на радостях броситься ему на грудь, но муж приложил палец к губам.

— Прошу, господа! — жестом пригласил он. Хуберт и Элина с трудом забрались в мажару и сели на набитые половой мешки.

— Куда прикажите? — задорно спросил Степан.

— На свиноферму, — велел жених.

— Я хочу увидеть Мадуродам — миниатюрный сказочный городок, — попросила Пшонка.

— Еще насмотришься разных городов, музеев, ветряных мельниц и пивных пабов, — отмахнулся голландец.

В воздухе засвистел кнут, собаки взвизгнули, арба покатила по кочкам. Элина почувствовала, как мешок под нею зашевелился, поглядела вниз и увидела свиное рыло с клыками и маленькими красными глазами. Рядом из мешка смотрел заросший черной щетиной Хуберт, а на нем восседал породистый хряк. Он скалил зубы и норовил передними лапами обнять ее за плечи, тянулся розовым пятачком к ее лицу. Она с ужасом закрыла лицо ладонями. В уши врезался злорадствующий голос Степана:

— Где твой чемодан с приданым, перстень обручальный?

— У Вилена Ильича, — прошептала она, дрожа от страха.

— Изменила, сука! — оскалил он свиное рыло. — Я те, покажу кузькину мать! Нагулялась, натешилась в сытой Голландии, пора и честь знать, домой возвращаться с валютой и золотом. Эх, вперед, залетные!

Пшонка обомлела, ни живая, ни мертвая. И снова засвистел кнут и в ответ: хрю, хрю, хрю…

Она открыла лицо и увидела, что из мешка вместо Хуберта на нее, клацая зубами, взирает кабан, а на облучке Степан-хряк управляет свиньями в упряжке…

Элина проснулась от громкого стука в дверь времянки. Поднялась и присела на край жесткого топчана, все еще находясь под впечатлением странного сна и, тупо соображала о происходящем. Обычно после рабской работы к ней редко приходили черно-белые, а тем более, цветные, сновидения. Не чуя под собой ног, проваливалась, словно в бездну. А тут пригрезилось, что-то странное, непонятное…

«Неужели кто-то подсунет мне свинью?»

— Вставай, Пшонка-кукуюза! Вставай, глухая тетеря! Оглохла что ль?— узнала она голос хозяина.

— Что случилось, Эдуард Юрьевич? — испуганно спросила женщина, быстро поверх комбинации облачившись в рабочую робу.

— Открывай, стерва, горим, пожар! Сжаришься, как шашлык!— завопил он. Женщина выглянула в оконце— ни пламени, ни отблесков зарева, ни запаха гари и характерного треска досок и шифера…

— Вы шутите, никакого пожара нет, — возразила она и вздрогнула, интуитивно догадываясь чего ему от нее среди ночи надо.

— Открывай, а то затравлю Рыком.

Эта угроза подействовала отрезвляюще. Дрожащей рукой отодвинула щеколду. Хозяин резко дернул дверь и нарисовался в проеме рамы.

— Бессонница и совесть меня замучили, вспомнил, что обещал показать тебе свои апартаменты, бассейн, сауну, зимний сад, кегельбан и номера «люкс» для знатных гостей, — сообщил он. — Хочу, чтобы ты своим женским умом оценила интерьер, мой изысканный вкус.

— Эдуард Юрьевич, а почему экскурсия ночью? Перенесите на день.

—Потому, что это самое приятное для меня время.

— Я устала, хочу спать, с утра много работы.

— Работа не волк, в лес не убежит. Надо подумать и об удовольствиях, — возразил он. — А почему ты в робе, так и спишь зачуханной мымрой?

Пшонка уставилась полусонными глазами.

—Во, деревня Петушки, а еще в Голландию собралась, чучело огородное. Ни культуры, ни этикета, — рассмеялся он. — Надо спать нагишом, в чем мать родила, чтобы тело, кожа свободно дышали, а не тлели и чахли в духоте и смраде пота и других испражнений.

— Я не раздеваюсь, чтобы экономить время, — солгала она.

— Ладно, пошли, покажу тебе свой дворец, а то мне одному одиноко и скучно, вдруг поселятся привидения, как в замке Дракулы, — признался консультант.

— Я тоже боюсь вампиров.

—Вдвоем отобьемся. Если что, то Рык поможет. Сам я закрутился и забыл на ночь телуху привезти. Примешь ванну или сауну, а то, не дай Бог, завшивела или какую-нибудь заразу от тебя, чумной и немытой, подхвачу.

— Нет, не пойду, знаю, чем такие ночные экскурсии кончаются. Обязательно в постель затащите. А насчет ванны правильно, приходится в оранжерее, когда вас нет, из-под шланга холодной водой мыться.

— Так ты еще и моржиха! Замечательно! Пошли, я тебе организую теплую ванну, — он схватил ее за руку. Придирчиво оглядел контуры изящной фигуры и с удовлетворением произнес. — Я же обещал, что превращу тебя в топ-модель. Красивая грудь, тонкая талия, роскошные бедра, что еще для горячего секса надо? Только согласие. Вперед, труба зовет, кровь в жилах закипает...

—Эдуард Юрьевич, я бы не прочь, самой очень хочется, но по условиям Хуберта я должна быть непорочной, — притворившись покорной, напомнила Пшонка, решив не накалять обстановку, не злить его.

—Это не имеет значения. Чтоб твой буржуй сдох от укусов вшей и блох. Ради жирного борова я не намерен отказывать себе в удовольствиях. Другие женихи не столь привередливы и щепетильны, поэтому их твое целомудрие, как и меня, не шибко вдохновляет. Там все и бабы, и мужики прошли через улицу Красных фонарей. Меня, напротив, твое позднее целомудрие настораживает, заводит. Если ты до такого возраста сохранила невинность от дефлорации, никто не распечатал, значит, что-то не так, какой-то дефект? Нынче это признак дурного тона и поведения, так что, Пшонка-кукуюза, не строй из себя девку деревенскую, — поверг он ее в уныние. — Заруби на носу, любая баба, прежде всего самка и должна себя так вести, чтобы ее постоянно хотели. Живо раздевайся, снимай робу, на месте сниму пробу, как говорится, не отходя от кассы. Проверю, какая ты классная кобылица…

—Нет, нет, — всполошилась она, скрестив на груди руки.

—Раздевайся и ложись, не вынуждай применять силу! — властно потребовал он — Ты же девственница и должна испытывать желание, быть жгучей, словно крапива, а ты холодная, как жаба.

— Берегу себя для Хуберта. Он знает, что я непорочная. Пожалейте, не будьте зверем.

— Сама же призналась, что хочется, спровоцировала, обнадежила и теперь, как до тела, так в кусты, — прошипел он, загораясь от желания. — Я вожу шлюх, палю на них валюту, а тут под рукой такое сокровище, прямо таки Золушка. Ты обязана меня щедро отблагодарить за то, что я из тучной бабищи-тумбы превратил тебя в элегантную, фигуристую девицу с загадочным шармом и поволокой в глазах. Стала аппетитной кралей с симпатичной мордашкой. Как это прежде я тебя за делами и суетой не разглядел. Удивительно, почему на тебя раньше никто глаз не положил? Может ты феминистка или лесбиянка?

— Нет, я очень стеснительная...

— Это поправимо. Вишь, какую я из тебя слепил модель научно-обоснованным режимом питания. Жаль отдавать старому недееспособному маразматику. Вот помянешь мое слово, придется постоянно голодать, страдать от неудовлетворенности, появятся неврозы и другие болячки по женской части. Кстати, активный секс ускоряет процесс похудения. Ну, что дрожишь, как заячий хвост, ведь это так приятно. Я, будучи твоим наставником, продюсером имею право первой ночи.

— Нет, нет, я должна быть непорочной…

— Элиночка, ягодка моя золотая, — с неожиданной нежностью произнес он. — Не бойся, с каждой бабой рано или поздно случается. Вначале будет немного больно, а потом — море блаженства.

—Нет, нет, вы меня проверяете на стойкость и верность Хуберту, — пошла она на хитрость. — Если это произойдет, то вы же меня сами обвините и забракуете.

— Вот дура, никто не узнает.

— Вы доложите Вилену Ильичу.

—Проблема не стоит выеденного яйца. Вилену тоже окажешь услугу и все будет на мази. Мой шеф любит полакомиться «клубничкой» на шару. Ты не первая и не последняя, все прошли его апробацию.

— Но тогда он узнает, что я не девица, — упорствовала она.

— Это не сыграет серьезной роли в твоей судьбе. А может и сыграет и мы вместо Хуберта отыщем тебе более богатого голландца, которому старый хрыч в подметки не годится.

«Начинает сбываться вещий сон, — подумала она. — Так вот почему мой жених оказался в мешке, а хряк сверху. Значит, дела у него неважны, решил провести меня. Никакой он не банкир, а мелкий фермер-свинопас. Вот почему вокруг оказались одни свиные рыла. Может уступить Эдуарду, ведь от одного раза меня не убудет? Нет, нет, тогда он раскроет мой секрет, узнает, что я опытная женщина, а не старая дева».

—Ну, что ты губки надула, живо раздевайся, а то затравлю Рыком! — оборвал консультант ее размышления. —Кукуюза, если будешь упрямиться, то отвезу тебя к Киму на обкатку-случку. Он тебе быстро целку сломает, разведет болтом бедра.

— Кто такой Ким?

—Свинопас. Он вместе с Демоном покрывает хрюшек для приплода.

— Кто такой Демон?

—Породистый хряк, зверюга. Ни одной хрюшке прохода не дает, днем и ночью берет их на цулендер, оплодотворяет. Тебя то ж обрюхатит.

Эдуард Юрьевич резко обхватил Пшонку за талию и повалил на топчан, застеленный одеялом. Она с ужасом увидела перед собой сытое со злорадствующей гримасой и налитыми кровью глазами лицо похотливого самца, испытывающего садистское удовольствие от власти над беззащитной жертвой.

—Не тронь, отстань от меня, а то укушу за ухо, — пригрозила Элина, оскалив острые зубы.

— Я те укушу, сука, челюсть выверну, — ответил консультант, сопя и подминая ее ноги и тело под себя. Элина в отчаянии, обороняясь, словно кошка от бульдога, вцепилась пальцами правой руки в его лицо.

— О-о, ой, ой, стерва, портрет испортила! — взвыл он от боли и разомкнул капкан рук на ее талии. Сполз с топчана, размазывая ладонью проступившую на щеке кровь.

— Согрел гадюку на груди, сумасшедшая баба, чтоб тебя скособочило и раком поставило! — сыпал он проклятия. Пшонка, затаившись, ощутила его ненавистный взгляд. И, едва подумала, опасаясь его второй попытки, выбежать из времянки, как он неожиданно нанес удар в лицо. Ее отбросило на подушку.

—Ой, мамочка, как больно! Не человек, а зверь!— воскликнула она и, закрыв лицо ладонями, заплакала, ощущая, как под левым глазом, налившись кровью, набрякла кожа.

— Это тебе, сука, за «нежность», в душу нагадила, — сквозь зубы зло процедил Эдуард. Вышел, громко хлопнув дверью.

Во дворе залаял бдительный Рык. Только теперь она поняла, что, выбежав из времянки, могла наткнуться на пса, которого хозяин на ночь освобождал от привязи. «Может, надо было смириться и дать Эдуарду, войти в доверие, усыпить бдительность, — размышляла Пшонка. — Набраться терпения, выждать удобный момент и сбежать. Но тогда бы он узнал, что я лишь притворяюсь девственницей, недотрогой».

Всхлипывая, Элина осознала, что могло быть и хуже, если бы он ею овладел, то раскрылась бы тайна. Достала косметичку и взглянула на свое изображение— под левым глазом появился синяк.

Боль немного стихла и она вспомнила еще в детстве услышанную от матери присказку: «Не плачь, доченька, потерпи, до свадьбы заживет» и на сердце стало чуть легче.

Смочила носовой платочек и приложила его к травме. В душе она ликовала, что в почти безнадежной ситуации сумела постоять за свою честь, не уступила его домогательствам, поцарапала наглую рожу. «Пусть, скотина, ходит с побитой мордой, прячет следы ее острых ноготков под густым гримом, — размышляла Пшонка. — Впрочем, и мне придется прятать фингал под слоем пудры. Так вот, что означал этот кошмарный сон с уродливым Хубертом, Степаном и собаками со свиными рылами».

Огорчилась, что не догадалась взять в дорогу книгу «Сонник», дающий разгадку вещим снам. Тревожило, что после инцидента Эдуард сделает ее жизнь невыносимой. Он привык, что женщины безропотно исполняют его прихоти и желания и вдруг впервые потерпел поражение.

Через десять дней интенсивный труд и скудная пища проявились налицо, вернее, на лице Элины. Она похудела на восемь килограммов. Лицо осунулось, обозначились скулы, глаза запали и взгляд потускнел, а в кожу рук, исколотых шипами роз, впились перегной и гумус.

Понимая, что клиентка находится на грани нервного срыва, консультант решил разрядить ситуацию.

— Я же сказал, что труд и диета творят чудеса! — возликовал он и бесцеремонно похлопал женщину широкой ладонью по впалой ягодице. В пропахшей навозом робе она была похожа на комсомолку с ударной стройки, но без блеска и горячего оптимизма в глазах.

— Эдуард Юрьевич, простите меня, пожалуйста. Я вас тогда ночью не узнала спросонья, — покаялась Пшонка. — Дюже испугалась, думала, что грабитель ломится, вот и нечаянно поцарапала.

— Ты, что же, оглохла, уши заложило, не узнала мой голос?

— Сама извелась, истомилась, очень хочу, — призналась она.

— Дура набитая, всю малину тогда испортила, дорога ложка к обеду, пусть тебя теперь Рык трахает, — с досадой произнес он и неожиданно велел. — Поедим на смотрины.

— Хуберт за мной прилетел? — обрадовалась она, только бы что-то изменилось в положении. С тоской жгучей подумала: «Все бы оставила к чертовой матери, лишь бы домой возвратиться».

— Да, не выдержал ясный сокол, заждался своей пассии,— сообщил Эдуард. — Теперь у тебя после физической закалки медовый месяц начнется. Так уж и быть, сдам я вам в аренду свои апартаменты с бассейном и сауной. Думаю, Хуберт не поскупится ради плотских наслаждений. Я тебе по-доброму завидую, пережить вторую молодость не каждому дано.

— Мы и минуты лишней здесь не задержимся, сразу улетим, — невольно сорвалось у нее с языка.

— Не кажы гоп, пока не перескочишь. Вот она, женская «благодарность», за заботу и уют! Вот она тайная женская логика! — в сердцах воскликнул консультант. — Ладно, я не злопамятен. Живо переодевайся. От тебя несет, как из клозета, еще Хуберт в обморок упадет. Вспыхнет международный скандал, скажут, что отравили старика. Надушись хотя бы «Тройным» одеколоном. Поедим в офис, а то совсем одичала, бешеным волком смотришь, готова укусить.

— У меня твои розы в печенке сидят, — призналась Элина. — Ночью розовые и тюльпановые поляны снятся.

При появлении Пшонки в офисе в сопровождении консультанта, Вилен Ильич в черном костюме и темно-синей сорочке с шелковым галстуком молча поднялся из-за стола.

— Элина Макаровна, ваш Хуберт, не дождавшись, отправился в долину вечности, — с печалью сообщил главный агент.

— В какую еще долину, может в круиз? Почему он меня с собой не взял? — огорчилась она. — Я обожаю путешествия в экзотические страны. Хочу мир повидать, ни одной телепередачи «Клуба кинопутешественников» не пропустила.

— Вы в своем уме? — опешил Вилен Ильич.

— Ты, что дура набитая? Из такого круиза нет возврата назад, путевка в одну сторону, — ухмыльнулся консультант.

— Элина Макаровна, вы же не в лесу родились и должны знать, что «долиной вечности» называют загробный мир? — обвинил ее в невежестве главный агент. — Официально сообщаю, что неожиданно от рака кишечника, точнее, толстой кишки, скончался ваш жених.

— Скончался? — побледнела Пшонка, уронив, словно плети, руки. — Он же на фотографии выглядел здоровым, жизнерадостным, розовощеким? Не верю в его смерть.

— Именно таких, жирных и сытых, рак и съедает. А с тощего доходяги никакого навара. Хуберт любил пожрать до отвала гамбургеры, хот-доги, вот и доигрался со своим обжорством. Приказал нам всем долго жить. Это у него наследственное. Примите наши самые искренние соболезнования. Все мы под Богом и, к сожалению, смертны. Вам крупно не повезло, ведь могли бы стать богатой вдовой и наследницей имущества.

— Что ты, как каменная статуя, бревно неотесанное, хоть всплакни для приличия,— больно толкнул Элину в бок Эдуард. — Пусти слезу, легче станет, нельзя горе в себе держать. Еще и женой не успела стать, а уже вдова соломенная. Такая вот ирония или трагедия судьбы. Злой рок над тобой витает, черная аура окружает…

— Госпожа Пшонка, Элина Макаровна, я вас отлично понимаю и искренне сочувствую. Потеря любимого человека — это драма, почитай, большая трагедия. Но не отчаивайтесь, не впадайте в транс, на ваш век богатых женихов хватит, — мягким завораживающим голосом промолвил Вилен Ильич.

— Что же мне теперь делать?

—Ждать и надеяться, ведь не зря говорят, что надежда умирает последней, — напомнил он. — Все мы ходим под Богом и только он решает, кому и сколько лет земной жизни подарить? Наверное, ему твой Хуберт чем-то не угодил? А может, наоборот, повезло, пришелся по нраву. С давних пор бытует такое поверье, что Господь забирает к себе лучших. Мы здесь печалимся, не находим себе места, слезы льем и посыпаем голову пеплом, а Хуберт сейчас райскими яблочками обжирается и медом их запивает. Эх, многое нам неведомо, слаб, ничтожен человек, хотя и считает себя царем природы…

Его речь текла плавно, убаюкивающее и у Элины возникла мысль о гипнозе, даре внушения, которыми обладает главный агент.

— Поездку, полет за границу придется отложить, — продолжил мужчина.

— Почему?

— Потому, что вы обязаны соблюсти обычай— сорок суток траура по усопшему жениху. За это время Жанна подыщет с десяток богатых претендентов на вашу руку, сердце и тело, чтобы не с первым встречным, поперечным идти под венец, а достойным вашей красоты и целомудрия человеком.

— Сорок суток? — упавшим голосом произнесла Пшонка, с болью осознавая, что все это время придется, не покладая рук и не сгибая спины, трудиться в оранжерее.

— Да, сорок, не я придумал этот обычай, — ответил Вилен Ильич. — Но не печальтесь, в трудах и заботах время пролетит очень быстро. Эдуард Юрьевич сделает все, чтобы вы не скучали. Самое лучшее лекарство от депрессии и стресса — работа и время, которое залечивает любые раны.