Невеста для Хуберта 6 page

— Меня ждет Хуберт?

— Подождет и дальше. До старости дожил и не тужил. Пока ты будешь отрабатывать свой долг, мы ему подсунем другую «принцессу». На тебе свет клином не сошелся.

— Эдуард Юрьевич, это же нечестно. Я на все сто процентов уверена, что срубила осот, а не сельдерей или салат, которые полностью зеленые и без колючек. О гималайском сельдерее никогда не слышала…

— Потому, что темная, книг не читаешь, телевизор не смотришь.

— Я пожалуюсь Вилену Ильичу, — всплакнула Пшонка.

— Хоть Папе римскому, — ухмыльнулся он и строго приказал. — Ты мне мозги не парь. Запомни, что инициатива наказуема. Я тебе велел заниматься розами. На кой хрен ты полезла в палисадник? Там я припас работу для других невест. Не одной же тебе обогащаться опытом сельхозработ, пусть и другие узнают, почем фунт лиха? Если будешь вести смирно, то открою тебе тайны биотехнологий. Научу тебя, как вмонтировать ген крысы, таракана или какого-нибудь другого существа в ген картофеля, капусты, огурца, помидора, фасоли, арбуза, дыни, моркови, ежевики, малины, сои, кукуюзы или других овощей, фруктов, ягод, злаковых, чтобы они надолго сохраняли отличный товарный вид, — пообещал Эдуард Юрьевич. — По научному это называется ГМО— генетически модифицированные организмы. Сейчас из Турции, Польши, Египта и других стран на наш рынок поступают такие продукты. Получается крысо-картофель, таракано-огурец, клопо-морковь, пауко-арбуз и так далее.

— Фу, какая мерзость! Это же для здоровья, особенно детей и беременных женщин, опасно, — сказала Пшонка.

—Чихать им на чужое здоровье, главное в бизнесе — прибыль, нажива. Поэтому репанные хохлы под самогонку все схавают и не подавятся. Скоро розы, гвоздики, фиалки и прочие цветы тоже с ГМО будут выращивать, чтобы благоухали и долго не увядали Даже наловчились розу с голубыми лепестками сварганить. Вот бы в мою оранжерею голубую и черную розу, сразу бы озолотился.

— Жадность не знает пределов, — напомнила Пшонка.

— Цыц, кукуюза, а то отдеру, как сидорову козу.

Элина молча понурила голову и поплелась в свою ночлежку.

В полдень консультант-психолог неожиданно появился в оранжерее. Еще от двери увидел, как Элина, встав на четвереньки, пропалывает землю между кустами роз. Вырывает с корнями сорняки, чтобы после полива снова не проросли. Увлеченная работой она не заметила, как, крадучись, словно на кошачьих лапах, он подошел к ней сзади и положил ладони на овально-выпуклые бедра у изгиба голой из-под свитера изящной талии.

— Ой, ой! Кто это?— вскрикнула женщина и, едва удержавшись на ногах, выпрямилась, обернулась к нему лицом. — А-а, это вы, Эдуард Юрьевич. Как же вы меня испугали, аж ноги подкосились, душа в пятки ушла…

— Неужели на черта рогатого похож? — ухмыльнулся он.

— Со страха подумала, что это Рык сорвался с цепи и наскочил, — ответила смущенно и одернула свитер, спрятав оголившуюся упругую талию.

— Очень соблазнительная поза, аж кровь в жилах взыграла, — признался он, слюнявя сочные губы. — Встань-ка еще раком, я полюбуюсь.

— Чего еще вздумал, — румянцем полыхнули ее щеки. Ощутив на себе его похотливый взгляд, женщина отпрянула в сторону, пристально следя за движениями его рук.

— Пшонка-кукуюза, снимай с себя барахло. Давай-ка среди роз попробуем, надолго запомнится?

— Нет, нет, — она, испуганно взирая, скрестила руки на груди.

—Что уставилась, как мышь на крупу, надула свои капризные губки? Такая жалкая и неприкаянная. На тебя без слез невозможно смотреть.

— Не вижу повода для телячьей радости, — хмуро промолвила она. — Тружусь, словно проклятая, все руки и пальцы о шипы исколола.

— Не тужи. Все, что не делается, к лучшему, — нравоучительно произнес консультант-психолог. — У меня для тебя приятная новость. Радуйся, пляши, невеста голландская.

— Какая еще новость? — насторожилась Элина.

— Похоже, что кончилась твоя адаптация. Ты проявила себя прилежной, трудолюбивой и сообразительной ученицей. Твоему Хуберту неймется, торопит, словно молодой жеребец, сгорает от нетерпения. Сейчас поедем в аэропорт и через три-четыре часа будешь в Амстердаме в жарких объятиях жениха.

— В аэропорт? В таком затрапезном виде. Что же вы заранее меня не предупредили? — огорчилась женщина. — Я бы приготовилась, помылась под душем, навела макияж и сделала прическу.

— Для меня эта новость тоже, как обухом по голове. Жаль с тобой расставаться, привык, привязался к тебе сердцем, — признался мужчина. — Вилен Ильич и Жанна до последнего тянули, но успели оформить загранпаспорт, визу и приобрести билет на авиалайнер. Через час мы должны быть в аэропорту. Даю тебе на сборы полчаса.

— Полчаса? Так мало…

— Прокурор добавит, — пошутил он. Радостно-смутное чувство охватило Пшонку. Утешало, что, наконец избавиться от монотонной, изнуряющей работы. Тревожили неведомые перемены: что ждет в загадочной Голландии, как сложатся отношения с Хубертом? Ведь люди, характеры, достоинства и недостатки проявляются при близком общении.

— Что встала, как вкопанная? Самолет ждать не будет, — резко оборвал ее мысли хозяин.

—Эдуард Юрьевич, выйдете, пожалуйста, мне надо помыться из шланга, привести себя в порядок, — попросила Элина.

— Из-под шланга коров и быков моют, а ты — женщина, высшее разумное существо, — напомнил он. — Вода холодная, простудишься, околеешь.

—Не околею, не впервой.

Он еще раз окинул взглядом ее, подобную скрипке, фигуру и велел:

— Пошли со мной в коттедж, примешь ванну, джакузи, как в лучших домах Парижа.

— В коттедж? — повторила она, бросив недоверчиво-тревожный взгляд.

— Конечно, не бойся, у меня своих баб на любой вкус и цвет хватает, — заверил консультант-психолог. — Кстати, тебе следовало подыскать жениха во Франции на родине мушкетеров. Впрочем, и Нидерланды сойдут, до Парижа рукой подать. Получишь шенгенскую визу и будешь по всей Европе колесить, куда душа пожелает. Германия, Англия, Италия, Греция, Испания, Монако…вся Европа у твоих прелестных ножек.

Такие радужные перспективы ее порадовали. Пшонка послушной овцой последовала за благодетелем. Он проводил ее до сторожки. Там Эллина взяла сменное белье и, сопровождаемая Эдуардом Юрьевичем, впервые переступила порог коттеджа. Вошла в просторный с разноцветными витражами холл с большим овальной формы столом и кожаными креслами посредине. У стен мебель в стиле «ампир», сервант с фарфоровой, фаянсовой посудой, хрустальные изделия, антиквариат, чуть в стороне плазменный телевизор, музыкальный центр. Паркет застелен большим ковром с замысловатым красно-желтым орнаментом. Под лепным потолком — бронзовая люстра с подвесками из горного хрусталя. На стенах картины с пейзажами крымской природы: горы, море, лес, достопримечательности. Пшонка остановилась, завороженная роскошью интерьера.

— Красиво, со вкусом, — промолвила она, с едва уловимыми нотками зависти, подумав: «Нам так со Степаном не жить».

— Не завидуй. Я твоему буржую Хуберту, наверное, и в подметки не гожусь, но имею собственную гордость, — произнес Эдуард Юрьевич, будто сканировав ее мысли. Подвел ее к ванной комнате и распахнул дубовую дверь. Стены и ванна по бокам были облицованы розовым, цвета фламинго, кафелем. На одной из стен у сияющей белизной глубокой ванны для двоих человек, была изображена обнаженная нимфа с красным яблоком искушения на ладони. У раковины — зеркало овальной формы, на полках — набор шампуней, бальзамов, дезодорантов, мыла.

— Здесь полотенца и халаты. Все идеально чистое, стерильное, — указал он жестом руки на шкаф. — Пользуйся, пока я добрый. Чувствуй себя, как дома, но не забывай, что в гостях.

Он сдвинул рычажок крана, сначала вправо и с шумом полилась в ванну холодная вода, затем влево и потекла горячая.

— Сама отрегулируешь температурный режим и смотри не запарься, — предостерег он.

— Спасибо, Эдуард Юрьевич, век не забуду вашу доброту, — одарила она его нежной улыбкой.

— Забудешь, как только окажешься в постели Хуберта. У женщин короткая память, — возразил он и вышел из ванной. Она плотно закрыла дверь. Тут же он услышал шум, а затем и плеск воды, предположив, что Элина успела раздеться и лечь в ванну. Уловил восторженный вздох женщины, погрузившей тело в приятную теплынь. Во взбудоражено-томимом состоянии принялся мерить шагами холл, под подошвами туфлей мягко пружинил ковер. Подходил к двери и прислушивался к тому, что происходило внутри. Воображение рисовало обнаженное, упругое и сладостное женское тело с капельками воды на бархатной коже. Он нервно сцепил пальцы рук, затем слегка постучал в дверь.

— Элина, девочка, открой, я тебе спинку потру, — попросил он вкрадчиво-мягким голосом.

— Что вы, Эдуард Юрьевич, даже думать не смейте, — испуганно отозвалась женщина. — Это же великий грех. Господь и Хуберт не простят.

— Все на свете грешны, а банкир не узнает, я только спинку губкой или мочалкой потру…

— Нет, нет и нет. Тогда о Голландии можно забыть. Не троньте, пожалейте меня. Если вломитесь в ванную, то я закричу и покусаю…

— Вот глупая. Хоть кричи, хоть волчицей вой, никто тебя не услышит. Я и хочу тебя пожалеть, порадовать своей нежностью?

— Не надо мне ни жалости, ни нежности, — возразила она.

— В таком случае, сворачивай баню. Ты не русалка, чтобы плескаться, не зная меры. У нас времени в обрез, — приказал он.

— Я почти управилась, — сообщила она поникшим голосом.

Через пару минут, облачившись в атласный халат, Пшонка вышла в холл.

— С легким паром, невеста! — приветствовал хозяин.

— Спасибо. После ванны и джакузи я, словно заново родилась, такая легкость и чистота в теле, — призналась женщина.

— Да, ты сейчас чистенькая и свеженькая лет на тридцать выглядишь, — выдал он комплимент и пригласил. — Леди, прошу к столу. Как положено перед дальней дорогой надо посидеть и выпить на посошок, чтобы всегда везло.

Он подошел к серванту, открыл секцию бара с ярким набором разных напитков. Достал початую бутылку коньяка «Клинков», прихватил две хрустальные рюмки и коробку шоколадных конфет «Вечерний Киев». Возвратился к столу.

— Я пить спиртное не буду. В дорогу не годится, еще в самолете вырву, — заметила Элина.

— Не вырвешь. Пятьдесят граммов отличного коньяка для раскованности и бодрости в самый раз, — возразил Эдуард Юрьевич, наполняя рюмки золотистым напитком. — Не следует нарушать традицию. Перед полетом, да и вовремя него для поднятия тонуса стюардессы предлагают кофе и коньяк

— Впервые слышу, — призналась она.

— Для тебя теперь все будет впервые. Раньше ведь не летала за рубеж. Так что привыкай к настоящей светской жизни. Там не только коньяк, водку, виски, текилу, вино и пиво, но и легкие наркотики свободно употребляют. Охотно занимаются сексом и никто из-за этого не падает в обморок. Живут, как кому вздумается. Это мы до сих пор зомбированы, зажаты советской моралью. Это же надо такое сморозить, какая-то выжившая из ума дура, на весь мир сообщила, что в Советском Союзе секса нет.. Откуда же тогда дети брались и население быстрыми темпами росло? В капусте находили или аист приносил? — нравоучительно просвещал консультант-психолог. — Давай выпьем на прощание. Не робей. Когда еще свидится доведется? Чувствую, что никогда. Заживешь, загуляешь с буржуем в свое удовольствие, забудешь о родной земле, о своих наставниках.

Он поперхнулся, стушевался и жестом руки, будто бы смахнул с ресницы скупую мужскую слезу. Сердце Пшонки защемило в предчувствии неизбежной разлуки и таинственных перемен. Она поддалась на уговоры, взяла в руку рюмку.

— Элина, пусть никогда не иссякнет чаша твоей любви! — с пафосом провозгласил он тост. Выпили коньяк, закусили шоколадными конфетами.

— Прости, что скромно. Времени нет на шикарное застолье, иначе бы в твою честь устроил пир горой, — покаялся Эдуард Юрьевич. — Вилен Ильич подвел. В последний момент сообщил о рейсе, как снег на голову.

— Понимаю и не осуждаю, — улыбнулась она, ощутив приятное опьянение.

—Между первой и второй промежуток небольшой, — напомнил он расхожую присказку.

— Нет, не хочу сильно пьянеть. Меня пилот и бортпроводница не пустят на самолет.

— Пустят, никуда не денутся, — ответил он, наполнив рюмки. — Сто граммов не повредят.

И на это раз Пшонка не устояла перед его просьбой.

— Выпьем за то, чтобы взлет и посадка прошли удачно и Амстердам встретил тебя любовью и цветами, — пожелал консультант-психолог. Элина выпила и приятная теплынь разлилась по телу, разогрела кровь. Эдуард Юрьевич поднялся с кресла, подошел к женщине и положил руки на ее дрогнувшие плечи. Прошептал в ушко:

— Все-таки, ты аппетитная баба. В некоторых странах до сих пор существует прекрасная традиция. Перед тем, как отдать невесту жениху на брачное ложе, его отец лишает ее невинности, то есть снимает пробу, распечатывает. Вилен Ильич разрешил мне воспользоваться правом первой ночи, чтобы значит проверить качество товара. Поэтому не упрямься, ты не первая и не последняя.

— Хуберт поставил условие, чтобы невеста была непорочной, — напомнила она.

— Пошел он на хер, много захотел. Плотно сожмешь бедра, покричишь, будто от боли и он не догадается, что ты жеребая, — посоветовал консультант. — За полезную науку, успешную адаптацию следует платить.

— Я же заплатила Вилену Ильичу последними долларами?

— Эллина, не будь скотиной. Я из тебя, почитай, топ-модель сотворил, а ты нос воротишь, ни грамма благодарности. Потопай ножками, похлопай ладошками.

Он властно приподнял ее подбородок и впился губами. От поцелуя у женщины перехватило дыхание.

— Пошли в спальную, у нас еще есть время.

Элина встревожено поднялась с кресла, увернулась от его цепких рук.

— Эдуард Юрьевич, как вы смеете?! Я пожалуюсь Вилену Ильичу, вас уволят с работы, — пригрозила она. От волнения набухла грудь и по телу пробежала дрожь.

— Эх, глупая баба! От радости и блаженства нос воротит. Не от мира сего! — в отчаянии он махнул рукой. — Вилена лучше не напрягать, он еще тот фрукт, хозяин-барин. На вид — душка, а в бизнесе — деспот. Знаешь, есть такая поговорка» я — начальник, ты — дурак; ты— начальник, я — дурак. Это как раз тот случай, когда мне приходиться, скрипя сердце, подчиняться ради общего дела.

— Какое у вас общее дело? — разлепила она губы.

— Ты, что с Луны свалилась? Разве до сих пор не поняла, что мы, жертвуя личным здоровьем и временем, объединяет, судьбы, сердца и тела людей, живущих в разных странах за тысячи километров друг от друга. Дарим счастье без границ…

— Дорого же достаются ваши подарки, — укорила женщина.

—В этой жизни за все надо платить. Ладно, нечего время терять. Забирай свое барахло, одевайся и вперед, труба зовет!

Мужчина указал взглядом на узел с вещами, лежавший на диване, накануне доставленный из офиса МБА «Счастье без границ».

Вышел в прихожую, предоставив возможность переодеться в свои лучшие наряды, чтобы по прибытии в аэропорт Амстердама смогла очаровать Хуберта.

К возвращению консультанта-психолога Пшонка успела облачиться в помятое пальто с норковым воротником, изрядно подточенным молью.

— Ты, словно привидение из прошлого. Живой, ходячий экспонат, — рассмеялся он. — Пальто старого фасона и шапка-кубанка давно вышли из моды. Однако, не одежда украшает человека, а наоборот. Держи хвост трубой, Элка! Твой богатый буржуй на радостях подарит шубу из снежного барса. Будешь в мехах блистать и сверкать, как снежная королева.

Увидел загадочный блеск в ее глазах и приказал:

— Вперед, время — деньги!

Слегка подтолкнул ее к выходу. Открыл перед ней дверь ВМW и она устроилась на переднем сидении. Сам сел за руль и запустил двигатель. По проселочной дороге, обсаженной высокими тополями с черными шапками сорочьих гнезд в переплетениях веток, выехал на трассу. Вскоре, миновав село Родниковое с блестяще-оловянной чашей озера с правой стороны, въехал в длинный, тускло освещенный туннель, проходящий под взлетно-посадочной полосой международного аэропорта «Симферополь». Пшонка в ожидании близких перемен, молчала, провожая прощальными взглядами голые деревья и чахлые кустарники лесополосы и вдруг напомнила ему о своем присутствии:

—Эдуард Юрьевич, а где мои паспорт и драгоценности, золотой перстень и серьги? Вилен Ильич вам их отдал?

— Отдал, отдал, нам чужое не надо, своим готовы пожертвовать. Документы и украшения при мне.

— Будьте добры, возвратите, — робко попросила Элина.

— Сейчас вот брошу баранку, включу автопилот и разложу перед тобой пасьянс, — с сарказмом произнес водитель. — Пойми, дурья башка, это невозможно.

— Почему?

— Заладила, словно малое дитя, почему, да почему? По кочану! Погранцы и таможенники могут конфисковать золотишко. Хуже того, арестуют за контрабанду и тогда накроется твое замужество медным тазом. Отправят на нары париться, срок отбывать.

— Это же мои личные украшения, я их задекларирую, — возразила женщина и посетовала. — Как я без них перед Хубертом предстану. Посчитает, что лентяйка, белоручка, даже на колечко не сумела заработать?

— Ишь, какая гордая и застенчивая, — ухмыльнулся он и строго велел. — Забудь, что ты советская женщина, активный строитель коммунизма, который рухнул вместе с Советским Союзом. Аминь! Теперь ты гастарбайтер, охотница за богатыми буржуями. Многие, как шустрые бабы под видом туристок, официанток, танцовщиц, переводчиц, нянек-сиделок, сельхозработниц, стремятся попасть за границу и там захомутать богатого Буратино. А кто крымских мужиков будет любить, удовлетворять их плоть и детей рожать, если все красивые бабы разъедутся по заграницам? Ты об этом подумала? Что молчишь, горькая правда глаза режет?

— Так ведь политики для женщин невыносимую жизнь устроили, — вздохнула она.

— Вот эти долбанные политики и олигархи решили притормозить эмиграцию, бегство красивых девушек и женщин, генофонд страны за рубеж. И нашему агентству палки, прутья в колеса суют, — пояснил Эдуард Юрьевич. — Работники ОВИР и миграционной службы, пограничники и таможенники имеют секретный приказ ограничить до минимума выезд граждан за рубеж на постоянное место жительства, а на свою землю не пускать нелегалов из Африки, Азии и других стран.

— Значит, у меня нет шансов? — огорчилась Пшонка.

— Есть, благодаря тому, что имею блат среди сотрудников аэропорта, пограничников и таможенников, — признался Эдуард Юрьевич. — Но за все приходиться платить. Уже триста долларов на тебя спалил. А, ты, неблагодарная, отказала мне в удовольствии.

—Я скована строгими условиями, должна быть непорочной, — в который уже раз напомнила «невеста». — Иначе Хуберт даст от ворот поворот.

— Мужики за границей почти все вахлаки. Так бы свои прелести преподнесла, что Хуберт ничего бы не заподозрил. Женщины способны пустить пыль в глаза.

— Все равно обман откроется, а я — честная женщина.

За разговором быстро подъехали к зданию аэропорта «Симферополь».. Консультант-психолог остановил авто вблизи стоянки. Пшонка собралась покинуть салон, но он ее придержал:

— Если, хочешь попасть в Голландию, то выполняй мои приказы. Сиди и не рыпайся, — велел он. — Я сам оформлю билет. Тебе не надо лишний раз «светиться». Еще какой-нибудь пришибленный мешком мент пристанет, станет права качать, вымогать взятку. Так они зарабатывают на жизнь. А насчет своих цацек не беспокойся, я их тебе незаметно передам у трапа перед отлетом.

— Спасибо.

— Не вздумай сбежать от своего счастья.

— Куда бежать без документов и денег, — ответила она. — Я настроена на достижение своей мечты.

— Вот и замечательно! На всякий пожарный случай я запру двери, оставлю лишь окошечко. А то ведь, как опытный психолог, знаю, что женщины часто непредсказуемы, алогичны, у них семь погод на день.

Он запер и проверил двери и вальяжной походкой самоуверенного бизнесмена направился в главное здание аэропорта. «Что-то он темнит, слишком бдительный, не доверяет, — подумала Пшонка, глядя ему вослед. — Закрыл двери со всех сторон. Сижу, будто в мышеловке. Вдруг возникнет пожар. Через открытое оконце вряд ли смогу выбраться и сгорю заживо. Быстрее бы в самолет, а там и трава не расти». От этих тревожных мыслей озноб охватил ее тело, по спине пробежала мелкая дрожь.

Эдуард Юрьевич скрылся из вида, а из дверей здания вывалил караван прибывших пассажиров — женщин и мужчин, навьюченных большими сумками, баулами, пакетами, чемоданами. Некоторые волокли за собой тачки-кравчучки на колесиках, другие сгибались под тяжестью товара, убежденные в том, что своя ноша плеч не давит. «Челночники, спекулянты, — безошибочно определила Элина. — Из Турции или Польши с барахлом прилетели». Большая часть из гудящих, словно потревоженный рой диких пчел, поспешила на остановки троллейбуса и автобуса, а самые нетерпеливые подались к автостоянке в надежде нанять частного извозчика-таксиста.

В следующее мгновение внимание Пшонки привлекла среднего роста тучная женщина с четырьмя сумками, перекинутыми через плечи и двумя в руках. В его фигуре, одежде и движениях она уловила что-то знакомое. Женщина каракатицей передвигалась от одной машине к другой, сквозь лобовые и боковые стекла заглядывала в салон. «Наверняка ищет водителя-калымщика, который бы оказал ей услугу», — предположила Пшонка. Когда челночница приблизилась к ВМW, Элина к своему ужасу признала в ней соседку по лестничной площадке Тамару Батрак, промышлявшую мелким бизнесом, доставлявшую на своем горбу секонд-хенд из Турции, Польши и Румынии. Эта неожиданная встреча с хохлухой-балаболкой не входила в планы «невесты». «Этого мне еще не хватало», — с досадой воздохнула она. Вжалась в сидение, склонила голову, но было поздно. Заметив в салоне авто человека, землячка потянула за дверцу, но тщетно.

— Будь ласка, видвизить до автовокзалу. Треба ихаты в Керчь, а я спизднююсь, — брызгая слюной, крикнула в оконце Тамара и опешила, признав соседку.

— Элина, Пшонка, шо ты тут робыш? — выпучила она глаза. — Ось так зустрич!?

— Сижу.

— Бачу шо сидишь, ще очи не повылазили. Мабуть, кого зустричаешь, або провожаешь?

— Встречаю, встречаю, — с раздражением отозвалась Пшонка, понимая, что челночница так просто не отвяжется.

— Томка, не кричи громко, как на базаре, не привлекай внимание, — попросила Пшонка.

— Ты шо, мабуть повией, шлендой на життя заробляешь? — с подозрением взглянула на соседку Тамара, подметив на ее хмуром лице слегка подведенные тушью ресницы и очерченные помадой губы.

— Упаси Господь, ни за что в жизни.

— Видчини, чому заперта?

— Мне так нравится, чтобы никто не приставал.

— Дэ водий, хто вин такый? Твий коханец?

— Коханец, коханец. Только никому об этом не говори, особенно Степану. Ты же знаешь, какой он ревнивый, — попросила «невеста». — И то, что меня видела в аэропорту, никому ни слова. Помалкивай, мы с тобой незнакомы.

— Ты шо, с глузду зъихала. Вже пятнадцать рокив, як знайомы.

— Так надо, я потом все объясню.

— Видчины, — Тамара вновь попыталась открыть дверцу.

— Не могу, это не «Запорожец» или «Жигули», здесь замки электронные.

— Мабуть водий — злодий? — осенила челночницу догадка. — Зараз покличу милиционера.

— Тамара, угомонись ты, наконец. Никого звать не надо, сейчас…, — чуть с губ не сорвалось «Эдуард Юрьевич», но спохватилась, — водитель подойдет.

— Гарно. Як його клычуть?

— Зачем тебе?

— Бажаю, чтоб пидвиз мэнэ и майно до Керчи. Бачишь, скилькы добра из Стамбула, аж руки видрываются, так тяжко.

— Вряд ли это возможно, он слишком занят, нет свободного времени, — произнесла Пшонка и среди выходящих из дверей аэропорта увидела консультанта-психолога. Едва он приблизился к авто, Батрак пристала, как банный лист.

— Чоловик, бачиш, скилькы у мэнэ майна, выдвизы до Керчи, або до автовокзалу за банку кавы.

— Некогда, отстань, отстань, езжай на «маршрутке», — отмахнулся он и тогда Батрак призвала на помощь Пшонку:

— Элина, будь ласка, прикажи свому коханцу, чтоб допомиг, бо повидомлю про вас Степану, — прибегла она к мелкому шантажу.

— Иди прочь! — замахнулся на нее Эдуард Юрьевич и женщина, отпрянув, с трудом удержалась на ногах. Снедаемая любопытством, со стороны наблюдала за соседкой и ее ухажером.

— Что это за базарная баба-мешочница возле тебя ошивалась? — спросил он.

— Не знаю, какая-то сумасшедшая спекулянтка. Прилетела из Стамбула с барахлом нагрузилась, словно верблюд. Ищет такси, чтобы подвезли до автовокзала.

— Держись подальше от заразных баб. Они в Турции не только дешевый ширпотреб, низкопробное золотишко, серебришко скупают, но и, как кошки, охотно трахаются. Для турки их считают похотливыми Наташками…

— Эдуард Юрьевич, следите за своей речью, подбирайте приличные слова и фразы, — попросила женщина.

— Из песни слов не выкинешь. Я привык правду-матку в глаза резать. Кстати, откуда эта баба знает твое имя?

— Успела познакомиться до вашего возвращения. Очень общительная и настырная особа, — нашлась с ответом Элина.

— О каком Степане она в уши свистела?

— У нее есть старший брат, холостяк. Я призналась, что не замужем и она решила нас свести.

— Что ты ответила?

— Сказала, что помолвлена, есть богатый жених.

— Умница, нечего с нищими хахалями голодранцев плодить, — похвалил консультант-психолог.

— Что с билетом в Амстердам? — сменила она тему.

— Полный ажур! Считай, что ты уже в салоне авиалайнера, — с оптимизмом сообщил он и предложил. — Выше голову, красивая, непорочная, пошли в кафе, угощу тортом и кофе. Ты вполне заслужила, ведешь себя правильно.

Она ступила на тротуар и оба направились к главному корпусу.

— Элка, шо Степану передаты?! — крикнула вдогонку Тамара.

— Ничего не передавай, ты меня не видела, я тебя не знаю.

— Довго не гостюй, возвертайся, бо Степанэ зовсим з глузду съидэ, сопьется! — не унималась Батрак. У Пшонки сердце оборвалось: «Только бы Томка еще не напомнила о дочери, тогда полный облом. Вот уж, действительно, язык без костей, что помело. Просила ведь помалкивать». К счастью, Батрак увидела «Волгу» с трафаретом «Тахi» и устремилась к ней с торбами.

Между тем Пшонка и консультант-психолог вошли в здание и по лестнице поднялись на второй этаж в уютное кафе. Звучала популярная песня об аэропорте «Борисполь», Париже, уютном кафе, вине в исполнении восходящей звезды эстрады певицы Елки.

— Леди, граммов пятьдесят коньяка потянешь? — предложил «невесте» Эдуард Юрьевич.

— Нет, нет, достаточно того, что уже выпила.

— Неволить не стану, а себе попрошу накапать. Аристократы пьют коньяк, а простолюдины — самогон и горилку.

К столику лебедушкой подплыла юная изящная официантка-блондинка в форме стюардессы.

—Добрый день, — разлепила сочные в перламутровой помаде губы, взирая то посетителей в ожидании заказа. Он заказал 50 граммов коньяка «Коктебель», два кусочка торта «Черный принц» и две чашечки кофе со сливками.

Вскоре девушка пришла с подносом и аккуратно поставила бокал с золотистым напитком и снедь на столик. Он, оценив ее внешность, милое личико с малахитового цвета глазами, стройную фигуру с тонкой талией, кивком головы поблагодарил.

— Приятного аппетита, — пожелала она, одарив нежной улыбкой.

—За успех нашего дела! — провозгласил он тост и, смакуя, выпил содержимое бокала. После короткой трапезы Эдуард Юрьевич провел ее на смотровую площадку. Предложил сигарету, но Пшонка отказалась. Он сам с удовольствием затянулся. Перед ними открылась панорама аэропорта, над которым висел, то угасающий, то нарастающий гул мощных турбин. Разбежавшись по взлетно-посадочной полосе, серебряными стрелами устремлялись в серое небо лайнеры Ту-154, Ил-62, Як-42. В отдалении толстыми сигарами застыли «Боинги» и аэробусы. У больших ангаров стояли вертолеты Ми-8 с замершими лопастями винтов. По территории сновали машины-заправщики с большими продолговатыми емкостями с авиатопливом.

— Погляди, Пшонка-кукуюза, какая красотища! — с восторгом воскликнул Эдуард Юрьевич. — Где ты еще такое увидишь? Жизнь аэропорта подобна муравейнику, ни минуты покоя. Еще лет сто пятьдесят назад люди месяцами добирались на каретах, тарантасах, кибитках и подводах из одной страны в другую, из города в город. А нынче за несколько часов преодолевают тысячи километров. Вот, что значит прогресс, полет человеческой мысли! Выбирай, на чем в Амстердам полетишь? На лайнере, а может и вертолете. Все к твоим услугам, на любой вкус и цвет.

—Это же не такси, чтобы их выбирать, — ответила она. — На какой пригласят, на том и полечу.

— Полетишь, полетишь, — подтвердил он. — Когда в салон войдешь, то не забудь запастись пакетами, вдруг укачает и стошнит. Приходилось ли прежде летать на самолетах?

— На кукурузнике. Еще до развала Союза летал из Керчи в Симферополь, в аэропорт Заводское.

— Мг, это не самолет, а телега, — усмехнулся консультант-психолог. — но все равно ты птица большого полета. У твоего Хуберта есть личный самолет «Фалькон», поэтому еще полетаешь по белу свету, насмотришься разной экзотики.

Удрученная смутными предчувствиями и сомнениями, Пшонка молча внимала его словам. Он заметил перемену в ее настроении.

— Что ты, как сонная муха? Взбодрись! Угадай-ка, где твоя небесная карета? — неожиданно озадачил ее консультант-психолог.

— Попробуйте сами. Это же невозможно, — возразила женщина. — Во-первых, самолеты отсюда далеко, а подзорной трубы или бинокля у нас нет, чтобы их хорошо разглядеть. И, во-вторых, в отличие от поездов и автобусов, на авиалайнерах не обозначают пункты отлета и прилета.