Как вы попали в Карнеги‑Холл?

Нью‑Йорк

1976

Джерри не сдавался, и Дена продолжала отклонять свидание за свиданием. Несколько раз она говорила «да», а в последнюю минуту отказывалась, пока он не взял ее за горло. Он пригласил ее на концерт в Карнеги‑Холл и сказал, довольно настойчиво, что совсем было на него не похоже, прежде чем она успела повесить трубку:

– Дена, пообещайте, что вы не откажетесь в последнюю минуту. Эти билеты почти невозможно было достать. Прошу вас, дайте слово.

– Послушайте, Джерри, пригласите лучше кого‑нибудь другого. Я ничего не могу обещать с этой работой.

– Пожалуйста, постарайтесь. За эти билеты я отдал одну руку и половину ноги. Ладно?

Дена посмотрела в еженедельник. Она ненавидела, когда ее прижимают к стенке.

– Когда это, говорите?

– В следующую пятницу, девятого.

– У меня в пять приглашение на вечеринку. Во сколько начинается концерт?

– В восемь.

– Ладно, но встретимся там.

– В Карнеги‑Холл. В восемь. Но, Дена, если у вас не получится, позвоните мне и…

– Ладно. Хорошо, позвоню. Я записываю.

В пятницу, девятого, около семи сорока, Дена посмотрела на часы и застонала. Уже поздно. Она знала, что не нужно соглашаться на это свидание. Он наверняка уже там, ждет ее, а она далеко, в центре города. Она попрощалась с хозяевами и, спускаясь в лифте, в очередной раз дала себе клятву не строить планов заранее. Лил дождь. Она всегда могла отговориться тем, что не поймала такси. Но, сев в машину, передумала. Ей нравилось ехать по Нью‑Йорку в дождь, нравилось, как неоновые огни сливаются в разноцветные пятна на темных окнах, отражаются в мокром асфальте. Город казался таким трогательным, таким волшебным.

Когда они подъехали к району театров и добрались до Пятьдесят седьмой улицы, было уже десять минут девятого. Ни одной машины перед Карнеги‑Холл. Все уже вошли, кроме мужчины в вязаном колпаке с помпоном, играющего на скрипке, и еще одного человека с букетом в руке. Она потянула большую медную ручку стеклянной двери и вошла в холл, молодой человек с розами последовал за ней.

– Мисс Нордстром?

Дена обернулась:

– Да.

– Мисс Нордстром, я должен проводить вас к вашему месту.

Дена сказала: «Вот как», – и пошла за ним влево, вниз по лестнице, в небольшой зал. Он придержал для нее дверь:

– Сюда.

Зал был пуст, но он не дал ей возможности ничего сказать, проводил по проходу, усадил на четвертый ряд, в самый центр, отдал розы и программку и удалился.

Сцена оказалась пуста, стояли только фортепьяно, контрабас и ударные. Она огляделась. Наверное, не туда попала. Глянула в программку, потом прочитала внимательней:

СПЕЦИАЛЬНЫЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МИСС ДЕНЫ НОРДСТРОМ, ИСПОЛНЯЕТ ДЖ. О'МЭЛЛИ И К°, С НАДЕЖДОЙ ДОКТОРА О'МЭЛЛИ НА ТО, ЧТО ЕГО НЕУГАСАЮЩАЯ ЛЮБОВЬ ПРОИЗВЕДЕТ БЛАГОПРИЯТНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ НА ЛЕДИ.

В этот миг свет в зале приглушили и на осветившуюся сцену вышли Джерри О'Мэлли в черном галстуке‑бабочке и еще двое мужчин в смокингах. Он поклонился и сел за фортепьяно. Посидел секунду, кивнул, и трио заиграло выбранную им старую песню Лернера и Лейна,[35]где говорилось как раз о том, чего он не мог выразить словами. И тогда он спел ей:

Ты как Париж в апреле и мае,

Стоишь, как Нью‑Йорк, огнями сияя.

Ты – шведские Альпы в красках заката.

Ты – Лох‑Ломонд под осенним стаккато.

Ночь полнолунья на Капри – ты,

Кейп‑Код – в океан глядишь с высоты…

Где сердце немеет от красоты –

Все ты, и весь мир для меня – это ты.

Дена была в ужасе: провалиться бы сквозь пол, но Джерри продолжал петь потрясающим голосом:

Ты озеро Комо с тенями длинными,

Под снегом Солнечная долина,

Ты – музей, ты персидский дворец,

Сияние северное, наконец.

Ты Рождество с подарком под елкой,

На волнах летящие солнца осколки…

Где сердце немеет от красоты –

Все ты, и весь мир для меня – это ты.

Многого, очень многого не знала Дена о Джерри О'Мэлли и уж никак не подозревала, что в колледже он основал джаз‑бэнд и по выходным играл на вечеринках. Ему удалось вытащить еще двух своих музыкантов – один сейчас был врачом, другой занимался финансами, – и они приехали в Манхэттен на один вечер, чтобы поддержать друга.

Дена сидела и слушала, а он сыграл все песни о любви, которые вспомнил, и еще несколько смешных на собственные, как она подозревала, стихи. Дене ничего не оставалось, как улыбнуться. А еще ей хотелось бежать отсюда сломя голову. Во что же ее втягивают, а? То ли он совсем сбрендил, то ли рассчитывает, что она устроит ему интервью на телевидение, в любом случае ей было ужасно неловко. Но спустя какое‑то время она успокоилась и начала получать настоящее удовольствие.

Когда все закончилось, она встала и аплодировала исполнителям стоя. Он спустился со сцены, подошел к ней и спросил:

– Ну?

Он улыбался и ждал ответа, тогда она сказала:

– Нет слов! Вот это игра! Великолепно, что же еще сказать! Вы настоящий пианист.

Он представил других музыкантов, и она их поблагодарила. Джерри сказал:

– Ладно, ребята, на сегодня все. Я вам должен один вечер. Или два. Или двенадцать.

Они попрощались.

Джерри повел Дену ужинать в «Русский чайный дом» неподалеку, где, он слышал, любят бывать люди из шоу‑бизнеса. Он был собою доволен.

– Я решил, что так вы узнаете меня поближе и к тому же поймете, какие у меня к вам чувства.

– Джерри… Это было совершенно невероятно. Не думайте, что мне не понравилось. Но не кажется ли вам, что все это как‑то слишком внезапно? Я в самом деле не готова к серьезным отношениям. Работа отнимает у меня почти все время и… Ну просто не могу я. Сейчас не могу. В данный момент я не знаю, как я к кому отношусь.

– Дена, я никуда не уезжаю. У вас в распоряжении все время мира – столько, сколько вам понадобится. Я здесь. Я подожду, когда вы будете готовы. Год, или пять, или… Поверьте, уж кто‑кто, а я на вас давить не хочу. Я только хочу, чтобы вы знали: я здесь и я вас люблю.

– Вы серьезно?

– Абсолютно, – сказал Джерри. – Я это уже говорил по телефону. Пытался, по крайней мере.

– Ну, честно говоря, я думала, вы шутите. Не поняла, что всерьез. Вы же психотерапевт. Вы же должны разбираться вроде… Даже не знаю, что сказать.

– Дена, я всерьез. Но послушайте, хоть я и знаю, что вы созданы для меня, но я‑то, может, создан не для вас. Я у вас прошу только дать мне шанс.

Дома она размышляла о нынешнем вечере. Конечно, она слышала много фраз и речей от многих мужчин, но с этим было не сравнить. Надо отдать ему должное. Ну ничего, он переживет, все рано или поздно справляются с ударом. Она слышала, что Джей‑Си уже помолвлен с какой‑то стюардессой. Говорят, она похожа на Дену, но помоложе, ну и что, факт остается фактом: ее‑то Джей‑Си забыл. И Джерри забудет.

И тут ее как ошпарило: о ужас! А что, если на телевидении начнут искать такую же, как она, но помоложе? Она хороша, но надо приложить все старания и стать лучшей, незаменимой! Не тратить время. Слишком много девиц помоложе и покруче только и ждут, что она оступится. Некогда ей шашни крутить, тем более с пианистом‑терапевтом, который вбил себе в голову, что влюблен в нее. Если она хочет остаться на вершине, нужно ковать железо, пока горячо, – а значит, сейчас. Она только что попала на обложку «Телегида», и вокруг начали поговаривать о премии «Эмми».

Турне

Хьюстон, штат Техас

1976

Дена побывала в семнадцати городах за семнадцать дней двадцативосьмидневного турне в поддержку телекомпании. Было решено, что благодаря все возрастающей популярности ее кандидатура как нельзя лучше подходит для пропаганды филиалов по всей стране. Знали, что она обворожит и заинтересует любого. Поэтому рекламный отдел заполнил почти каждую минуту ее времени теле‑ и радиоинтервью и беседами с прессой, встречами за обедом и другими публичными выступлениями. Плюс, если удавалось организовать, надо было выдержать банкеты по вечерам. Перед отлетом в другой город она старалась урвать три‑четыре часа на сон, а на следующий день круговерть начиналась по новой. В каждом городе с семи утра вели местную программу новостей. Дена знала, что придется тяжко, но пошла на это. Ей была необходима популярность.

Слава богу, с ней послали лучшую журналистку, Джонни Хартман. Она не только нравилась Дене, но и мастерски умела доставить ее на место в кратчайший срок и вызволить из лап фанатов, жаждущих получить автограф на фотографиях всех членов семейства, или журналистов, которые вечно вылезали за рамки оговоренного времени. И она умудрялась делать это, не вызвав ни у кого раздражения. У Дены все шло отлично, она очаровывала всех и каждого, пока не прибыли в Питсбург, где у нее снова начались боли в желудке. Она пыталась привести себя в норму, без конца глотая всякие снадобья.

В Хьюстоне, сразу после речи на праздничном обеде в честь великого кардиохирурга доктора Майкла Е. Дебейки, им с Джонни пришлось мчаться на свой этаж в отеле, спешно переодеваться и ехать в аэропорт – самолет до Далласа вылетал в 22.45. Они, как водится, опаздывали, и, поскольку лифт не торопился, им пришлось бежать десять этажей вниз, волоча свой багаж. Они были уже в середине холла, когда боль стала такой острой, что Дена остановилась. Джонни успела подхватить ее, прежде чем она потеряла сознание.

В себя она пришла в полицейской машине с включенной сиреной, они с Джонни были уже на полпути к больнице, и не успела она глазом моргнуть, как оказалась в реанимации, в окружении врачей, которые осматривали ее и говорили о срочной операции. Через несколько минут доктора и медсестры расступились как воды Красного моря перед вошедшим в палату доктором Майклом Дебейки, так и не успевшим снять фрак, в котором был на обеде.

Осматривая Дену, он улыбался и болтал с ней.

– Ну что ж, юная леди, похоже, вы решили еще немного у нас погостить, так что мы сделаем все возможное, чтобы вам было комфортно. Знаете, на банкете вы произвели фурор, и тут выстроилась очередь из врачей, желающих заняться вашим случаем. Но я сказал: не выйдет, ребята, она здесь ради меня, так что мне она и достанется в качестве пациента. Давно у вас проблемы с желудком?

– Не очень, – солгала Дена.

Он продолжал осмотр в задумчивости, потом сказал помощникам:

– Нет нужды готовить ее. – Он взял Дену за руку: – Жить будете. Я кое‑что пропишу вам, чтобы облегчить боль, а мисс Рейд останется у вас дежурить. (Вперед выступила улыбающаяся пожилая медсестра.) Мы возьмем у вас немного крови. Потом переведем наверх и положим в отделение, чтобы я мог за вами приглядывать. Договорились? Завтра я зайду вас проведать.

На следующий день Дена еще спала, когда зашел доктор Дебейки. Джонни, измотанная и помятая после ночи в комнате ожидания, спросила:

– Доктор, как она? Это был не сердечный приступ, нет?

– Нет, мисс Хартман, с сердцем у нее все в порядке. У нее сильный приступ гастроэнтерита – это воспаление слизистой оболочки желудка. Вероятно, причиной явился стресс.

– Слава богу, это случилось здесь, доктор. Мне неловко вас беспокоить… но мне необходимо знать, как по‑вашему, сколько это продлится, когда она сможет встать на ноги? Я бы не спрашивала, но начальник рекламного отдела мне уже телефон оборвал с просьбой узнать, хотя бы примерно, когда она сможет продолжить турне. Они должны знать, сколько городов отменить и как скоро она даст интервью хотя бы по телефону. Они надеются, что она сможет быть в Денвере в среду.

Доктор Дебейки указал на лист бумаги, который она держала в руке:

– Это ее расписание?

– Да.

Доктор Дебейки надел очки и принялся изучать листок. Джонни сказала:

– Видите, сколько городов еще нужно посетить.

– О да, вижу.

– Им необходимо знать, когда она поправится. И как можно скорее.

– Угу. Так кому, говорите, нужна эта информация?

– Моему начальнику. Он, конечно, очень огорчен, но надеется, что она сможет…

– Как, говорите, его зовут?

– Мистер Брил, Энди Брил.

– У вас есть телефон, по которому его можно застать?

– Да.

– Хорошо, мисс Хартман. Я свяжусь с этим джентльменом.

– Огромное вам спасибо, это было бы прекрасно. Он меня совсем замучил. Я объясняла, что ничего не могу сделать.

– Вот именно, не можете. Так что идите и отдыхайте.

Дебейки, высокий сухощавый мужчина, спустился в холл, сунул руку в карман своего белого пальто, вынул несколько миндальных орешков и сжевал. Остановился поговорить с интерном, проверил еще трех пациентов, а потом отправился к себе в кабинет. Отдал своей секретарше Сильвии листок с телефонным номером:

– Свяжи меня, пожалуйста, с этим парнем.

Когда телефон зазвонил, он поднял трубку.

– Мистер Брил, это доктор Дебейки из Хьюстона.

– Прекрасно, спасибо, что позвонили. – Эндрю Брил явно что‑то жевал.

– Насколько я понял, вам не терпится получить отчет о состоянии здоровья мисс Нордстром.

– Верно, нам нужно иметь представление, когда она сможет продолжить выступления. У нас по всей стране народ рвет и мечет. Даллас мы уже потеряли, но я подумал, может, она сегодня хоть по телефону интервью даст? Как думаете, у нее есть шанс вернуться к работе во вторник, самое позднее – в среду?

– Позвольте задать вам вопрос, мистер Брил.

– Да?

– Вы что, пытаетесь убить ее? Мисс Хартман показала мне ее расписание. Вы всерьез считаете, что человек может выжить в таком ритме?

– Э‑э, вы, кажется, не понимаете. Это планировалось аж за полгода. У нас есть обязательства.

– Нет, мистер Брил, это вы, кажется, не понимаете. У девушки крайняя степень истощения и серьезные проблемы с желудком, вызванные усталостью и стрессом.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что она является моей пациенткой и не выйдет из больницы по крайней мере в течение двух недель. На работу можете ее ждать через месяц, не раньше. Желаете, чтобы я выслал вам ответ в письменном виде? Буду рад это сделать. И если она начнет работать раньше и если в результате ее здоровье каким‑то образом пострадает, я подготовлю все документы, свидетельствующие о том, что ваша телекомпания была об этом предупреждена заранее.

– Предупреждена? Вы хоть представляете, во сколько нам обойдется отменить это турне? Мы не можем просто…

Дебейки прервал его:

– Если появятся вопросы, прошу, звоните ко мне в кабинет в любое – слышите? – в любое время.

С красным от гнева лицом Брил шваркнул трубку на рычаг и заорал помощнику, который ждал ответа, успеет ли Дена на утренний рейс:

– Этот сукин сын сказал, что продержит ее там две недели. Кем он себя возомнил?

Тридцать минут спустя на экстренном сборе юристов телекомпании Брил был проинформирован о том, что доктор Дебейки возомнил себя именно тем, кем он и является, – одним из самых влиятельных и уважаемых врачей в мире. Они знали, что откупиться от него не выйдет, а пойти ему наперекор боялись, по крайней мере, в открытую.