Подглядывая в окна

Нью‑Йорк

1976

Обеды Дены и Говарда Кингсли стали еженедельным ритуалом, и она всегда с нетерпением ждала их. Они обсуждали театр и книги и редко снова заговаривали о телевидении. Но проходила неделя за неделей, и она начала замечать в нем усталость, какой раньше не видела. Он никогда не делился тем, что происходит у него на работе, но однажды, за кофе, сказал:

– Дена, знаешь, что плохого в молодежи, которая приходит нам на смену? В них нет ни капли сострадания. Они не любят людей. – Он смотрел в чашку. – Нет, любят, конечно, но только близких, родных, но людей вообще, людей как идею, как понятие, – нет. У них нет привязанности ни к кому, кроме самих себя, а сострадать человеческой расе, не питая к ней родственных чувств, невозможно.

Дена согласно кивала, но чувствовала себя обманщицей. Говард только что в точности описал ее саму. Она не знала, любит ли она людей на самом деле, а о том, что такое родственные чувства, имела слабое представление. Не понимала она, к кому, кроме самой себя, можно испытывать привязанность.

Она шла домой, думая над словами Говарда. А придя, взялась за телефон:

– Сьюки, это Дена.

– Дена!

Сьюки завопила мужу:

– Эрл! Это Дена! Дена, погоди, я возьму трубку в спальне.

Дена услышала, как Сьюки попросила Эрла повесить трубку, когда сама взяла параллельную. Эрл подошел и спросил:

– Дена, как ты?

– Хорошо, Эрл. А ты?

Сьюки вклинилась в разговор:

– Клади трубку, Эрл.

– Пока, Дена.

– Пока, Эрл.

– Дена, приезжай, у нас теплынь.

– А у нас довольно прохладно. Как дела?

– Прекрасно. Просто прекрасно. Мама в Европе, в какой‑то поездке по местам религиозного искусства или что‑то в этом роде, а у нас все в порядке, а ты? Не собираешься в ближайшее время в Атланту?

– Пока ничего определенного не планировала. Сьюки, я вот почему звоню… Хочу задать вопрос, только серьезно, пожалуйста.

– Очередной из серии «Кто ты»?

– Нет, мне просто кое‑что любопытно. Можно?

– Давай.

– Каково это – чувствовать привязанность?

– Чего?

– Понимаю, звучит бредово, но я не шучу. Я правда хочу знать.

– Каково это – чувствовать привязанность?

– Да.

Сьюки изо всех сил постаралась ответить правдиво.

– Каково, значит? Никогда не думала. Наверное, я не представляю, каково ее не чувствовать. Но почему ты спрашиваешь? Ты же сама знаешь, каково это.

– Нет, не знаю. Кажется, я никогда ни к кому не чувствовала привязанности.

– Опять какие‑то страсти навыдумывала. Как это не чувствовала, конечно, чувствовала, дурочка.

– Нет.

– Ну а ко мне? Ко мне ты привязана.

– Нет, не привязана, это ты поддерживала со мной отношения. Если бы ты мне не звонила, я бы давным‑давно тебя потеряла.

– Ни за что не поверю, – сказала Сьюки, – даже если это правда. Не поверю, и все. Не забывай, я‑то тебя знаю. Я тебя знаю лучше, чем ты себя. И как бы ты ни пыталась показать обратное, ты замечательный человек. К тому же каждому приходится вокруг чего‑нибудь объединяться. Каждому нужно за что‑то сражаться… по‑моему.

– А ты за что хотела бы сражаться, Сьюки, вот сейчас, сегодня?

– Ну… за семью, за моих детей… за Лигу юниоров.

– Что?

– Шучу.

– А я серьезно, Сьюки. Если бы, скажем, разразилась еще одна Гражданская война, ты бы пошла сражаться за Юг?

– Войны точно не будет. Сюда столько янки понаехало. Камень бросишь на улице – сразу трем янки в голову попадешь. Но если бы что‑то ужасное произошло, я бы пошла. Пошла бы не задумываясь. Это мой дом. Но то же самое я чувствую к моей семье и друзьям.

– Ты с этим чувством родилась или оно как‑то выработалось?

– Не знаю, не задумывалась. Я так чувствую, и все. Все чувствуют к чему‑то привязанность, разве нет? Я привязана к своим подругам и полезла бы в драку с любым, кто их обидит. – Сьюки засмеялась. – Эрл считает, что по этой причине у нас в городе так мало разводов. Он говорит, что мужчины просто боятся того, что мы все сделаем, если кто‑то из них изменит жене.

– А ты когда‑нибудь изменяла Эрлу или хотя бы думала об этом?

– Ох, Дена, к чему ты задаешь мне все эти дикие вопросы? Ты же не хочешь выволочь меня на телевидение и выставить напоказ?

– Нет, конечно. Я просто пытаюсь понять, честно. Ты когда‑нибудь думала о другом мужчине, кроме Эрла? Мне ты можешь сказать.

– Типа Тони Кертиса?

– Нет, о том, кого ты знаешь или встречала.

– Нет, не думала. Дурочка я, да? Если честно, Дена, я знаю, что ты считаешь меня старомодной провинциалкой, но когда после всего этого веселья, и вечеринки с марихуаной, и приема гостей с преподнесением подарков ты стоишь в церкви на глазах у своей семьи и друзей и произносишь клятву верности, ты произносишь ее всерьез. По крайней мере, я давала ее всерьез. Я бы до смерти боялась поклясться в том, чего не собираюсь делать, сама знаешь, какая я трусиха. Даже не понимаю, как Летти это сделала.

– Что сделала?

– Развелась с мужем через шесть месяцев после свадьбы. Сказала, что ей понравились свадебные подарки и медовый месяц понравился, а вот замужество – нет. Ладно, вернемся к тебе. С чего ты решила, что не испытываешь ни к кому привязанности? Ей‑богу, Дена, ты взяла бы первое место по безумным идеям. Ты что, забыла, что ты Каппа? Да в тебе полно родственных чувств.

После того как Дена повесила трубку, лучше ей не стало. Сьюки ошибалась. Дена едва помнила девочек из класса, а порой и названия школ. Дена всегда была одиночкой. Ни с кем не чувствовала близости. Ощущала себя так, будто все остальные пришли в мир, вооруженные четкими правилами, как жить, а ей дать их забыли. У нее не было подсказок, что она должна чувствовать, поэтому всю жизнь она только притворялась, что является человеческим существом, не представляя, что чувствуют другие. Каково это – по‑настоящему любить человека? Что это – чувство локтя, чувство принадлежности к какому‑то сообществу? Она схватывала на лету и владела мимикой, поэтому с ранних лет научилась производить впечатление нормальной, счастливой девочки, но в душе всегда была одиночкой.

В детстве она часами подсматривала в окна, подглядывала за чужой семейной жизнью – из трамваев, автобусов – и видела людей в домах, таких счастливых, довольных, и всем сердцем жаждала очутиться там, внутри, но не знала, как это сделать. Ей всегда казалось, что все может измениться, если она только найдет правильную квартиру, правильный дом, но найти не смогла. Где бы она ни жила, у нее не возникало чувство, что она дома. Да она и не понимала, как это – «дома».

Все ли чувствуют себя одинокими в мире? Может, они тоже притворяются? Или она одна такая? Она всю жизнь ходила вслепую и только сейчас начала натыкаться на стены. Она сидела, пила красное вино и думала: что же с ней такое? Что пошло не так?