Символический язык

Из изучения категорий мы можем видеть, что относительность целостности вводит измерение, которое ни одна система знаков не может адекватно репрезентировать. Само слово "целое", если оно употребляется как знак, не может передать все значения целостности, которые мы встречаем в нашем опыте. Это легко увидеть, рассмотрев такое предложение как "человек есть целое". Такое предложение очевидно имеет разные значения в зависимости от того, рассматриваем ли мы человека с физиологической, психологической, социальной, философской, исторической, религиозной или какой-либо иной из многих возможных точек зрения. Но более того, предложение имеет разные значения не только по содержанию, но по самой природе, в зависимости от того, интерпретируем ли мы слово "человек" в применении к функции, бытию или воле.

Переход от языка функции к языку бытия совершается, когда знаки заменяются символами. Разница состоит в том, как схватывается опыт. Построение знака осуществляется в соответствии с интерпретацией опыта, т.е. посредством прояснения и разграничения значения распознаваемого в повторяющейся ситуации. Знак извлекает значение из его контекста и дает ему собственный статус. В этом процессе цельность опыта приносится в жертву, как, например, когда мы создаем знаки "мозг" и "ум" для прояснения значений, которые мы находим в физиологическом и психологическом подходах к акту мысли. Мы можем употребить термин интуиция для обозначения процесса распознавания значений без интерпретации, т.е. без извлечения их из контекста опыта. Интуиции никогда не могут быть адекватно выражены или переданы посредством знаков, поскольку они (интуиции) распознают значение контекста так же, как и значение символизируемого элемента. Если, например, мы используем слово "мысль" как символ, мы должны быть готовы оставить ясность и определенность и принять его как относимый к отношению между конечным центром сознания и потоком осведомленности, присутствующим в этом центре. Хотя возможно таким образом указать в словах место символа "мысль" в контексте опыта, нет ни прояснения, ни разграничения, которое дало бы слову "мысль" право считаться знаком. С другой стороны, это также и больше чем знак, поскольку он вбирает в себя все значения, которые мы ассоциируем с такими словами как "восприятие", "распознавание (узнавание)", "ассоциация", "осведомленность", а также "ум" и "мозг".

Интуиции – сырой материал языка бытия, как чувственные впечатления – сырой материал языка функции. Каждое слово, относящееся к бытию, должно иметь гибкость значения, принимающую во внимание тот факт, что каждое целое относительно и каждый контекст неограничен. Для того, чтобы создать язык бытия, мы должны располагать набором символов, каждый из которых замещает группу соотнесенных интуиций.

Язык бытия должен иметь на одно измерение больше, чем язык функции, и, следовательно, если знаки могут быть одномерными, то символы должны быть многомерными. Сила символа состоит в связывании различных градаций целостности. Знаки не могут употребляться для выражения как содержания различных уровней, так и отношения между уровнями. Например, может возникнуть лишь путаница, если слово "поверхность" употребляется так, как будто оно имеет одно и то же значение в применении как к атому, так и к столу. Слово "поверхность", следовательно, было бы правильным употреблять как символ нашей интуиции свойства целостности, посредством которого каждое целое А делит существование на часть, которая есть А, и часть, которая не есть А. Интуиция не имеет фиксированного значения, которое могло бы быть обозначено знаком.

Если бы не было различных знаков бытия, можно было бы создать знаковый язык, который был бы адекватным для обозначения всех возможных значений. Из-за наличия разных уровней данная ситуация может иметь более чем одно значение, и эти значения должны быть разделяемы. Для этого необходим символизм. Но восприятие разных уровней не в большей степени символично, чем распознавание значений само по себе является знаком. В очень широком смысле мы можем определить осведомленность об одновременном присутствии разных уровней как "мистический опыт". Мистический опыт может быть либо оставлен в качестве интуиции, либо интерпретирован, порождая теологию. Во втором случае мистик употребляет знаки и трактует свой опыт, как если бы в нем обнаруживалось и было выражено недвусмысленное значение. В альтернативном варианте он может попытаться удержать мультивалентность (многозначность) опыта, и в этом случае его высказывания символичны. В большинстве мистических высказываний путаются знаки и символы, и коммуникация неэффективна.[48]

Путаница становится наибольшей, когда мистик употребляет обычные слова со значением, которое для него имеет силу символа, но читателем воспринимается как не более, чем знак. Если читатель хочет обнаружить предполагавшееся значение написанного, он должен все время помнить, что слова, используемые как знаки, лишены измерения сознания, которое для мистика является наиболее важным элементом его опыта.

Значение символа никогда не может быть полностью знаемо. В нем всегда есть нечто, переходящее пределы функции и скрыто указывающее на сознание бытия. Поэтому, сталкиваясь с символом, мы должны всматриваться в наш собственный опыт, чтобы обнаружить, что здесь отражено. Мы находим, что мы сами присутствуем в символе, и символ в нас, поскольку это не абстрактный знак, который может существовать отдельно от живого опыта.[49]

В функциональном языке знаки могут быть привязаны к внешним значениям, но бытийный язык символов возвращает нас назад к опыту и таким образом может служить связыванию одного опыта с другим. Знак – инструмент знания, в то время как символ вызывает состояние сознания.

Для прояснения различия между первыми тремя формами языка может быть полезным, если мы вновь возьмем в качестве примера употребление слова "человек". В смешанном языке слово "человек" употребляется без отнесения к какому бы то ни было постоянному контексту. В пределах одного разговора слово может быть употребляемо в разных значениях, и чаще всего значение, оправданное на одном уровне опыта, применяется к интерпретации уровня, на котором это слово должно быть употребляемо как знак для машины или в лучшем случае для животного. В языке функции слово "человек" может быть определено по отношению к категориям. Таким образом может быть разграничен набор однозначных знаков-слов, каждое из которых относится к подлинному распознаваемому повторяющемуся элементу в человеческом опыте. Все, что может быть знаемо о человеке, может быть выражено и коммуницировано, если только участники разговора обнаружили в своем собственном опыте значения, к которым относится знак. Пройдя через дисциплину самонаблюдения и взаимной проверки, члены философской школы, заинтересованной в изучении человека, могут коммуницировать, не опасаясь обмануться или запутаться. Но, несмотря на адекватность коммуникации, коммуникация тем не менее не полна. Что значит "быть человеком", не может быть передано посредством знаков. Чтобы выразить человеческое бытие, мы должны являться составной частью всего опыта человечества, участвовать в разных уровнях опыта и градациях бытия, которыми оно образовано. Здесь нет одного постоянного контекста, есть иерархия контекстов, столь различных, что значения, обнаруживаемые на одном уровне, могут противоречить значениям на других уровнях. Контекст разговора на одном уровне не может смешиваться с контекстом другого. Человечество - семиричная структура, и каждое из семи качеств или градаций создает независимый контекст значений. Хотя различение уровней не может быть сделано объектом понятийных знаков, интуиция их отношения достижима. Слово "человек" становится в истинном смысле символом, когда оно употребляется для выражения целого ряда значений, которые могут быть обнаруживаемы в человеческом опыте.

Возможности символизма не могут быть схватываемы в функциональных терминах. Символы должны быть наделены интуициями бытия, чтобы служить орудиями для второго или теоретического языка. В смешанном языке обычной речи слова употребляются без различия как знаки и символы. В результате возникает неподлинная значимость, обманчивое значение, теряющее соприкосновение с опытом. В общем следует согласиться с тем, что символ не имеет никакого содержания, кроме опыта, который он замещает, и что, следовательно, употребление символов требует специальной дисциплины, которая весьма отлична от той, которая нужна для философского языка знаков, контекст знаковых значений функционален, а контекст символических значений – сознателен. Все время подчеркивалось, что состояния сознания не могут быть ни знаемы, ни коммуницируемы, и, следовательно, символизм в смысле, сформулированном так, может показаться невозможным. Тем не менее, подлинный язык символов может быть создан группой людей, предпринимающих общие усилия в области сознания. Создание теоретического языка бытия – также работа школ, но другого порядка и с другой дисциплиной и требованиями, нежели те, которые необходимы для школ на уровне абстрактного философского языка. Язык бытия является инструментом, в котором значения не обнаруживаются посредством интерпретации, а создаются посредством усилия. Те, кто достигают употребления символического языка, сами прошли через внутреннюю трансформацию, которая освобождает сознание от функции. В таких людях разные уровни бытия сознательно различаются, поэтому разные и даже противоречивые значения могут быть испытываемы в одной интуиции. Лишь люди, прошедшие такую трансформацию, способны участвовать в разговоре о бытии. Символизм покоится на категориях опыта, но превращает их в более богатое единство. Символизм не аналитичен, а синтетичен. Проблема коммуникации встречает здесь препятствие, которое не существует для функционального языка, где один постоянный контекст может быть обнаружен и разделяем. Значение символов не обнаруживается, а создается; коммуникация зависит от взаимного узнавания шагов, посредством которых достигается значение символа. Не каждый, кто хочет, может придти к владению символическим языком. Можно знать, что должно быть сделано, но не иметь силы, чтобы это сделать.