Знаковый язык

Одна из основных задач философии – установить постоянный контекст для обсуждения всех вопросов, имеющих общий интерес для человека. Для этого необходимо приписывать значения определенным элементам опыта, которые не даны прямо в чувственном восприятии, но образуются в процессе интерпретации, который может быть долгим и сложным.

Полный философский язык создается только тогда, когда те, кто намереваются его употреблять, установили контекст опыта, в котором могут быть узнаваемы все необходимые значения.

Нас интересует человеческая коммуникация, т.е. передача значений от одного ума или центра сознания к другому посредством поведения. Из-за изолированности каждого центра сознания невозможно, чтобы какие-либо два из них имели в точности один и тот же элемент опыта, и поэтому значения никогда не могут совпадать полностью во всех отношениях. Следовательно, когда мы фиксируем требование, что каждый знак должен иметь одно значение, мы должны принять во внимание приблизительный характер процесса узнавания и интерпретации.

Общий постоянный контекст рассуждения устанавливается лишь постепенно, путем повторяющегося процесса проб и ошибок, т.е. эксперимента и верификации. В сравнении со смешанным языком обычных рассуждений, философский язык может быть как адекватным, так и свободным от двусмысленности. Построение системы недвусмысленных знаков не является, однако, задачей, которую нужно решать перед употреблением философского языка; напротив того, именно в процессе коммуникации, соединенном с верификацией, знаки могут обрести недвусмысленное, определенное отношение к значениям. Задача представляется, тем не менее, необходимой для эффективной коммуникации, выходящей за пределы ограниченности технического отнесения. По мере ее разрешения становится возможной эффективная коммуникация на абстрактные темы. Тем не менее, коммуникация по-прежнему остается функциональной по своему характеру и не выходит за пределы обмена знаниями.

Знак – это средство привлечения внимания к определенной группе сходных опытов, и он эффективен только когда есть взаимно-однозначное соответствие между знаками и повторяющимися элементами опыта. Это легко выполнимо в отношении материальных объектов, таких как столы и стулья; но значение опытов, для которых мы употребляем такие слова как "внимание", "память", "желание", "надежда", может быть узнано и обозначено лишь с большим трудом и требует особой тщательности. Все такие слова несут в смешанном языке обычной речи случайные импликации и неверифицированные предположения, которые неизбежно ведут к неправильному пониманию.

Устранение излишних элементов из значения знака не должно проводиться таким образом, чтобы лишить его общности, необходимой для философских рассуждений. Мы не извлекаем из нашего опыта возможного знания, потому что мы не интерпретируем, т.е. мы не можем соединить в нашей мысли повторяющиеся элементы, которые связаны в факте. Например, мы рассматриваем наше собственное поведение и находим разнообразные значения, но не первостепенную значимость, выраженную предложением "человек есть машина". [46]

Мы испытываем – и это повторяется – паттерны поведения, состоящие из автоматических реакций, в которых мы не имеем ни инициативы, ни выбора, но мы не видим тотальной значимости этих наблюдений, и поэтому мы употребляем знак "человек" для обозначения чего-то, что не существует.

Одно из последствий этого неумения распознавать значения человеческого опыта состоит в том, что почти все философские дискуссии о человеке и его месте в естественном порядке неэффективны. Знание такого рода, какое нужно для придания необходимой глубины значения употребляемым знакам, не может быть обретено без усилий и дисциплины, и в общем это работа, которая должна проводиться совместно с другими. Узнавание функциональных повторений может быть преобразовано в действительное знание только с помощью категорий. Вместе с тем, сами категории эффективны лишь постольку, поскольку мы распознаем их значение в нашем опыте и можем разделить это значение в общем контексте с другими. Категории являются первичными знаками, в терминах которых могут быть выражены значения остальных знаков. Следовательно, требование постоянного контекста включает меньшее количество независимых значений, чем могло показаться. Наше знание категорий поначалу скудно и ненадежно и может расти только посредством рассмотрения опыта и коммуникации результатов между теми, кто стремится установить общий язык.

Категории – основные лингвистические элементы. Каждая из них может служить знаком, символом или жестом, в соответствии с полнотой значения, которое мы можем распознать в нашем опыте. Их первичное применение состоит в формировании действенной и связной системы философских знаков. Они могут служить этой цели, поскольку они удовлетворяют канону философского языка, в соответствии с которым один знак должен иметь одно значение. Должно быть, однако, отмечено, что наше знание категорий, рассматриваемое таким образом, является лишь функциональным. В той мере, в какой они относятся к бытию и воле, мы можем лишь "знать о" них. С другой стороны, мы рассматриваем функцию как соразмерную всему существованию, и поэтому мы должны располагать функциональными знаками для любого возможного отнесения. С помощью адекватного философского языка мы можем производить отнесения ко всем уровням бытия и всем проявлениям воли.[47]

Возможности /powers/, а также ограничения философского языка проистекают из употребления недвусмысленных знаков. В нашем обычном смешанном языке мы часто употребляем знаки, как если бы они были символами, и символы, как если бы они были знаками. Это придает легкость и подвижность литературному языку; но это приобретается ценой ясности и связности. Чтобы знак мог быть включен в философский язык, он должен быть лишен всех символических ассоциаций и приведен в соответствие с определенным понятием. Последнее обретается путем интерпретации опыта, т.е. процесса, в котором повторяющиеся элементы распознаются и выделяются из контекста. Таким образом, процесс, в котором формируется понятие – тот же, что и процесс, в котором знак обретает значение. В терминах психологии прояснение знака и его значения требует рефлективного внимания, посредством которого он постоянно относится обратно к контексту, из которого образуется его значение. Размышляя над такими словами как "память", "надежда" или "усилие", мы можем увидеть, что в обычном языке они употребляются как лингвистические элементы, указывающие на непроясненную массу опыта. Приведение таких элементов к знакам требует суровой дисциплины, которую человек может, в общем, практиковать только в одиночестве. Несмотря на то, что она трудна, она все же совершенно недостаточна для коммуникации, пока участники разговора не убедятся, что они прошли через одинаковую процедуру и установили одни и те же повторяющиеся элементы в опыте, из которых образуется значение данных знаков. Успех разговора требует, далее, чтобы рефлективное внимание поддерживалось в акте коммуникации для удостоверения того, что употребляемые предложения несут предполагаемое значение. При общении посредством письменного слова добавляется та трудность, что предложения стремятся принять характер символов и вызвать ассоциации, чуждые предполагавшемуся значению.

В человеческих функциях, однако, нет врожденных дефектов, которые бы препятствовали созданию философского языка, в котором каждый важный язык, написанный или употребленный в устной коммуникации, имел бы уникальное значение. Нынешнее отсутствие такого языка определяется тем фактом, что системы обучения, практикуемые во всем мире, довольствуются техническим отнесением и остаются индифферентными к значениям. Из-за этого равнодушия образованные люди не чувствуют неудобства, употребляя слова без доли внимания к повторяющемуся опыту, к которому они, по предположению, апеллируют, и без верификации того, что слушающий приписывает то же значение – если вообще приписывает какое бы то ни было – тому, что он слышит. Очевидно, что рациональное образование требует развития однозначной системы знаков и ясной литературной формы.

Необходимо понять, что формирование подлинного языка – весьма трудное предприятие. Оно требует от тех, кто за него принимается, неуклонной решимости добиться эффективной коммуникации. Необходимо также развитие внимания, посредством которого повторяющиеся элементы опыта могут распознаваться и интерпретироваться как значения используемых знаков. Наконец, необходима дисциплина в употреблении языка; должна быть поддерживаема цельность знаков, а это достигается лишь ценой постоянной бдительности.

Может быть философский язык, пригодный для психологии, для истории, для естественных наук, искусства, политики и религии, и даже для специфических деятельностей в любой из этих областей. Философский язык отличается не своим предметом, но тем, что он обладает адекватной системой знаков, относимых к общему контексту опыта. Из сказанного следует, что каждая философская школа должна создавать свой собственный язык для целей той частной задачи, которой она занята. Следовательно, философский язык принимает различные формы в зависимости от своего происхождения. Тем не менее, там, где есть два или более подлинных знаковых языка, возможен перевод с одного на другой, поскольку они образованы посредством того же процесса интерпретации из повторяющихся элементов общего для человечества опыта. Например, мы сформулировали категории в соответствии с нашим собственным обнаружением значений во всем разнообразии опыта. Так построенная система не закрыта для любых систем, и посредством дисциплины рефлективного внимания возможно соотнесение значений. Таким образом весь подлинный философский язык может быть сведен в одну схему однозначных знаков.

Из этого, однако, не следует, что знаки, установленные посредством философской дисциплины, несут значения, которые могут быть узнаны в звуке, форме, этимологическом происхождении или обычном употреблении слов. Значения не написаны у знаков на рукаве (как шпаргалка у школьника), знаки вообще не имеют никакого значения, кроме как для тех, кто создал эти значения в общих усилиях по установлению постоянного контекста опыта. Те, кто хочет коммуницировать посредством языка знаков, должны сами обрести координацию функций, которая сделает возможной ясную и однозначную речь.

Каждый элемент опыта, который может быть узнан – источник значения, и каждое значение может быть представлено знаком. Язык знаков, таким образом, в идеале может быт сделан адекватным для коммуникации относительно значения всех возможных форм опыта. Отношение между значениями может быть выражено в предложениях; правильно построенная система предложений есть философское рассуждение. Там, где в нашем опыте мы можем обнаружить повторяющиеся и, следовательно, распознаваемые элементы, мы имеем возможность философского рассуждения.