Трудный разговор

На долгий прощальный гудок парохода дети ответили громким возгласом. Зычный голос «Йоми Мару» слился с нестройным хором его недавних пассажиров.

Потом они погрузили свою поклажу на телеги, запряженные низкорослыми, но крепкими финскими лошадками, и, построившись в колонну, двинулись к станции.

Дети оглядывались, замедляя шаг, и смотрели на свой пароход, исчезавший из виду за высокими елями.

Последний взгляд – и они уже в лесу.

Колонисты в третий раз за время долгого путешествия заполнили вагоны. Не прошло и получаса, как им объявили – поезд прибыл на станцию Кулмаярви. До санатория Халила остается тринадцать километров, и расстояние это придется пройти пешком.

И снова они вошли в лес, будто не было до этого ни моря, ни уходящей из‑под ног палубы. Горизонт исчез. Мир замкнулся. Еще недавно они любовались пальмами. А оказывается, настоящее чудо – этот северный лес, сосны, уходящие в небо.

И снова рядом их учитель ботаники Илья Соломонович Френкель.

Нарядный лес будил приятные воспоминания о родных местах. Радостно было шагать по лесной дороге, видеть белоствольные березки, трепещущую листву осин, алые тяжелые гроздья рябин.

А как легко дышится! Хочется бежать и прыгать… Но дети идут в строю, отягощенные котомками, и улыбаются. За эти два с половиной года они хорошо научились понимать друг друга. Даже без слов.

Наконец лесная дорога вывела колонну детей к Халиле.

Виталий Запольский и Леонид Дейбнер сразу обратили внимание, как и миссис Кемпбелл три дня назад, на красоту главного корпуса. Расположенный на холме, возле озера, он соперничал по высоте с окружавшими его соснами. А большие окна, казалось, были вправлены в пилястры, придавая фасаду не только строгость, но и праздничность. Хвойный лес вокруг был ухоженным и напоминал парк.

Юноши стали обсуждать, где бы им лучше поселиться, и остановились на четырехэтажной пристройке с куполообразной крышей. Чем комната будет выше, рассуждали они, тем лучше. Чтобы в окно заглядывала макушка дерева.

Когда они вошли под козырек парадного входа, их встретила Серафима Викторовна Боброва.

– Мальчики, – сказала она, – я вас огорчу. Этот корпус отведен для девочек. Сюда вы будете приходить только обедать.

Заметив разочарование на лицах своих воспитанников, Серафима Викторовна многозначительно подняла палец и хитро подмигнула.

– Это плохая новость. А хорошая… Я нашла для вас замечательное место. В одном из флигелей есть четыре комнаты. Так вот, три из них заняты под книжный склад. А одна – свободна.

– Что за книги? – спросил Дейбнер.

– Не успела посмотреть. Но думаю, на любой вкус. Здесь отдыхали и лечились разные люди. Приближенные царской семьи… И даже ученые. Одни развлекались. Другие, не теряя времени, пополняли свои знания. Библиотекой пользовался даже Керенский. Один из холлов назван его именем. И знаете, кто еще бывал в Халиле? – Боброва чуть помолчала, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут ее слова. – Три года назад, после возвращения из эмиграции, здесь отдыхал Владимир Ленин и его жена Надежда Крупская.

– А откуда вы все это знаете? – спросил Запольский.

– Встретила финна‑старожила. Обязательно вас с ним познакомлю.

Юношам льстила мысль, что они будут читать книги, которые раньше держали в руках известные всему миру люди. Но это потом. А сейчас они умирают с голоду.

– Придется потерпеть, – сказала воспитательница. – Сначала надо покормить младших. Столовая большая. Но всем места не хватит.

Мамаша Кемпбелл в эти дни была, как никогда, занята. И ей бы ни за что не справиться, если бы не тот же Блеки. Слава Богу, главное они успели сделать вовремя. Даже хлеб испекли. Но дети прибыли на несколько часов раньше. Ничего не сварено. Придется обойтись мясной тушенкой и персиковым компотом. Правда, Ханна знает, консервы – любимое лакомство колонистов. А к ужину они приготовят что‑нибудь горячее.

Мамаша Кемпбелл встречает детей у входа в столовую, рассеянно отвечает на вопросы воспитателей. А в голове бьется совсем другая мысль.

Утром из Выборга приехал доктор Эверсол и привез письмо от мужа. Чарльз настаивает на ее приезде домой к Рождеству. Дети уже около года без матери, напоминает он.

Муж прав, думает Ханна. Что же это получается? Русские дети тоскуют от разлуки с родителями. И она, как может, приближает эту встречу. А ее собственные малыши? Имеет ли она право лишать их заботы и ласки? А Чарльз… Как нелегко ему управляться и с домом, и с работой.

Райли Аллен пока не знает о письме. Но после ужина она собирается с ним поговорить. Чтобы успеть домой к Рождеству, ей надо оставить колонию через два‑три дня. Трудное решение… И ее сердце разрывается…

Многие дети легли спать, не дождавшись ужина.

– Как я сегодня буду сладко спать, – говорит, потянувшись всем телом, Ирина Венерт.

– Так устала? – спрашивает Ханна.

– Когда не качает, я сплю крепко‑крепко. И мне снятся сны.

– Тогда приятных сновидений!

Когда воцарилась тишина, миссис Кемпбелл постучала в дверь начальника колонии.

– Может, я не вовремя? Я не помешала?

– Нисколько. Я заполняю дневник.

– Дорогой Райли, вам придется сегодня вписать туда несколько лишних строчек.

– О чем вы, Ханна?

– Помните нашу первую встречу во Владивостоке на берегу бухты Золотой Рог?

– Очень хорошо помню. Китайские лодки… Иероглифы на парусах…

– Иногда ветер меняет направление. И парус бессилен сопротивляться.

– Вы говорите загадками.

– Не загадками, а метафорами.

– Но это еще более непонятно.

– Вчера я не думала, что постучусь к вам.

– Вы пришли ко мне с просьбой. Не так ли? Я вас слушаю, Ханна.

Миссис Кемпбелл запнулась, не зная, как начать.

– Тогда, во Владивостоке, было легче. Я просила работу. А сейчас прошу меня уволить, – наконец сказала она.

– Уволить? Но почему? – Райли поднялся из‑за стола.

– Материнское сердце чувствует на расстоянии. Тоньше любого прибора. Сегодня утром я получила письмо от Чарльза. Не думаю, что он пишет всю правду. Но что‑то подсказывает – я там нужна. И чем скорее, тем лучше.

Райли Аллен подошел к Ханне и взял ее руки в свои.

– Барл Бремхолл и Ханна Кемпбелл – две мои руки. Правая и левая, сильная и нежная. Но тоже сильная. Я не сомневался, что мы пройдем весь путь вместе…

– Простите, Райли.

– Вы не так поняли, Ханна.

Аллен снова сел в кресло.

– Выпьем шампанского, – сказал он. – Эту бутылку мне подарил капитан перед тем, как я сошел с парохода. Есть повод поднять тост.

– Закончился наш рейс?

– Да, закончился. Но не закончилось наше путешествие.

– Скажите только, Райли… И я останусь. Чарльз потерпит.

– Ваш Чарльз самый терпеливый муж на свете. Может, он и подождет. Но дети… Они вас, наверно, забыли.

Миссис Кемпбелл прикрыла глаза. «Интересный получается разговор, – подумала она. – Я пришла извиняться и уговаривать. А, похоже, уговаривают меня».

– Я не знаю, как поступить. Совсем запуталась.

Ханна пожала плечами.

– Мы все распутаем. Эти дети уже в шаге от дома. А вам – добираться и добираться. Через весь океан, а потом и материк. Сделайте своим детям на Рождество подарок.

– Хотела вам еще что‑то сказать, Райли. Я разговаривала с Александрой. Первое, что она сделала, приехав в Халилу, повесила в комнате портрет Марии. Тот самый, который написал пленный австриец. С тех пор, как не стало сестры, она очень изменилась.

– И стала еще больше похожа на Марию, – вырвалось у Аллена.

– Да, это так, – сказала Ханна и внимательно посмотрела на Райли. – Я думаю о ее судьбе. И посоветовала ей не возвращаться в Россию.

– И что тогда?

– Я готова удочерить ее и увезти с собой.

– Это было бы замечательно…

– Но Александра отказалась. Она держится своей воспитательницы Чичиговой.

– Мы не можем быть слишком настойчивыми, – задумчиво сказал Райли. – Оставим дверь открытой. Может быть, Александра передумает…