Последние мили

Казалось, родное море должно встретить «детский ковчег» солнцем и штилем. Но оно разбудило пассажиров гулкими ударами, предупреждая – впереди не все так безоблачно.

Пока «Йоми Мару» шел по длинной и глубокой Кильской бухте, ветер вел себя сдержанно. Но к полудню усилился. А к ночи скорость ветра достигла сорока миль. Однако прочно скроенное судно отлично держит удар. Кто возьмет верх, а кто выбьется из сил? Море или пароход?

Дети покинули верхнюю палубу и спрятались под ней от ненастья. Но сегодня они не будут смотреть кино, слушать музыку и танцевать. У них другие заботы. Колония скоро покинет свой плавучий дом и расстанется с японской командой. Вот почему дети, даже самые маленькие, рисуют, лепят, что‑то кроят, не выпускают из рук пряжу. Каждый японец получит подарок.

Море сближает людей.

В первый день японцы казались одинаковыми, похожими друг на друга. Все на одно лицо. Казалось, никогда им не сблизиться, не сойтись. Но вот первая улыбка, рукопожатие, вопрос, обмен адресами… Теперь они друзья. Случались недоразумения… Стычки между самыми младшими из японцев и самыми старшими колонистами. Но это как туча. Вот она есть, а вот ее уже унесло ветром.

4 октября 1920 г. Воскресенье.

Балтийское море.

Сегодня день бурной погоды. Волны выше вчерашних. На палубе пусто. Младшие дети во втором и третьем трюмах страдают от морской болезни.

От полудня 3 октября до полудня 4 октября пройдено 130 миль.

От Бреста – 977 миль.

До Гельсингфорса – 450 миль.

Из судового журнала «Йоми Мару».

Полковник Аллен и капитан Каяхара все еще пребывают в неизвестности. Вот почему пароход вместо привычных двухсот сорока миль прошел за сутки вдвое меньше. «Йоми Мару» сбавил скорость, словно гончая, потерявшая след.

Начальник колонии посылает во все концы радиограммы – в Вашингтон, Париж, Ригу, Копенгаген, Выборг и даже Рудольфу Тойслеру в Токио. Но эфир молчит. Никто не отзывается. Где‑то в кабинетах все еще идут споры о судьбе колонии.

Райли Аллена не оставляет ощущение, что последнее слово хотят оставить за ним. Он уже во второй раз дает указание капитану – следовать в Гельсингфорс. И извещает об этом своем решении начальство. И только после этого получает согласие.

Принятое решение придало силы «Йоми Мару». Он удвоил скорость и за последующие сутки прошел двести пятьдесят миль.

Финский берег уже рядом. Ханна Кемпбелл и Серафима Боброва подумали, что надо устроить прощальный ужин. Ни одно путешествие не считается завершенным без него.

Они распределили обязанности. Серафима Викторовна украсит столовую. А Мамаша Кемпбелл позаботится о столе.

– Кого пригласим?

– Русских воспитателей, американский персонал и, конечно, мистера Каяхару с его помощниками.

– Капитана нужно пригласить заранее. У него ведь вахты, – рассудила Боброва.

– Этим я сейчас и займусь, – согласилась Ханна.

Она знает: женщина не вправе подниматься на ходовой мостик. Такова суровая морская традиция. Она ни разу не пыталась ее нарушить. Хотя, будь это судно не японское, а американское, бросила бы вызов глупому мужскому шовинизму. На Аляске и в Сибири Ханна ни в чем не уступала мужу, да и другим золотоискателям. Держала в руках тяжелую кирку и лоток. Ее присутствие приносило удачу. Так говорили все. Почему же в море иначе? Когда‑нибудь она возьмет в руки и штурвал. И докажет – женщина может покорить не только мужчину, но и море.

Но закон есть закон. Даже если он неписаный. И она подошла к телефону.

– Миссис Кемпбелл, хорошие идеи рождаются сразу в нескольких головах. Мой повар тоже решил устроить прощальный ужин.

– Отлично, капитан! Тогда соединим наши усилия…

Боброва позвала на помощь молодых воспитательниц.

Они предложили сделать в столовой декорацию из флагов и цветной материи.

И вот еще что придумали: перед каждым прибором будут лежать именные карточки, как и положено на настоящем международном приеме.

Атмосфера была праздничной и непосредственной. А речи – и шутливыми, и серьезными.

Вступительное слово предоставили начальнику колонии. Но неожиданно он отказался.

– Я забыл в каюте свои шпаргалки. Начинайте без меня.

– Тогда вам слово, капитан, – предложила миссис Кемпбелл.

– На пароходе я самый старший. Не по званию, а по возрасту, – сказал Каяхара. – Жизнь моряка, хотя многие думают иначе, – очень однообразна. От берега – до берега. А между ними – сотни и тысячи миль соленой воды. Самые радостные события в моей жизни происходили не на воде, а на суше. Там живут близкие мне люди. Но сегодня большой праздник, хотя мы и в море. Через несколько часов, на рассвете, заканчивается наш долгий‑долгий рейс. Скажите, много ли есть на свете людей, которые бы совершили кругосветное путешествие?

Каяхара медленно оглядел всех, кто сидел в столовой. А потом сам же ответил:

– Их мало, даже среди моряков. Вот я уже четверть века на палубе, но пока не вхожу в это число. А много ли мальчиков и девочек, совершивших кругосветный рейс? Думаю, таких детей нет. Но так было до сегодняшнего дня. Теперь их почти восемьсот. Это абсолютный мировой рекорд, который, я уверен, будет держаться еще много лет. Я знаю, русские дети, прежде чем подняться на «Йоми Мару», три месяца ехали из Петрограда во Владивосток, а потом пересекли два океана. И теперь они в двух шагах от своего города. Пусть же встреча с родителями будет счастливой, а трудное испытание, которое выпало на их долю, – последним!

Все подняли бокалы с французским шампанским, несколько ящиков которого предусмотрительный Барл Бремхолл приобрел в Бресте.

Неожиданно вошел Райли Аллен. На нем был костюм и белоснежная сорочка. Он ни разу не одевал их после Нью‑Йорка.

– Я рад, что успел вовремя и могу присоединиться к тосту капитана. Он сказал замечательные слова. Но я предлагаю выпить шампанское не только за здравие детей, но и за тех, кто сопровождал их на долгом пути домой. Это русские воспитатели и учителя, заменившие им на время родителей. Это волонтеры, оставившие семьи и пренебрегшие покоем и уютом. Это японские моряки, которым были доверены многие жизни и чье мастерство и трудолюбие привели нас к желанному берегу. Извините, – перевел дух Аллен, – за несколько высокопарный слог. Но что тут поделаешь! Так чувствую… А сейчас я прочту еще более торжественные слова. Это небольшая поэма… Я сочинил ее прошлой ночью.

Аллен достал из внутреннего кармана листок бумаги. Он читал, едва сдерживая волнение, но, казалось, каждое слово рождается только сейчас. На глазах у всех.

Стихотворение, написанное 26 октября 1920 года, перед прибытием парохода «Йоми Мару» в порт Гельсингфорс и подаренное автором персоналу Американского Красного Креста.

R. Allen.

No longer I worry about the old Yomei

As she bounds o'er the blusterous, Illowing brine

No longer I'm anxious for fear of the foamy

Old Ocean without wireless and SOS sign.

No longer my thin and fast graying tresses

Are standing on end in hideous fright.

The reason therefore. О you don't need three guesses

We are nearing the end of our voyage tonight

The Petrograd trip is concluding,

We're only one jump from our last port of call.

So here's to an end of our feverish brooding

From here to Finland is one night – that's all.

For months when the youngsters would climb the tarpaulin

My spine would grow chill, my features turn pale,

In fancy I'd see them all slip and go sprawlin'

A few seconds later to skid off a sail

For months when they shot up and down the steep hatches

I expected to hear of a violent death,

And see their small forms all done up in patches,

Painfully, soblngly, drawing each breath.

As calm as Miss Farmer as cool as Miss Snow,

To all cries for help I can only say «NO»

We're only one night out – Hip! Hip! – let'er go!

But in spite of it all, for a serious minute,

Are you not glad you came on the Yomei Maru?

Are you not glad from Vladi you've always been in it?

Mighty glad that you stuck and are seeing it through?

Not to speak of some more that you very well know,

It's been «interesno» to put it in Ruskie –

And although it's been tough, it has never been slow.

* * *

Мне больше не надо за «Йоми»‑старушку

Дрожать среди волн, не щадящих бортов.

Мне больше не страшно, что связи нет с сушей,

И SOS наш, возможно, не примет никто.

И больше не встанут от ужаса дыбом

Остатки седеющих быстро волос.

Причину назвать без труда вы смогли бы –

Мы якорь бросаем в порту наших грез.

Подходят к концу петроградцев скитанья,

Мы в шаге от нашей двухлетней мечты.

Конец обжигавшим нам души терзаньям,

Финляндия, примешь с рассветом нас ты

Как часто, бледнея, в поту я холодном

Смотрел, как мальчишки висят на снастях,

Представив возможный полет их свободный

И треск в переломанных детских костях.

Смотрел, как они безрассудно, отчаянно

Свисают за борт и по трапам летят,

И ждал ежечасно известий печальных,

И криков, и стонов упавших ребят…

Но больше на помощь меня не зовите,

В ответ вам скажу лишь короткое «ноу».

В последнюю ночь я спокоен, смотрите,

Как наша мисс Фармер, а также мисс Сноу.

Прощанья минуты уже недалеко,

«Йоми Мару» разве не стал нам родным?

От самого города Владивостока

И горе и радость делили мы с ним.

Не счастье ли это, скажите мне честно?

И разве, признайтесь, не кажется вам,

Что было (по‑русски скажу) «interesno»

Нестись нам по этим суровым волнам?

Перевод Ольги Молкиной – внучки колонистов Ольги Колосовой и Юрия Заводчикова.