Концовки в действии

Рассмотрим несколько концовок из реальных речей.

В заключении второго инаугурационного обращения Линкольна 4 марта 1865 года представлен прекрасный пример непосредственного обращения, или «просьбы о заказе»:

Не испытывая ни к кому злобы, с милосердием ко всем, с непоколебимой верой в добро, как Господь учит нас его видеть, приложим же все усилия, чтобы закончить начатую работу, перевязать раны нации, позаботимся о тех, на кого легло бремя битвы, об их вдовах и их сиротах, сделаем все, чтобы получить и сохранить справедливый и продолжительный мир как среди нас, так и со всеми другими странами.

Слова Линкольна к нации звучали сильно и ясно – подходящий способ закончить речь.

А вот заключительные слова выступления топ‑менеджера компании Visa International, в котором оратор резюмирует основные положения речи:

В заключение разрешите еще раз отметить, что я считаю потенциальную роль Федеральной резервной системы на рынке ценных бумаг довольно ограниченной.

Во‑первых, ее основная цель должна состоять в том, чтобы препятствовать хаосу на рынке, а не поддерживать на определенном уровне индекс Доу‑Джонса[86]или индекс Нью‑Йоркской фондовой биржи.

Во‑вторых, Федеральная резервная система должна служить защитой от возникновения системных рисков, а не продвигать отдельные акции. Таким образом, любая интервенция на рынок должна проводиться не применительно к отдельным акциям, а ко всему рынку.

Далее оратор перечисляет еще три положения при резюмировании, а затем сводит все воедино следующим предложением:

Итак, я считаю небесполезным обсудить достоинства и недостатки непосредственного вмешательства Федеральной резервной системы на фондовом рынке.

На мой взгляд, последнее предложение удивительно слабое. Я бы предпочел более впечатляющее подведение итогов. В конце говорящий словно смахнул пыль со старого клише из мира бизнеса: «Если что‑то не сломалось, то не надо это чинить».

Предлагаю пример очень удачного заключения речи, где бизнес‑менеджер говорит о необходимости сокращения числа звеньев управления в корпорации. В концовке использованы пара метафор, две триады и несколько сильных, выразительных глагольных форм:

Эта система управления, направленная на то, чтобы выделить лучших среди трехсот тысяч сотрудников нашей компании, действительно работает.

Мы далеки от того, чтобы применять все эти рычаги ответственности для каждой рабочей станции и каждого рабочего стола в компании, хотя это наша конечная цель. Мы знаем, откуда берется конкуренция. Она исходит от самих людей – но людей, которые могут мечтать, могут рисковать, могут действовать.

Освободить этих людей, их всех, – это величайший вызов, на который должна ответить наша компания. И поскольку мы видим, как разливается море таланта, инициативности и творческого импульса, если мы способны направить его в нужную сторону, то это вызывает уверенность: наша компания способна справиться со всеми проблемами, которые мир ставит перед нами.

Две триады, одна из которых анафорическая: «могут мечтать, могут рисковать, могут действовать» и «талант, инициативность и творческий импульс». Две метафоры – «рычаги ответственности» и «море таланта». Сильные, выразительные глагольные формы: «выделить», «освободить», «разливается», «направить» и «ставит». Метафора с «морем» несколько приглушена словом «направить» (куда можно направить море?), однако на общую эффектность концовки это почти не влияет.

А вот пример концовки, которая сочетает анафору и риторический вопрос и призывает таким образом к действию:

Давайте следить за производительностью, давайте жаловаться на нарушенные обещания, давайте использовать нашу электоральную силу, чтобы обрести то правительство, которого мы заслуживаем. Давайте работать над тем, чтобы привлекать на государственную службу больше женщин. Давайте делать правительство более гуманным, чтобы на него можно было полагаться и чтобы оно реагировало на нужды тех, кто его выбирал. В конце концов, кто заслуживает этого больше, чем мы сами?

Приведу также удачный пример вдохновляющей концовки. Название речи – «Мечта о Детройте 1987 года». Оратор сочетает переформулирование тезиса с вдохновляющей и нечасто используемой цитатой:

Это мечта, которую мы можем осуществить сами, постепенно, своими усилиями… вы, я, крупный бизнес, мелкий бизнес и правительство. Конечно, идея о том, что отдельные люди и семейства должны вместе работать над улучшением общества, не нова. Неудивительно, что она берет свое начало в Афинах, колыбели демократии. И эту идею мы должны претворить в жизнь летом 1988 года. Я бы хотел закончить цитатой из клятвы граждан Афин, которая могла бы стать девизом граждан великого Детройта:

«Мы всегда будем бороться за идеалы и святыни нашего города, в одиночку и вместе с другими. Мы всегда будем искать возможность повысить чувство гражданской ответственности, мы всегда будем почитать городские законы и уважать их, мы всегда будем передавать потомкам этот город не менее, но более великим, крупным и прекрасным, чем он был вручен нам».

Обратите внимание на использование анафоры «мы всегда будем» в цитате из афинской клятвы.

В следующем примере профессор колледжа, выступая перед студентами, произносит три мощных заключительных абзаца, в которых сочетает метафоры, риторические вопросы, живой язык, анафоры, антитезы и непосредственные обращения. В первом и последнем абзаце он косвенно обращается к названию речи («Перестаньте тратить время») и использует антонимическую фразу – «Начните его уважать».

Мы не можем сделать сразу все, но кое‑что сразу сделать можем. Мы можем ввести в обиход эти прекрасные привычки, если начнем прямо сейчас. Прекратите тратить время и начните его уважать! Проще всего считать колледж пустой тратой времени! Что за отговорка! Что за оправдание! Таким образом мы можем винить других в своих действиях! Когда мы начинаем нести ответственность? Когда мы начинаем контролировать себя? Когда мы станем хозяевами собственной жизни? Чего‑то стоить – значит быть ценным, полезным, необходимым. Нужно сейчас закладывать основы устного и письменного общения и энтузиазма.

Помните: никакая лошадь никуда не добежит, пока ее не обуздают. Никакой пар не приведет в движение машину, пока его не заключат в двигатель. Никакая Ниагара не даст свет и энергию, пока не будет укрощена. И никакая жизнь не станет истинно великой, пока не обретет цель, дисциплину и концентрацию. Прекратите тратить время и начните его уважать!

Президент Джордж Буш‑старший закончил свою речь об «агрессии в Персидском заливе» на Генеральной Ассамблее ООН 1 октября 1990 года подведением итогов позиции ООН по вторжению Ирака в Кувейт и вдохновляющими словами поддержки в адрес ООН. Три сильные анафорические триады увеличивают эффект от двух заключительных абзацев. Плохо сочетающиеся друг с другом метафоры – «плавать, взбираться, браться» – не оказывают серьезного влияния на сильную в целом концовку, хотя метафору «плавание» лучше было раскрыть, например: «Плыть против течения, противостоять подводному потоку критики, сосредоточить внимание на отдаленных берегах мира и стабильности»:

Мир должен знать и понимать, что с этого часа, с этого дня, с этого собрания мы идем вперед с новым чувством цели, с новым чувством возможностей. Мы стоим вместе, готовые плыть против течения, взбираться на гору, энергично браться за сложные проблемы, и не только в качестве Организации Объединенных Наций, но и в качестве объединенных наций всего мира.

Давайте сделаем так, чтобы о последнем десятилетии XX века говорили: это было время, когда человечество стало самим собой, когда дым и пепел индустриальной эры рассеялись и наступила революция духа и мышления, когда люди направились в новую эпоху и к новому сотрудничеству наций. ООН выполняет свои обязательства в качестве мирового парламента, где может выступить каждый. Я поздравляю вас с этим. Я поддерживаю вас. И да поможет вам Бог в грядущих трудностях.

Последний пример взят из речи губернатора Эдлая Стивенсона, который благородно признал свое поражение на президентских выборах от генерала Дуайта Эйзенхауэра 5 ноября 1952 года. Губернатор Стивенсон несколько раз использовал анафору и один раз – очень удачно – антитезу:

Я отправил генералу Эйзенхауэру в гостиницу «Коммодор» в Нью‑Йорке следующую телеграмму: «Народ сделал свой выбор, и я поздравляю вас. Вы будете защищать и охранять мир и сделаете юдоль печали дверью надежды – об этом я буду искренне молиться. С наилучшими пожеланиями, Эдлай Стивенсон».

Меня кто‑то спросил, когда я входил сюда с улицы, как я себя чувствую, и тут мне вспомнилась история, которую любил рассказывать наш земляк, Авраам Линкольн. Его спросили однажды, как он чувствует себя после неудачных выборов. Он сказал, что похож на маленького мальчика, который ударился ногой в темноте, но при этом он слишком стар, чтобы плакать, и ему слишком больно, чтобы смеяться.

Покойный губернатор Луизианы, известный демагог Хьюи Лонг, однажды без затей дал понять аудитории, что собирается закругляться. Он сказал: «Мне подсказывают, что у меня осталась всего одна минута…»

Рекомендуется ли это? Нет.

«Вы призвали меня для высшей задачи…»

Губернатор Эдлай Стивенсон так и не стал президентом – возможно, потому, что история столкнула его с невероятно популярным героем войны Дуайтом Эйзенхауэром. Стивенсон, впрочем, прекрасно говорил о том, во что верил. 26 июля 1952 года Демократическая партия выдвинула его в президенты, и в его речи на партийном съезде наглядно отразились его ум и глубокое чувство собственного достоинства. Это выступление резко контрастирует с образцами политической риторики, которая в наши дни превращается в норму. Обратите особое внимание на концовку, включающую в себя непосредственное обращение, начинающееся со слов «Помогите мне решить наши проблемы в это время смуты и войн», а также на анафорическую триаду, отсылку к человеку, которого он надеялся сменить на посту президента, и вдохновляющую цитату:

Я принимаю свое выдвижение и вашу программу.

Я бы предпочел услышать эти слова из уст более сильного, более разумного, более подходящего человека, чем я сам. Но, услышав речь президента, я повысил свою самооценку.

Никто из вас, друзья мои, не может полностью понять, что творится в моем сердце. Я могу надеяться, что вы хотя бы поймете мои слова. Их будет немного.

Я не искал чести, которую вы мне оказали. Я не мог ее искать, поскольку добился другой должности, которая полностью удовлетворяла моим амбициям. И нельзя рассматривать главную должность штата Иллинойс, которую я обрел благодаря его жителям, как альтернативу или утешительный приз.

Я не искал выдвижения в президенты, поскольку обременительность этой должности поражает воображение. Возможности, которые открываются на ней для хорошего и дурного – в наши и в предыдущие дни, – гасят порыв ликования и превращают тщеславие в смирение. Я просил милосердного Отца, нашего общего Отца, пронести мимо меня чашу сию. Но от столь тяжкой ответственности я не стану увиливать из страха, ради личной выгоды или из ложной скромности.

Итак, «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя»[87].

Если сердце мое в смятении, если я не искал этого выдвижения, если я не мог его искать с чистой совестью, если я не стал бы искать его из‑за трезвой самооценки, то это не значит, что я придаю ему меньшее значение. Более того, я чту должность президента Соединенных Штатов.

И сегодня, когда вы приняли это решение, я буду бороться за то, чтобы занять эту должность со всем жаром души и сердца. И с вашей помощью, не сомневаюсь, я смогу одержать победу.

Вы призвали меня для высшей цели, которая по силам человеку. Я не мог бы быть более польщен. Люди более достойные, чем я, могли бы быть избраны для этого, и я благодарен вам и им всем своим разумом и силой, которыми я обладаю, чтобы доказать, что ваше сегодняшнее решение было благом для нашей страны и для нашей партии. Я также уверен, что ваш выбор кандидата в вице‑президенты чрезвычайно укрепит меня и нашу партию в той тяжелой и непримиримой борьбе, которая предстоит нам всем.

Я знаю, что вы присоединились ко мне в память великих демократов и лидеров нашего поколения, в знак уважения к тем, чьи имена уже звучали на этом съезде, чьи энергия, характер и преданность той республике, которую все мы так любим, завоевали уважение бесчисленных американцев и обогатили нашу партию.

Я буду нуждаться в них, и мы будем нуждаться в них, потому что со вчерашнего дня я нисколько не изменился. Мое выдвижение, как высоко бы я его ни оценивал, не преумножило моих способностей. Поэтому я глубоко благодарен и поощрен их дружбой и их преданностью. Я очень тронут выражением поддержки и пожеланием удачи. И я не могу, друзья мои, не воспользоваться шансом, чтобы отдать дань уважения великому человеку, настоящему американцу, которому я имею честь приходиться родственником, – Олбену Баркли из Кентукки[88].

Разрешите мне также сказать, что меня глубоко тронул ход этого съезда. Вы спорили и не соглашались друг с другом, потому что вы, демократы, неравнодушные люди. Но вы спорили и не соглашались, не называя друг друга лжецами и ворами, не предавая наших лучших традиций. Вы не замарали наших лучших традиций в борьбе за власть.

И вы написали такое положение, ни один пункт которого нельзя назвать двусмысленным, противоречивым или уклончивым.

Вы изложили программу нашей партии, ее принципы и цели столь ясно, что никто не сможет понять ее превратно, и руководствовались твердой верой в справедливость, свободу и мир на земле, благодаря которой сохраняются надежды человечества на тот далекий день, когда не будет больше грохота оружия и звона цепей.

За все это я благодарен вам. Но я не испытываю ликования или чувства триумфа. Впереди нас ожидают проблемы.

Кто‑то назовет нас соглашателями, другие скажут, что мы партия войны.

Кто‑то скажет, что мы реакционеры.

Другие скажут, что мы отстаиваем социализм.

Последуют неизбежные лозунги: «Подлецов – вон», «Настало время перемен» и так далее, и тому подобное.

Мы услышим и это, и еще много чего другого. Но мы не услышим ничего нового. Я не очень обеспокоен оскорблениями конкурентов, ругательствами и бранными эпитетами, потому что рабочий, фермер, разумный бизнесмен – все они знают, что им сейчас живется лучше, чем когда бы то ни было. И все они знают, что величайшая угроза свободному предпринимательству в этой стране умерла вместе с Великой депрессией, пав под напором Демократической партии. Я не опасаюсь того, что драгоценная двухпартийная система в опасности. Безусловно, две недели назад Республиканская партия выглядела очень даже живой – я имею в виду обе республиканские партии! Но я не считаю, будто Демократическая партия постарела, растолстела и стала ленивой.

Да, ей уже сто пятьдесят лет, и она уже давно немолода, но она никогда не станет ленивой, пока смотрит вперед, а не назад, пока она связана с молодыми и полными надежд людьми, которые видят в своих мечтах образ лучшей Америки и лучшего мира.

Вы услышите мнения многих искренних и разумных людей, которых беспокоит, что одна партия находится у власти уже двадцать лет. Я не склонен преуменьшать значение такого отношения, но перемены ради самих перемен абсолютно бессмысленны. Если наша основная задача – это сохранение ценностей западной цивилизации, даже в наших собственных интересах разумно ли будет проводить перемены ради перемен и вручать власть партии, во главе которой стоит неоднозначная личность; лидеру, который пользуется нашим полным уважением, но который служит образцом безнадежного случая политической шизофрении?

Если вы боитесь коррупции на государственной должности, верите ли вы вслед за Чарльзом Хьюзом[89], что вина лежит на человеке, а не на партии? Верите ли вы в то, что любой политический лидер при желании может привести дела в порядок и без своих соседей, готовых сжечь все дотла?

Меня, как и здравомыслящих представителей обеих партий, заботит не просто победа на выборах, но то, как эта победа будет добыта, насколько хорошо мы сможем использовать эту отличную возможность для четырехлетнего обсуждения проблем, разумного и трезвого.

Я надеюсь и молюсь, чтобы мы, демократы, выиграв или проиграв, вели кампанию не как крестовый поход во имя уничтожения противной стороны, как, судя по всему, собираются делать наши оппоненты, но как великую возможность развивать и образовывать людей, предназначенных руководить, причем не только богатой, процветающей и довольной страной, как это было в прошлом, но и всем миром.

Друзья мои, еще важнее, чем победа на выборах, – управление страной. Это тест для политической партии – последний, решающий тест. Когда крики и ликование смолкнут, когда уйдет оркестр и погаснут огни, останется суровая реальность ответственности в исторический час, когда краски мрачны и тусклы и когда за рубежом поднимается безжалостная, непроницаемая и враждебная сила.

Испытания ХХ века – самой кровавой и неспокойной эпохи христианского времени – еще далеко не окончены. Жертвы, терпение, понимание и непримиримое стремление к цели должны стать нашим уделом на многие последующие годы.

И с этим надо жить. И это надо объяснить американскому народу. И давайте скажем ему правду: что нет побед без боли, что мы стоим на пороге великих решений – не простых решений, как, например, сопротивление нападению, но долгой, терпеливой, изнуряющей борьбы, которая только и способна принести победу над величайшими врагами человечества – войной, бедностью, тиранией и оскорблением человеческого достоинства, которое следует за всем этим.

И давайте скажем им, что победа, которой мы должны достичь в ХХ веке, ведущем в век золотой, не будет обретена чьей‑то личной хитростью и сообразительностью. Победа – это цитадель, защищенная толстыми стенами невежества и недоверия, которые не падут от трубных звуков проклятий политиков или под ударами маршальского жезла. Друзья мои, эти стены мы должны штурмовать храбростью, дальновидностью и высоким боевым духом, стоя плечом к плечу, не боясь неприглядной правды, отражая натиск лжи, полуправды, кривляния и демагогии.

Люди умнее, чем полагают республиканцы. А Демократическая партия – это партия народа, а не партия рабочих, или фермеров, или бизнесменов. Это партия никого по отдельности и всех вместе. Это, считаю я, наша давняя задача. Там, где мы отклонялись от нее, мы терпели поражение. Благодаря вашей помощи мы не отступим от своих принципов. Лучше мы проиграем выборы, чем не оправдаем надежд народа; лучше проиграть сейчас, чем потом доказать свою несостоятельность в управлении людьми.

Помогите мне решить наши проблемы в это время смуты и войн, помогите мне решить наши проблемы в эти годы тьмы, сомнений и кризиса, который простирается далеко за горизонты сегодняшней отрадной картины, и так мы оправдаем наше славное прошлое и надежды тех миллионов, которые безмолвно смотрят на нас в ожидании сочувствия, понимания и честности в отношениях. Так мы прекрасно послужим нашим прекрасным традициям.

Я прошу у вас все, чем вы обладаете. Я дам вам все, чем обладаю сам, как тот, кто появлялся сегодня здесь и почтил меня, как почтил и вас, Демократическую партию, всей своей жизнью, которая была храбрым служением и которая навсегда останется на страницах истории и Республиканской, и Демократической партии, – президент Гарри Трумэн.

Наконец, друзья мои, решая те сложные задачи, для которых вы меня избрали, я всегда буду пытаться [как сказано в Ветхом Завете] «действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим»[90].