Глава третья. Эпоха Петра 1 4 page

В 1707 году на Дону разражается булавинский бунт. Религиозный мотив в этом восстании играет доминирующее значение. Под знамена Булавина собрались все, чтобы постоять за <истинную веру христианскую>, против <худых людей, и князей, и бояр, и прибыл ыдиков, и немцев, и Петровых судей>. Движение приняло широкие размеры и было с большим трудом ликвидировано лишь к осени 1708 года Сотни были переказнены и перевешаны, тысячи сложили свою голову в борьбе за <старую веру и за дом Пресвятой Богородицы и за всю чернь>. Часть казаков, около 2000 человек, со своими семьями бежала с атаманом Некрасовым на Кубань, в пределы Турции.

Царь в представлении народа становится разрушителем веры и гонителем всего самобытного, исконно русского. Небывалое явление в мировой истории, когда народ борется с Царем как антихристом. Народ повинуется власти Царя по-прежнему. Выполняет все тяжелые повинности, платит непомерные налоги, ропщет, но не выходит из повиновения. Но с одним не может помириться народ - это с посягательством на его душу, с оскорблением его веры - его святая святых. Народ приводит в трепет и ужас то, что он в лице Петра видит не Царя - Помазанника Божия, грозного и даже мучительного, а врага Христа и веры православной, Царя-антихриста.

ОТКРЫТОЕ и СКРЫТОЕ ГОНЕНИЕ НА ПРАВОСЛАВИЕ и БЫТ НАРОДА

Потеря церковью самостоятельности открыла полную свободу антиправославным элементом. Благодаря покровительственному отношению Петра к протестантам последние стали развивать пропаганду своего учения, совращая православных и подкапываясь под самые основы православной веры.

Орудовали иностранцы: военные, врачи, инженеры и педагоги. <Как давно сын твой стал отвратен от Св. Церкви и от икон?> - спросил священник Иван Иванов в 1708 году у Евдокии Тверитиновой. Она отвечала: <Как от меня отошел прочь и стал искать науку у докторов и лекарей Немецкой слободы!>

Распространение протестантской ереси принимает столь широкие размеры, что на это явление обращают внимание и посторонние, нерусские наблюдатели. Серб полковник Божич приезжал к суздальскому митрополиту Ефрему (Янковичу, сербу) и говорил ему: <Мы думали, что в Москве лучше нашего благочестие, а вместо того худшее иконоборство, чем у лютеран и кальвинов: начинается какая-то новая ересь, что не только икон не почитают, но ругают и идолами называют, а поклоняющихся - заблудшими и ослепленными. Человек, у которого отведена мне квартира, какой-то лекарь и, кажется, в политике не глуп, а на церковь православную страшный хулитель, иконы святые и священнический чин сильно уничижает; всякий вечер приходят к нему русские молодые люди, сказываются учениками немецкой школы, которых он поучает своей ереси, про священнический чин, про исповедь и причастие так ругательно говорит, что и сказать невозможно>*.

* С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т. XVI. С. 259.

В Москве была открыта секта самых исступленных кальвинистов. Стрелецкий лекарь Тверитинов начал рассеивать дерзкие хулы на святые иконы, крест, мощи, евхаристию, на призывание святых, поминовение усопших, литургию, посты, значение добрых дел и другие предания православной церкви. Эта зараза быстро распространилась. Цирюльник Фома Иванов дошел до такой дерзости, что публично произносил в Чудовом монастыре хулу на св. Алексея и разрубил ножом его икону. Еретики Стефаном Яворским были преданы суду, и в отношении некоторых были приняты меры наказания, но такой исход нс понравился иностранцам, и постановление собора 1714 года, на котором были осуждены еретики, не было приведено в исполнение. Дело Тверитинова было вновь передано на рассмотрение, и Стефан из обвинителей попал в обвиняемые. Сенаторы стали на сторону Тверитинова против Стефана. Настояния последнего и желание деятельно вмешаться в судебное разбирательство привели к тому, что Стефана выгнали из Сената. Борьба с протестантизмом была фактически невозможна, так как встречала открытое противодействие со стороны правительства. Для борьбы с протестантской ересью Стефан Яворский написал книгу <Камень веры>, в которой была изложена полная система христианского вероучения с опровержением всех заблуждений протестантов, но это сочинение издано не было. Петр остался недоволен сочинением Яворского как обидным для протестантов и не позволил его напечатать. Протестанты повели интригу против Стефана, со стороны Петра наступило охлаждение, и Стефан вскоре потерял всякое доверие. Ему было запрещено произносить проповеди. Протестанты могли торжествовать полную победу: в лице Стефана церковь лишилась хотя и слабого, но единственного защитника православия.

Но если власть противодействовала, а то и прямо запрещала борьбу с протестантами, зато она поощряла и оказывала полную поддержку в борьбе с <раскольниками>, то есть православными. Православное духовенство шло по линии наименьшего сопротивления. Борьба шла не только словом и силою убеждения, но и грубой силой, при помощи штыка воинской команды. Особенно неистовствовал митрополит Нижегородский Питирим. Он рекомендует самые жестокие и бесчеловечные меры борьбы с расколом и требует вмешательства властей для приведения раскольников в лоно господствующей церкви вооруженной рукой. Подозрение по адресу Стефана, что он сочувствует царевичу Алексею, которого он торжественно называл <единою надеждою>, решило его участь. На горизонте появилось новое свети-то - Феофан Прокопович. Несмотря на протесты Яворского и православного духовенства, которые выдвинули обвинение против Прокоповича, что он заражен протестантизмом, Петр назначает его на псковскую кафедру, осыпает большими милостями. Умный, хитрый и настойчивый человек с гибкой совестью, а вернее, без всякой совести, не брезговавший никакими средствами и ни перед чем не останавливающийся, весельчак и пьяница, Прокопович был свой человек среди преобразователей. Это не был служитель алтаря, это был политик, проводник воззрений Петра, апологет его распоряжений. Глава православной церкви стал в центре протестантского движения.

По словам современников, у Прокоповича было намерение <в письме показать православным путь к лютерству и кальвинству и ко всему реформаторству>. Яворский был убежден, что Прокопович <заражен ересью кальвинской>.

Воспитанный на масонской и протестантской литературе, знакомый с Бэконом, Декартом и протестантским богословом Буддеем, Прокопович в жизнь проводил идеи рационализма и протестантскую вольность, разрушая Богом установленные истины. В своем богословии Прокопович постоянно ссылается на авторитетных протестантов: Квинштедта, Пфеифера, Гергарда, а со знаменитым Буддеем Феофан состоял в переписке. Он защищал и одобрял все распоряжения власти и вел пропаганду словом и делом новых идей, которые противоречили православному сознанию. Новое направление, проводником которого был Прокопович, выступило с резким принципиальным отрицанием всякого авторитета духовенства. Прокопович становится правой рукой Петра в делах церковных. Прокопович - это первый <министр исповеданий> российского государства. Ему поручается составление регламента для новой коллегии, Духовной, предназначенной похоронить патриаршество.

Современники передавали следующий разговор Петра с Феофаном. Петр: <Скоро ли ваш патриарх поспеет?> (Регламент.) Феофан: <Скоро, я дошиваю ему рясу!> Петр: <А у меня шапка для него готова!> В 1721 году в результате деятельности Прокоповича явилось учреждение Синода.

Церковь была введена в общий порядок государственного управления. Духовное правительство вместо единоличной власти патриарха выразилось в коллегиальном устройстве. Какая-нибудь Берг- коллегия и Синод - Духовная коллегия - стали равнозначащими. Церковь и духовенство становились в общую подсудность государству по всем делам, исключая догматы и каноны. После учреждения Духовной коллегии как из рога изобилия посыпались разные декреты, направленные на стеснение религиозной жизни. Меры, принятые раньше для <искоренения зла>, то есть монашества, не имели окончательного успеха; требовались другие и наиболее срочные мероприятия. Петр велел доставить точные ведомости о числе монахов и монахинь и обдумывал меры, как бы ограничить число их и оставшимся дать <достойную> деятельность. Оказалось, во всех епархиях монахов 14 534 человека, монахинь 10 673, всего 25 207.

Петр официально высказывал свой взгляд на монастыри как на <гангрену> и не скрывал своих намерений распустить <тунеядцев>. Синод открывает антиправославную кампанию.

В 1722 году издается запрещение <привешивать к образам привески, то есть золотые и серебряные монеты и копейки, и всякую казну, и прочего приношенного>. Жертвователям было ведено объявить, что <от серег и прочих таковых привесов чинится иконам безобразие, а от инославных укоренив и нарекание на св. церковь наносится>. 22 февраля 1722 года последовал указ, который разрушил дорогой древний обычай <подымать иконы на дом>.

Этим же указом запрещались сборы на церковь и храмоздательство. Указ категорически предписывал: <Смотреть, чтобы с образами по Москве, по городам и уездам для собирания на церковь или на церковное строение отнюдь не ходить, и кто будет ходить, тех брать>. 23 февраля открывается гонение на колокола. Указ наистрожайше предписывает: <Во всех всероссийского государства монастырях колоколов нс делать>, разбитые <без повелительного указа из Синода не переделывать>, и наконец, запрещались сборы на колокола. Набожность православных не только не находит поощрения со стороны частей, но берется под подозрение и подвергается не нужным стеснениям.

<В Чудовом монастыре продастся приходящим людям некий мед, собственный его чудотворцев называемый, а в церкви Василия Блаженного употребляется в продажу такое масло и в почтении содержится, и в других монастырях и церквах подобные той продаже бывают, и такие продажи, яко подозрительные, весьма пресечь>. Указ 28 марта объявляет войну часовням. <Обычай устраивать часовни, - говорит указ. - начался и утвердился от невежд> - что <пред святыми иконами, вне церкви стоящими на внешних церковных стенах и на городских вратах, взжигаются и днем и нощью свещи без всякого многословия, а некоторые невежды, оставив им и посвященные молитвенные храмы, призывают пред них, внешние иконы, невежд священников, и молитствуют на распутиях и торжищах, где всегда многолюдное бывает собрание, и явно чинят православным церквам презрение, а инославным дают причину укорительного на благочиние порицания>.

Указ этот возбудил в Москве сильное волнение во всех слоях православного общества, он поразят и взволновал каждого русского человека, от простого смерда до родовитого вельможи. Но с этим не считались. Страх перед иностранцами побеждал благоразумие; чтобы только нс прослыть перед ними отсталыми и темными, приносились в жертву обычаи, глумились над простым и искренним выражением религиозного чувства верующего русского человека. В 1723 году Синод приговорили: <Сочинить увещание с таким рассуждением, что годового артуса и богоявленской воды хранение для благочестия нс нужно, ибо благословенные хлебы можно получать на каждой литургии и вода освящается часто; в строении золотых и серебряных окладов, подсвечников и лампад особенного Славе Божней и благочестию приплода никакого нет>.

31 января 1724 года Петр подпись указ, которым предполагалось перестроить монашество, а монастырям дать назначение, сообразное с пользой государства. Незадолго до смерти Петр дал указ, чтобы московские монастыри - Чудов, Вознесенский, Новодевичий - определить для больных, старых и увечных, а Перервинский - для школ, Андреевский обратить в воспитательный дом для подкинутых младенцев. Мероприятиями Петра в области церковного устройства и управления были поколеблены религиозно-нравственные устои русской жизни. Русская жизнь до Петра покоилась на религиозно-бытовом основании. Основой жизни было православие и быт; вера и быт сливались в целостную систему <бытового исповедания>.

Всякий русский, независимо от рода и занятий, исповедовал одну веру, одно было у них мировоззрение, у всех был один и тот же бытовой уклад жизни.

Царь - Помазанник Божий - проводник Божиих велений в жизни нации.

Высокое призвание Царя обязывало его, чтобы не впасть в ошибку и не совершить греха, - прислушиваться к голосу совести, как своей личной, так и общественной, воплощенной через церковь в лице патриарха. Православие, царь и быт народа взаимно поддерживали друг друга, составляли друг с другом нераздельное целое, и в этой крепкой спаянности и заключалась прочная основа допетровской государственности. Эпоха Петра кладет здесь резкую грань для старого. Прошлое остается позади и как бы зачеркивается. Во имя укрепления единоличной государственной власти уничтожается патриаршество.

<Церковь Российская, - говорит Карамзин, - искони имела главу сперва в митрополите, наконец в патриархе>. <Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного. Но заметим, что наше духовенство никогда не противоборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской>. Распадается, таким образом, богоизбранная, богомудрая и благочестивая <двоица> - царь и патриарх. Восторжествовала чуждая истории русской православной церкви и православной жизни масонская идея отделения церкви от государства.

Петр насильственно разорвал тесный и неразрывный союз церкви и государства и поставил церковь в зависимое положение от государства. <Этому, - пишет историк церкви Доброклонский, - научили Петра протестанты; так, говорят, в Голландии Вильгельм Оранский советовал ему самому сделаться <главою религии>, чтобы быть полным господином в своем государстве>*.

* А. Доброклонский. Руководство по истории Русской Православной Церкви. Вып. IV. С. 188-189.

С уничтожением патриаршества церковь обезглавливается. Вместо патриарха, воплощавшего национальную совесть, возглавителем церкви стал Синод, подчиненный государственной власти и лишенный возможности возвышать свой голос на защиту церкви. Наносится сокрушительный удар соборному началу. Церковь попадает в <Вавилонское пленение>, теряет свободу в организации национальной жизни. Церковь превращается в орудие в руках государства. Петр, конечно, понимал, что нельзя всех православных сделать протестантами, и потому он церковь только терпел и считал, что она должна служить исключительно государственным целям и интересам. Так, например, Петр возымел желание дать своему Петербургу местного патрона и избрал для этой цели святого Александра Невского. 4 июля 1723 года государь приказал немедленно перевезти мощи из Владимира в новую столицу. Приказание было исполнено: мощи были доставлены на переменных лошадях и все для <пользы государства> было выполнено. По этому поводу Меншиков устроил веселый ужин, а адмирал Апраксин - маскарад, на котором Петр со своими <птенцами> принесли обильное возлияние Бахусу.

ИСКАЖЕНИЕ ИДЕИ САМОДЕРЖАВИЯ Через отделение церкви от государства самодержавная власть царя делается морально одинокой.

Византийская традиция - царство и церковь нельзя отделить - традиция теснейшего союза алтаря и престола была нарушена. <Унижая церковь в глазах народа, Петр рубил один из самых глубоких и питательных корней, на котором стояло, росло и развивалось дерево самодержавия >*.

Исторически сложившееся понятие самодержавия было искажено. В Московской Руси господствовали византийские понятия на власть Государя. Власть Царя считалась истекающей от Бога, через посредство православной церкви. С царствования Петра подрывается идея богоизбранности власти Государя. В русскую жизнь проникают понятия естественного права, чуждые русскому миросозерцанию. Идея божественного происхождения царской власти заменилась <волей народной>.

Новая точка зрения на выпасть Государя нашла себе яркое отражение в трактате Феофана Прокоповича <Правда воли монаршей>, написанном в защиту изданного Петром (в 1722 году) <Устава о престолонаследии>. Воспитанник иезуитской коллегии, поклонник Бэкона и Декарта^, протестант, Прокопович находился в сфере влияния европейской политической мысли. Источниками этого трактата послужили произведения корифеев школы естественного права XVII столетия Греция, Гоббса и Пуффендорфа".

<Подведя теократический фундамент под абсолютную монархию, Прокопович, однако, не останавливается на таком обосновании, и "Правда", описав круг доказательств богословского характера, выводит далее исключительное право монарха на власть "из всенародного намерения, которым монархия введена и содержима быти разумеется">. <Всякий правления образ и сама наследная монархия имеет начало от первого в сем или ином народе согласия>.

* Лев Тихом иров. Монархическая государственность.

Власть монарха, таким образом, имеет своим основанием договор, которым <народ воли общей совлекся и отдал оную монарх)'>.

Эту народную волю Прокопович излагает так; <Согласно вей хощем да ты к общей пользе нашей владесши над нами вечно, то есть понеже смертей ссн, то да по тебе, ты же сам впредь да оставляеши нам наследствовладетеля. мы же единожды воли нашей совлекшеся, никогда же оной впредь, ниже по смерти твоей употребляти не будем, но как тебе, так и наследникам твоим по тебе повиноватися клятвенным обещанием одолжаемся и наших по нас наследников том же долженством обязуем>*.

Идея союза монархии с православной церковью, возглавляемой патриархом, исчезает из правовых понятий. Христианская религия и христианский государь понимаются в протестантском духе. С Петра 1 русское самодержавие принимает характер европейского абсолютизма, хотя церковь и простой народ продолжают хранить византийскую традицию о богоизбранности Царя и считать его Помазанником Божиим. Унижая своим поведением в глазах народа царский сан, Петр явился отрицателем идеи божественного происхождения своей власти. Петр, - говорила Екатерина II, - не имел понятия о государстве, народе, о праве и долге, о государе и его обязанностях. У него не было никаких правил, элементарных политических понятий и общественных сдержек.

<Петр, - по словам Ключевского, - явился перед народом простым человеком, совсем земным царем, но какой это был странный царь: он предстал перед народом с таким непривычным обликом, с такими небывалыми манерами и принадлежностями, не в короне и не в порфире, а с топором в руках и с трубкой в зубах, работал как матрос, одевался и курил как немец, пил водку как солдат, ругался и дрался как гвардейский офицер>. <Царь-плотник> и <царь-мастеровой>, от чего приходят в умиление наши демократы, разрушал сам представление о Царе как Помазаннике Божием, как о чем-то великом и недосягаемом. По заграничному образцу и под влиянием иностранцев органами центрального управления России сделались коллегии. В учреждении коллегий Лейбницу принадлежит самое видное место. Мысль об устройстве коллегий укрепил Лейбниц.

<Опыт достаточно показал. - писал Лейбниц, - что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесо приводится в движение другим, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точной соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни непременно будет показывать стране счастливые часы>**.

* Георгий Гурвич. <Правда воли монаршей> Феофана Прокоповнча и ее западноевропейский источник. Юрьев. 1915. С. 9-10.

** В. Герье. Отношения Лейбница к России и Петру Великому. СПб.. IS71. С. 197.

Учреждением коллегий в корне было изуродовано центральное управление.

Москвичи в области внутреннего управления достигли больших успехов. Ключевский доказал, что русские собственным умом дошли до принципа, до которого многие иностранцы додумались позже нас, - принципа единоличной власти в постановке и организации центральных правительственных органов, то есть до принципа единоличной министерской власти. В этом отношении учреждение коллегий нужно считать регрессом. Самобытное творчество русского народа было разрушено. Из новой реформы ничего путного не вышло. Коллегии внесли хаос в нашу жизнь, и при Александре 1 их заменили министерствами, ничем не отличавшимися по идее от московских приказов, сто лет перед этим отвергнутых и охаянных. Но это учреждение, чуждое и непонятное народу, сопровождалось тяжелыми последствиями - коллегии привели к засилию и господству иностранцев.

При приказном строе все обязанности выполняли русские, для коллегиального управления, конечно, нужны были иностранцы. В августе 1715 года Петр портил генералу Вейде достать иностранных ученых и в <правостях> (в правах) искусных людей для отправления дел в коллегиях. В 1717 году было учреждено 9 коллегий. Хотя президентами коллегий значились русские, но они выполняли роль статистов, делами коллегий управляли вице президенты, которые были все иностранцы, а именно: в Камерколлегию был назначен барон Нирод, Юстиц-коллегию - Бревер, Военную коллегию - генерал Вейде. Адмиралтейскую -Крейс, Коммерц-коллегию - Шмидт, в Берг- и Мануфактур-коллегии - президент Брюс. Словом, во все коллегии, кроме иностранных дел коллегии, были назначены иностранцы. В коллегию иностранных дел вице-президентом был назначен Шафиров, который, как известно, был евреем. То же самое случилось и с реформой губернского управления. Появились <ландраты>, <ландрихтеры>, <комиссары>. Получилась страшная путаница и неразбериха. Начались злоупотребления: взяточничество и вымогательство с населения. Поставленные в целях пресечения злоупотреблений фискалы и обер-фискалы запятнали себя корыстолюбием и служебными преступлениями. Сословная реформа привела к умалению положения служебного сословия.

<В течение веков, - говорит Карамзин, - народ обык чтить бояр как мужей, ознаменованных величием, когда они со своими благородными дружинами, с азиатской пышностью, при звуке бубнов являлись на стогнах, шествуя в храм Божий или же на советы к государю. Петр уничтожил достоинство бояр: ему надобны были министры, канцлеры, президенты. Вместо древней Думы явился Сенат, вместо приказов - коллегии, вместо дьяков - секретари. Та же бессмысленная для России перемена в воинском чинопочитании: генералы, капитаны, лейтенанты изгнали из нашей рати воевод, сотников, пятидесятников и прочих. Честью и достоинством россиян сделалось подражание>.

Унижая боярство, выдвигая чиновников без роду без племени, явившихся в Россию со всех концов мира <на ловлю счастья и чинов>, у нас убавилось и без того слабое аристократическое начало. Городская общественная жизнь превратилась в карикатуру. Мечта Ордын-Нащокина создать городское самоуправление и усилить общественную инициативу не только не получила осуществления, но была искажена и обезображена. Магистраты сделались полицейскими участками, бургомистры - на руку нечистыми чиновниками. Положение крестьян не улучшилось, а ухудшилось. Увеличились налоги и повинности, население изнуряли бесконечные мобилизации. Крепостное право получило дальнейшее развитие, крестьянство - еще большую неволю.

ЕВРОПЕЙСКОЕ УМСТВЕННОЕ иго Слабо развитая общественная самодеятельность в русской государственной жизни упала окончательно.

Голос земли заменяется всесильным усмотрением бюрократии, образуется знаменитое <средостение> между Царем и народом. Перенос столицы из Москвы в Петербург изменил национальное лицо России. В Москву стекались родовитые русские люди, которые вместе со своими Царями делали государственную историю России; Петербург стал притоном иностранцев. В Москве сидело боярство, сильное религиозными, национальными и нравственными устоями, Петербург притягивал к себе беспринципных карьеристов, искателей легкой наживы и авантюристов всех стран и народов.

<Основанный, - как говорит Карамзин, - на северном крае, среди зыбей болотных, в местах, вынужденных на бесплодие и недостаток>, и утвержденный на трупах и слезах народных, знаменитый <Парадис> - Санкт-Петербург стал могилой национальной России. Петербург - это город заговоров, революций и холодного, надменного презрения к народу, его нуждам и чаяниям. Близость к границе вынуждала держать огромное количество войск, народ должен был нести тяжкую воинскую и денежную повинность, государство истощевалось.

Реформа Петра - глубочайший национальный переворот, который резко порвал все с прошлым.

Реформа, проведенная насильственным способом, оставила глубочайшую борозду в нашей исторической жизни.

Реформа эта имела самые отрицательные последствия на духовную жизнь народа.

К сожалению, этот вопрос в нашей истории остался почти не освещенным.

Ключевский признает, что он в своих исследованиях не касался вопроса о том, <какие перемены произвели реформы Петра в понятиях и нравах и вообще в духовной жизни народа>. Только Карамзин в своей знаменитой <Записке о древней и новой России>, представленной Императору Александру 1, с поразительной глубиной дал оценку этой стороне петровской реформы.

Указывая, что необходимость реформ сознавалась и предшественниками Петра и ими принимались меры для введения нужных и полезных мероприятий, Карамзин говорит, что <сие изменение делалось постепенно, тихо, едва заметно, как естественное вырастание, без порывов насилия. Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое соединяя со старым. Деды наши уже в царствование Михаила и сына его присвоили себе многие выгоды иноземных обычаев, но все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а святая Русь - первое государство. Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Искореняя все древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранные. Государь России унижал россиян в собственном их сердце. Вольные общества Немецкой слободы, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело, и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией. Мы, - заканчивает Карамзин. - стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр>.

Антиправославная и антинациональная преобразовательная де- ятельность Петра наложила неизгладимый отпечаток на миросозерцание верхов и создала тип людей, враждебных национальной России.

Просвещение и развитие интеллигенции попадает в руки иностранцев. Иностранцы знакомят верхи нашего общества со своими идеями, переводят, печатают и распространяют произведения общеобразовательного характера. Русские знакомятся с произведениями иностранных рационалистов - Гуго Гроция и Самуила Пуффендорфа. Молодежь для усвоения <либеральных наук> отправляется за границу. После свидания в Пирмонте с Лейбницем Петр решил учредить высшее ученое учреждение - <Академию наук> в Петербурге. В деле учреждения в России Академии наук большую роль играли ученик Лейбница Вольф, который вместе с Лейбницем принадлежал к тайным обществам и вел работу по переустройству всего мира.

При Петре благодаря культурному влиянию иностранцев появляется русская литература. От Петра идут Феофан Прокопович, Татищев и Посошков". Все эти писатели являются страстными поклонниками Петра и ненавистниками прошлого, то есть православной и национальной России. С Петра начинается обличительная литература, направленная против веры, быта и национального своеобразия. Феофан Прокопович, Татищев и Посошков шли тем же путем, которым шли до них европейские рационалисты. Они враждебно относились к <старому невежеству>, <застою> и <религиозному суеверию>, их объединяла одна цель - обеспечить для России успехи европейского просвещения.

Феофан Прокопович в своей трагикомедии <Владимир> обличает недостатки современного ему духовенства (которое изображается под видом сословия жрецов), обвиняет его в невежестве, корыстолюбии, в пьянстве и других пороках, а также обвиняет духовенство и в том, что оно всегда обманывало народ и сознательно держало его во тьме невежества.

С Феофаном был тесно связан и Татищев, последователь Декарта и Томазиуса. Отзываясь неодобрительно о сочинении Локка <Правление гражданское> и отстаивая для России сильную монархичес- кую выпасть, ибо <великие же области, открытые границы, а наипаче, где народ учением и разумом не просвещен, и более за страх, нежели от собственного благонравия, в должности содержится, тамо оба первые (демократия и аристократия) не годятся, но нужна быть монархия>. Татищев к церкви православной и духовенству относится отрицательно и враждебно. Такой взгляд сложился у Татищева под влиянием западных рационалистов Гоббса, Бейля, Пуффендор- фа и Фонтенеля. По мысли Татищева, духовенство - тормоз просвещению, проводник обскурантизма, а правительство - сила прогрессивная. Татищев обвиняет русское духовенство в том, что оно умышленно поддерживало народное невежество. <Нашествием татар, - говорит он, - как власть государей умалилась, а духовных возросла, тогда им для приобретения больших доходов и власти полезнее явилось народ в темноте невежества и суеверия содержать, лая того все учение в училищах и в церквах пресекли и оставили>. Так же как и в проповедях Феофана Прокоповича, в писаниях Татищева слышен отголосок протестантских понятий. В вопросах веры в своем скептицизме Татищев шел далее, чем Феофан и другие протестанты, и доход ил до кощунства. Сам Петр учил его быть осторожнее. Феофан часто сдерживал своего необузданного приятеля. Сочинение Феофана <О книге Соломоновой, нарицаемой Песнью песней> было направлено против Татищева и его крайних протестантских взглядов.