Глава 3. Фадеев с трудом сохранял внешнее спокойствие – все же было в порядке

Фадеев с трудом сохранял внешнее спокойствие – все же было в порядке! Процедуры выполнены, проверки завершены. Трап отогнан, двери закрыты. Пора, черт возьми, убирать колодки и приступать к буксировке! Что там они в пассажирской кабине возятся?! Неужели так трудно клиентов по местам рассадить! Михаил Вячеславович в который раз взглянул на часы – если там проваландаются еще десять минут, то отведенные командиру на руление пятнадцать минут закончатся, и рейс 777 из расписания выбьется. Придется заново согласовывать с аэропортом время вылета через Оперцентр.

– Ты на прежнем месте работы с пассажирами никогда не общался? – спросил он Антонова, чтобы хоть как‑то отвлечься от мрачных мыслей.

Борис Михайлович с опаской взглянул на командира. Опять двадцать пять! Только все сладилось, а он снова к мальчишке цепляется.

– Нет, – Андрей наморщил лоб, – у нас этим бортпроводники занимались, представители.

Фадеев мрачно отметил про себя, что в отношении Антонова оказался на сто процентов прав. Летный снобизм в чистом виде.

– Зря, – Михаил Вячеславович пожал плечами, – у нас в компании принято коллегам в сложных ситуациях помогать! А то бывают, знаешь, пилоты…

– Так ведь нас же учили, – Антонов презрительно дернул плечом, – дело летчика – вести самолет и заботиться о безопасности. Не отвлекаться на посторонние вещи.

– Коллеги – не посторонние, – повысил голос Фадеев, – а свои, родные. Никто же не просит тебя бросать штурвал и бежать пассажирам кофе подавать. Но когда есть необходимость и возможность помочь, надо идти.

– А как же статус… – начал было Антонов.

– Тьфу на тебя, – не выдержал Михаил Вячеславович, – тебе что, этот статус ходить мешает?!

– Коллеги, – вмешался Михалыч, не в силах дальше наблюдать за выяснением отношений, – надо бы узнать, что в пассажирской кабине творится. Кажется, на борту проблемы.

Фадеев снова взглянул на часы – осталось всего пять минут. Ну что ты будешь делать?! Поразмыслив с секунду, он вызвал Евгения.

– Что там у нас? – спросил Михаил Вячеславович, когда старший бортпроводник, постоянно оглядываясь, появился в кабине.

– Драка была на борту, – доложил Евгений, – устранили.

– Людмила в порядке? – и тут же исправился: – Личный состав не пострадал?

– Все нормально, наши не участвовали. Только пассажиры.

– Кто зачинщик? – сверкнул глазами Фадеев.

– Пассажир Савин из туристического класса, – Евгений вздохнул, – пьян до невменяемости, жена в таком же состоянии. Отказываются из самолета выходить.

– Куда только на земле смотрят?! – проворчал командир. – Какого рожна на борт их в таком состоянии пропустили? Как всегда: в отперты двери лезут звери…

– Да как сказать, – Евгений развел руками, – у нас от половины пассажиров пахнет спиртным, не снимать же всех подряд. Наверное, в аэропорту не буянил, зато разошелся, когда поднялся на борт!

– Пострадавшие среди пассажиров есть? – поинтересовался Фадеев.

– Синяки, царапины, – коротко бросил Евгений и, не дожидаясь вопроса, продолжил: – Милицию я уже вызвал. Прибудут с минуты на минуту – зашевелились сразу, как я намекнул, что на борту есть персона под опекой спецслужб. Без них и без акта – сами знаете – мы ничего сделать не можем.

– Вызывай представителя, – Фадеев поморщился, как от боли, – пусть оформление берет на себя. Я никого из экипажа в милицию не отпущу, там продержат бог знает сколько!

– Уже сделано, – доложил Евгений, – Дарья Морозова на борту.

– Кто?! – удивился он. – Она же вроде агент на линии регистрации.

Злость на нерадивого представителя, допустившего пьяных на борт, при звуке имени девушки словно рукой сняло. Где уж одной молодой девчушке за всеми уследить?

Все четверо помолчали.

– Я этого Савина так не оставлю, – Фадеев сжал кулаки, – если не покинет в течение пяти минут самолет, затаскаем его по судам. Пусть, сволочь, возмещает ущерб.

– Да бросьте вы, Михаил Вячеславович, – Евгений с досадой махнул рукой, – забыли, как два года назад компания судилась с шестью пассажирами? Тогда из‑за них семь часов задержка была. Напились, устроили драку. Выходить из самолета отказывались – милиция сделать ничего не могла. Пришлось вызывать ОМОН с автоматами. Ну и что в результате? Суд постановил, что пассажиры «угрозы безопасности полетов не создавали» – и все! А расходы из‑за простоя на земле, из‑за компенсаций другим пассажирам остались нашей проблемой! С алкоголиков с этих как с гуся вода.

– Да‑а, – Фадеев сдвинул брови, – жаль, у нас законы не как в Эмиратах! Я там с год назад в полицию двух пьяных сдал: на самолете бузили. Через неделю прилетаю снова: их полицейский приводит. «Заберешь, командир, на родину? – спрашивает. – Или пусть еще посидят?» Эти два лба как упадут передо мной на колени, как завоют: «Заберите нас, пожалуйста, мы больше не будем!» А сами похудевшие, осунувшиеся. Их там всю неделю в яме продержали: жара, насекомые, из еды – вода и кусок хлеба. Утром палками лупцевали, а днем заставляли работать.

– Не слишком? – покачал головой Михалыч.

– В самый раз. Если по‑хорошему не понимают.

– Хоть за границей работу ищи, – не выдержав, буркнул Антонов, – там права пилотов и бортпроводников защищены!

– А вот это, – Фадеев раздраженно хмыкнул, – проще всего, Андрей! Ты попробуй здесь порядок наведи, тогда и будет чем гордиться.

Антонов в ответ только плечами пожал.

– Могу я идти? – спросил Евгений, почувствовав себя неудобно из‑за того, что стал свидетелем перепалки пилотов.

– Я с тобой, – задержал его Фадеев, – за неподчинение командиру воздушного судна пятнадцать суток по новому закону дают. Пусть милиция поработает.

– Или штраф пять тысяч рублей, – невесело усмехнулся Евгений.

– Твоя правда, – Михаил Вячеславович печально вздохнул, – ох, и тяжело против ветра лететь.

Фадеев с Авериным вышли в пассажирский салон, а Антонов проводил командира изумленным взглядом.

– Ваш Михаил Вячеславович что, каждый рейс к пассажирам выходит? – поинтересовался он у Михалыча.

– Наш Михаил Вячеславович, – терпеливо ответил ему пилот‑инструктор, – профессионал. И все, что нужно, чтобы самолет долетел из пункта А в пункт Б, он сделает. Если потребуется, собственными руками.

– Не знаю, – Андрей покачал головой, – я считаю, каждый обязан заниматься своим делом. Место пилота – в кабине. Вот здесь он и должен мастерство свое проявлять!

– Эх, друг‑товарищ… – Михалыч печально вздохнул.

– Я не прав? – Антонов пристально смотрел на Бориса Михайловича, требуя ответа.

– Прав, – Михалыч в свою очередь не сводил с коллеги глаз, – но не до конца.

– Почему? – запальчиво спросил Андрей. – Можно же было по громкой связи объявить: «Командир воздушного судна приказывает пассажиру Савину покинуть воздушное судно». И все!

– Можно, конечно, – пилот‑инструктор кивнул, – но я тебе открою один секрет. Когда командир появляется собственной персоной, нарушитель порядка от страха теряет былую прыть, а пассажиры при виде пилота успокаиваются. Ты посмотри на нашего Фадеева! Настоящий герой! Ему же, не задумываясь, жизнь доверишь.

– Ерунда какая, – Андрей отвел глаза.

– Сам как‑нибудь попробуй, – Михалыч хмыкнул, – с пассажирами пообщайся, и все увидишь. В авиации психология на втором месте после безопасности.

Антонов молча пожал плечами.

– Ты вот что, Андрюша, – Борис Михайлович улыбнулся, – на Фадеева не злись, лучше подумай, чего тебе самому в профессии не хватает. Надо ж уметь не только пилотировать самолет, но и работать с людьми. Уважение к коллегам и пассажирам должно быть, доброжелательность. А ты забрался в кабину, как на Олимп, и плевать хотел на все, что там внизу происходит. Разве так можно?! Ты прости, но не профессионально это.

– А что, по‑вашему, – Антонов вспыхнул, – профессионально? Лично с отверткой под самолетом бегать, пассажиров нянчить?

Михалыч бросил на Антонова укоризненный взгляд и сокрушенно покачал головой:

– Профессионально, друг‑товарищ, быть ответственным за себя и коллег, уважать других, быть честным, а работу свою делать мастерски и с удовольствием. Тогда и результат получится такой, что можно гордиться.

– Моими результатами, – Андрей ухмыльнулся, – вся компания раньше гордилась: и руководство, и летный отряд!

– Не хочу тебя обижать, – Борис Михайлович положил руку на плечо Антонову, – но той, прежней компании больше нет. Как знать, может, одна из причин и была в разобщенности: каждый занимался только своим делом, отвечал за себя. На остальных было плевать. Нельзя так в авиации! Здесь душу и пассажирам, и коллегам нужно отдать.

– Души не хватит! – Андрей раздраженно повел плечом, сбрасывая руку Михалыча.

– Вот ты сказал! – пилот‑инструктор, к недоумению Антонова, рассмеялся. – Пойми, чем больше души ты вкладываешь в работу, в людей, тем шире она становится. Свойство у нее такое, ясно? А будешь жадничать, душа иссякнет – в чурбан превратишься.

– Как это?

– Так! – Михалыч нахмурил брови, презрительно сжал губы и закатил глаза, изображая гримасу «как вы мне все надоели!».

Андрей, взглянув на мастерское преображение пилота‑инструктора, не выдержал и расхохотался.

– Что, не видел никогда? – Михалыч вернулся в привычный образ взрослого Винни‑Пуха. – Приходишь в какой‑нибудь чиновничий кабинет или к кассе в магазине, а тебя там такое встречает. Честное слово, даже смотреть противно, не то что разговаривать. Плевать этому борову или корове на тебя, ты их раздражаешь, они только и жаждут, что самоутвердиться за твой счет и с тебя же денег слупить. Не надо так, Андрюша: без нас дерьма в жизни хватает.

– Д‑а‑а уж, – протянул Антонов.

– Честь пилота дорогого стоит, – Михалыч улыбнулся, – ни пренебрежения, ни лжи, ни злости в нашей профессии быть не должно. Мы же каждую минуту отвечаем за жизни людей: здесь любая, даже мелкая, непорядочность или недостаток души могут привести к фатальным последствиям.

– Знаю, – Антонов кивнул.

– А знаешь, так давай учиться работать с людьми; уважать их и брать на себя ответственность за коллег. Фадеев тебе, друг‑товарищ, только добра желает.

– Я понял, – мрачно произнес Андрей.

– Скажу по секрету, – Михалыч моментально отреагировал на кислый тон Антонова, – как профессионал ты его восхищаешь. Он мне сам говорил. Но отношение к жизни, Андрюша, надо бы поменять: проще будь, человечнее!

– Да я, – глаза Антонова от комплимента великого Фадеева заблестели, – я готов поменять! Вы только подскажите, что делать.

– Подскажем, – с улыбкой кивнул Михалыч, – поможем! Было бы желание, а все остальное приложится!

Сигнал у двери кабины не позволил Антонову ответить, он посмотрел в камеру и открыл. На пороге стоял улыбающийся Фадеев.

– Все, братцы, – радостно отрапортовал он, – можем лететь. Избавились от этого Савина! Выпроводили из самолета вместе с женой и двумя детьми. Эх, детишек их как жалко! Такие славные ребята, а никуда не летят из‑за дебоширов родителей. Бедняжки.

– Думаете, – заинтересовался Михалыч, – Савину пятнадцать суток дадут?

– Черт его знает, – Михаил Вячеславович на секунду помрачнел, – я‑то потребовал, протокол подписал. Только вот милиционер так гаденько улыбался, что теперь уже сомневаюсь.

Борис Михайлович подумал, что Савин, как обычно, отделается взяткой. Система у нас такая – дать милиции заработать. Он вспомнил, как сам с полгода назад летел пассажиром в родной городишко. Вез деньги – квартиру отцу купить. Что‑то у родителей на старости лет не заладилось: задумали развестись. Делить хорошую трехкомнатную Борис смысла не видел, вот и предложил отцу что‑нибудь подобрать. И как‑то все впопыхах произошло – отец нашел хороший вариант, Борис снял с зарплатной карты деньги, купил билет и полетел. Только вот на свои наличные справки никакой не взял. А милиционеры портовые, как только увидели в его сумке пачки денег, привязались, словно пиявки! Без документов можно только шестьсот тысяч на внутренних рейсах провозить, а если больше у тебя – справку давай, что ты их заработал, а не украл. Борис уж и так, и эдак объяснял, что деньги эти – зарплата за несколько месяцев, что пилот он, в такой‑то компании работает. Только при слове «зарплата» у ментов в глазах зажегся такой яркий огонь классовой ненависти, что стало ясно – никуда они сейчас Михалыча не выпустят. А там отец ждет, время сделки назначено, да и отгулов всего два дня. Надо лететь! Пришлось с этими акулами в погонах делиться, да еще в журнале их поганом писать, что претензий ни к кому не имеешь. Борис Михайлович тогда только зубами скрипел, подписываясь сто сорок седьмым номером «не имеющих претензий» за текущие сутки. А времени‑то было одиннадцать утра! Это сколько ж они под разными предлогами граждан уже облапошили, какую сумму собрали?! Поначалу думал по возвращении разобраться, а потом, как всегда, закрутило, забылось. Работа, семья, заботы, командировки – не до того, одним словом. Зря, конечно. Чем больше им потакать, тем борзее они становятся.

– Да шут с ними, – Михалыч вздохнул, – главное, Савина вывели. Багаж‑то успели снять?

– Успели! – улыбнулся Фадеев, – Евгений заранее распорядился.

– Тогда, – Михалыч улыбнулся в ответ, – даем закрытие дверей и отгон трапа?

Михаил Вячеславович кивнул, весело подмигнул Антонову и устроился в кресле командира. Все его существо теперь наполняло такое громадное счастье, что он буквально сиял: через несколько минут его машина вырулит на взлетно‑посадочную полосу, оторвется от земли и принесет долгожданное чувство свободы.

Антонов смотрел на командира с благодарной улыбкой.

У Михалыча от сердца отлегло. С таким настроением в кабине можно хоть в кругосветное путешествие! Он пристегнулся и, приготовив контрольную карту, стал наблюдать за работой Андрея.

– Расчет скорости на взлетно‑посадочной полосе, – бросил Фадеев.

– Скорость сто пятьдесят два, сто шестьдесят восемь, сто семьдесят восемь, – молниеносно выдал Антонов.

– Вводи, – кивнул командир, – проверка готовности к запуску.

– Есть.

Проверив состояние приборов, Фадеев связался с выпускающим техником на земле.

– Колодки убраны, готовы к буксировке, – прозвучало в наушниках.

– Спасибо.

– Добрый вечер, 777, – в наушниках появился голос диспетчера руления.

– Добрый! – радостно поприветствовал Фадеев. – 777, стоянка восемнадцатая, разрешите буксировку и запуск.

– 777, разрешаю буксировку и запуск. Седьмая точка.

– Вас понял.

Фадеев почувствовал, как машина сдвинулась с места и, увлекаемая за собой водилом, стала сдавать назад. В пассажирском салоне, как и положено, бортпроводники проводили проверку привязных ремней безопасности, открывали шторки иллюминаторов.

Еще пара минут – и будут запущены двигатели, громадный «Боинг‑747» обретет собственную, зависимую только от командира, мощь.

Машина остановилась. Снова прозвучал голос диспетчера:

– 777, зона чистая, буксировка закончена.

– Понял, запускаем двигатели.

Один за другим заработали все четыре.

– Двигатели запущены, – доложил Фадеев.

– Вас понял, счастливого пути, – попрощались в динамике.

Фадеев проверил показатели на приборной панели, прислушался к мерному урчанию моторов, увеличил тягу.

Человек в рабочем жилете на летном поле вопросительно задрал голову, Фадеев кивнул и поднес к лобовому стеклу руку в жесте «о’кей». Важно и степенно самолет двинулся вслед за машиной аэродромного сопровождения, мигающей желтым сигнальным маячком.

Фадеев с нескрываемым удовольствием выруливал к полосе, следя за пробегающими под громадным воздушным судном зелеными огнями и вслушиваясь в команды диспетчера. Машина сопровождения ушла вправо, Фадеев остановился. Сквозь лобовое стекло он видел, как зашел на посадку «Боинг‑737» родной авиакомпании. «Ну вот, – с удовольствием подумал он, – теперь наша очередь». Фадеев сделал четко выверенный поворот и приостановился перед рядами желтых огней, протянувшихся с двух сторон вдоль взлетно‑посадочной полосы.

– 777, взлет разрешаю. Тридцать вторая правая.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Михаил Вячеславович.

– Счастливого пути!

– Экипажу пассажирской кабины приготовиться к взлету.

Желтые огни побежали мимо, с огромной высоты пилотской кабины они казались светящимися полосами; их сменили огни оранжевые, потом красные. Сто пятьдесят два, сто шестьдесят восемь. Фадеев взял штурвал на себя, и мощный тяжелый самолет почти незаметно оторвался от земли.

– Добрый вечер, 777, – знакомый голос диспетчера круга заставил Михаила Вячеславовича улыбнуться.

– Добрый вечер!

– Занимайте эшелон тысяча восемьсот.

– Вас понял. Спасибо.

Фадеев следил по приборам за тем, как уверенно и четко самолет набирает высоту. Вот в такие мгновения он действительно гордился собой! Ощущал внутри необыкновенную силу, помноженную на мощь «Боинга‑747». Что ему было сейчас до земных неурядиц, до забытых в начальственном кабинете сложностей и проблем? Он отдавался небу всей душой, всем своим телом, которое мгновенно становилось легким и юным. И небо безропотно, с чувственной покорностью, принимало его.

– 777, набирайте шесть триста. Хорошего полета!

– И вам доброй ночи!

Михаил Вячеславович с удивлением отметил, как быстро они вышли из зоны аэропорта. А может, это он сам, соскучившись по любимой работе, не заметил времени. Скорее всего. Не заметил.

Через двадцать минут, набрав десять тысяч шестьсот метров, самолет встал на трассу. Фадеев откинулся в кресле командира и отстегнул ремень.

– Ну, что? – довольный, он подмигнул Антонову с Михалычем. – По кофейку?

– Можно, – улыбнулся Андрей: волшебное настроение командира передалось и ему.

– Позови бортпроводницу, пусть принесут.

Через минуту перед дверью в кабину появилась молоденькая и перепуганная девушка в форме. Наверное, новенькая. Андрей открыл. Бортпроводница стеснительно вошла и встала у двери. Фадеев заговорщицки подмигнул Михалычу и незаметно прижал указательный палец к губам. Теперь оба старших товарища молчали, любопытствуя, как себя будут вести эти двое – новенькая, которая, похоже, их боится, и Антонов, который сам не прочь от любого общения улизнуть.

– Нам бы кофейку, – смущенно попросил Андрей, убедившись в том, что ни Фадеев, ни Михалыч не собираются говорить.

– С сахаром и сливками? – захлопала глазами бортпроводница.

– Да, если можно, – голос Андрея, в котором вдруг появилась заботливая осторожность, несказанно Фадеева удивил. Ну, что ж – значит, не бесчувственный он человек, может выйти из него толк.

– Им с сахаром и сливками, – обернулся к бортпроводнице Фадеев, улыбаясь во весь рот, – а мне кипятку с лимоном. И мед. Старый я уже, в форме себя надо держать.

– Ну, что вы! – Лицо девушки озарилось милой улыбкой. – Вы очень даже молодой! Посмотрите, как глаза у вас светятся!

Выпалив все это на одном дыхании, она тут же смутилась своей неожиданной смелости и молнией выскочила за дверь.

– Нет, ну ты погляди на эту фифу, – Фадеев, наполненный счастьем до самых краев, улыбался, – светятся у меня глаза, видишь ли!

И все трое, довольные собой и тем, что череда мелких неурядиц осталась позади, весело рассмеялись.