Глава 23. Август 1003 г. Эксетер, графство Девоншир

Август 1003 г. Эксетер, графство Девоншир

Утренний туман первого понедельника августа рассеялся, и наступил день невероятной красоты. Высоко в голубом небе проносились облака, подгоняемые, словно пух, южным ветром, волнующим водную гладь реки Экс и треплющим навесы над прилавками на рынке. Церковные колокола только отзвонили третий час после восхода солнца, когда королева с небольшой группой сопровождающих выехала за ворота крепости и направилась по улице, ведущей к северным воротам в городской стене.

У Эммы было легко на сердце, пока она наслаждалась необыкновенно красивым днем и неожиданным отсутствием Эльгивы, пожаловавшейся на недомогание и просившей ее оставить. Без Эльгивы эта поездка в монастырь Марии Магдалины вполне могла остаться тайной.

Помимо самой Эммы только Хильда и Хью знали о цели сегодняшнего путешествия, что, впрочем, не прибавляло спокойствия последнему. Эмма еще не отошла от нагоняя, который получила от Хью, когда открыла ему свое намерение отвезти Хильду на свидание с ее отцом.

– Безумием было бы даже приблизиться к убежищу известного изменника, – отчитывал он ее. – Если королю станет известно…

– Король ничего не узнает, – настаивала она на своем. – А если даже это случится, то скажем, что мы набрели на монастырь случайно во время верховой прогулки. Никто в нашей компании, кроме вас, Хильды и меня, не узнает, что монастырь был целью нашего пути с самого начала.

– Миледи, – сказал Хью примирительно, явно переходя к иной тактике, – если вы хотите, чтобы Хильда встретилась со своим отцом, пошлите девочку со мной. Для вас нет никакой необходимости появляться вблизи монастыря Марии Магдалины.

Она не стала с ним спорить, поскольку он все равно не понял бы, зачем ей самой нужно поговорить с Эльфгаром – попытаться разобраться, что заставило сына Эльфрика стать изменником.

– Я повезу Хильду в монастырь Марии Магдалины, – сказала она тоном, не допускающим возражений.

Хью бессильно вскинул руки.

– Позвольте мне хотя бы послать настоятелю оповещение. Я знаю его и доверяю ему. Возможно, он придумает, как избежать того, чтобы ваше прибытие к его воротам превратилось в зрелище, которое соберет зевак со всей округи.

Этим утром Хью возглавлял их небольшой отряд, а рядом с ним ехала Уаймарк. Сразу за ними следовала Эмма вместе с отцом Мартином, задумчиво наблюдающим за парой впереди. За то время, что они провели в Эксетере, и Уаймарк, и Хью внутренне расцвели, и Эмма задавала себе вопрос: не выльется ли это во что‑то большее в последующие месяцы? Не помолвлены ли они? Не исключено. И если бы Уаймарк попросила ее позволения остаться в Эксетере, когда двор королевы вернется в Винчестер, Эмме пришлось бы нелегко.

Глядя на Хью, который, склонившись к Уаймарк, говорил ей что‑то такое, что вызывало у нее приступы хохота, Эмма вспомнила времена, когда они с Этельстаном исследовали тропки близ Винчестера, а Уаймарк и Хью вместе с младшими этелингами ехали впереди на приличном расстоянии.

Эмма не знала, о чем тогда говорили эти двое, но могла предположить, что это было что‑то подобное происходящему между нею и Этельстаном. Они лучше узнавали мысли и чувства друг друга. Именно тогда он ей многое поведал о людях, истории и традициях королевства.

В свою очередь, она рассказывала ему о Нормандии, о честолюбивых планах ее брата, связанных с будущим герцогства, о заключенных с помощью сестер союзах, которые должны помочь им осуществиться.

Никаких подобных откровений не бывало между нею и королем. Все, что их связывало, касалось постели, и, как ни крути, эта связь была неудачной. Возможно, ей мешала ее молодость? Возможно, будь она на десять лет старше, король прислушивался бы к ее советам? Едва ли. Этельред женился на ней исключительно из политических соображений и терпел свой брак с женой‑иностранкой, как терпят отвратительное, но необходимое лекарство. Ему не было дела ни до ее мыслей, ни, как оказалось, до нее самой. Она приехала в Англию, надеясь на то, что сыграет здесь роль миротворца, который станет связующим звеном между ее мужем и братом. Однако все плоды ее посредничества свелись к негодованию ее брата по поводу резни датчан в день святого Брайса и гневу Этельреда из‑за возможного союза Ричарда со Свеном Вилобородым.

Насколько другой стала бы ее жизнь, если бы королем был Этельстан, а не его отец! Насколько другой стала бы жизнь в королевстве! Не случилось бы массового избиения невинных, и народ не трясся бы от страха перед местью датчан. В стране был бы король, не боящийся теней, слухов и собственных сыновей.

Миновав по пути несколько малых деревень, они наконец въехали по отлогому склону на вершину холма. Отсюда Эмме был виден деревянный частокол, окружающий соломенные кровли строений, фруктовый сад, ухоженные овощные грядки, а над всем этим возвышалась небольшая каменная церковь. Позади поселения ветер волновал золотые хлеба. На дальнем краю поля медленно двигалась темная шеренга, и за ней уже не было высоких колосьев пшеницы.

– Монастырь Марии Магдалины перед вами, миледи, – выкрикнул Хью.

Эмма взглянула на Хильду, не сводящую глаз с монастырских стен. Лицо ее светилось надеждой. Сейчас она пожалела, что не нашла возможности поговорить с Хильдой во время их недолгого пути, дабы предупредить девочку о том, что предстоящий разговор с отцом может оказаться совсем не тем, чего она желала.

Внутри монастырского частокола их встретили двое монахов, и в одном из них Эмма узнала настоятеля, которого ей представили в тот день, когда она приехала в Эксетер.

– Аббат Освальд, – обратилась она к высокорослому настоятелю, – я надеюсь, вы не будете возражать, если мы воспользуемся на какое‑то время вашим гостеприимством.

– Добро пожаловать, миледи, – сказал он, низко поклонившись. – Но я должен попросить вашего прощения за плохой прием. Сегодня мы начали уборку урожая пшеницы, и все работники нынче в поле, поэтому остались только мы с братом Редвальдом, чтобы вас встретить.

«Вот, значит, как, – подумала Эмма. – Этот хитрый аббат сделал так, чтобы к моему приезду в монастыре никого не было и слухи о моем прибытии не разошлись за его пределы». Она улыбнулась ему и брату Редвальду, худощавому коротышке с черепом гладким, как речной валун. В ответ монах с узким и морщинистым от старости лицом смотрел на нее добродушным взглядом.

– Думаю, мы не станем вам большой обузой, – ответила она и добавила, кивнув на Уаймарк и Маргот: – Мои спутницы хотели бы взглянуть на ваши посадки. Что касается меня, то я желаю посмотреть, где вы содержите немощных.

– Брат Редвальд знает каждое растение в нашем саду, – сказал аббат, – и может сообщить их названия на латыни, английском и французском и рассказать об их использовании. Он охотно проведет экскурсию для дам.

Низкорослый монах повел обеих женщин по дорожке между фруктовым садом и длинной каменной церковью Святой Марии Магдалины.

Эмма обернулась к Освальду.

– Как поживает лорд Эльфгар?

– Он слаб умом и телом, – сказал он. – Это его дочь?

– Это Хильда, – ответила Эмма. – Она очень хочет повидать отца.

Эмма склонилась к ней, положив ей руку на плечо.

– Эмма, прежде чем ты пойдешь к своему отцу, с ним поговорю я. Ты потерпишь еще немного?

Кивнув, Хильда осталась с Хью, а Эмма последовала за аббатом Освальдом через опустевший холл монастыря. Затем, миновав внутренний двор, они пришли к гостевым покоям.

– Не могу поручиться, что Эльфгар будет говорить с вами разумно, – сказал настоятель Эмме, пока они шли. – И будет ли вообще говорить. Я не знаю, что вы от него хотите услышать, но вы должны понимать, что, хотя его тело и слабо, его воля крепка, и, к сожалению, вынужден отметить, злонамеренна. Что бы вы ни рассчитывали получить от беседы с ним, едва ли он пойдет вам навстречу.

– Я понимаю, – сказала она. – А его телесные хвори? Чем он страдает?

– Несколько месяцев назад его поразила тяжкая болезнь. Левая часть тела с тех пор у него расслаблена, и он не может поднять руку. Но такой удар не обязательно приводит к смерти. Я знал людей, которые поправлялись после него, особенно если была сильна их воля победить хворь и вернуться к здоровой жизни. Но Эльфгар не желает жить. Только смерть может принести ему избавление, и с каждым днем он становится все слабее.

Эмме эта болезнь была знакома. Она сразила управляющего ее отца, и он утратил способность говорить и двигаться. Невзирая на все усилия лучших лекарей, не прошло и недели, как он умер.

– Его речь ухудшилась?

– Он может говорить, но мы не всегда понимаем его.

Настоятель остановился перед закрытой дверью, взявшись за щеколду.

– Вы готовы?

Эмма положила ладонь ему на руку.

– Пока я буду беседовать с Эльфгаром, сделайте, пожалуйста, все, что в ваших силах, чтобы подготовить Хильду к разговору с отцом. Вы, как никто другой, можете помочь ей понять, чем он болен и с чем она будет иметь дело, когда увидит его.

– Я все сделаю, миледи, – заверил он ее.

– Тогда ступайте, – велела она. – А я возьму быка за рога.

Комната Эльфгара была чуть больше монашеской кельи, стены прикрывали простые гобелены без рисунка. «Слепцу, – подумала она, – не нужны украшения». У противоположной стены располагалась занавешенная кровать с табуретами по обе стороны, на каждом из которых стояло по маленькому подносу с глиняной бутылью и чашкой. Единственное узкое окно с распахнутым настежь дубовым ставнем выходило во фруктовый сад, и душистый летний ветерок наполнял комнату ароматом зреющих яблок.

Шагнув в комнату, Эмма четко увидела изуродованное лицо на подушках в тени полога кровати. Перечеркнутые шрамами глазницы запали так глубоко, что голова Эльфгара напоминала череп, а белые волосы и борода лишь усиливали впечатление, что перед ней мертвец. Обложенный подушками и укутанный мехами, хотя день был довольно теплым, он не подал виду, что заметил ее появление в комнате. Эмме пришло в голову, что всю оставшуюся жизнь запах яблок будет воскрешать в ее памяти костлявое лицо, которое она видела сейчас перед собой.

– Благослови вас бог, Эльфгар, – поприветствовала она его. – Меня зовут Эмма.

Он ничего ей не ответил, и она глядела в лишенное глаз лицо со страхом. Кто мог бы сказать, спит этот человек или бодрствует? Подойдя к кровати, она пододвинула табурет поближе. Он громко скрипнул по полу, но Эльфгар по‑прежнему оставался недвижим. Усевшись, Эмма уставилась на него. Она не знала, что еще сказать. Разговор окажется бессмысленным, если говорить будет только она.

– Я привезла сюда, в монастырь, вашу дочь Хильду, – заговорила она. – Она желает повидаться с вами. Но мне бы хотелось немного с вами побеседовать, прежде чем вы с ней встретитесь.

Она вгляделась в неподвижное лицо, в толстые прямые белые брови над рубцами, где когда‑то были глаза, морщинистый лоб и щеки, в бледную сероватую кожу, в перекошенный на одну сторону рот. Это было лицо из ночного кошмара, и ее сердце сжалось от ужаса и жалости.

– Я знаю, что вы не желаете со мной говорить, – начала она и тут же замолчала, заметив, что уголок его губ исказила презрительная ухмылка.

– Вы тщеславно полагаете, что можете читать мои мысли?

Его голос был подобен скрежету камней друг о друга, а дыхание было затрудненным, словно невидимая рука сдавливала его горло. Однако и слова, хоть и были произнесены нечетко, и его язык ей были понятны. Язык этот представлял собой причудливую смесь английского с датским. Не это ли имел в виду настоятель, говоря, что они не всегда понимают Эльфгара? Для человека, которых не знает оба языка, его речь могла бы показаться набором бессмысленных гортанных слов.

– Я не могу читать ваши мысли, – ответила она ему по‑датски. – Если бы могла, мне вовсе не было бы необходимости с вами говорить, не так ли?

Что‑то отдаленно напоминающее смех слетело с его неулыбающихся губ.

– Королю известно, что его королева владеет языком его врагов?

Эмма ничего не ответила. Этельред не знал, что она говорит на языке своей матери. В эту тайну она не посвящала никого, кроме Этельстана.

– Ну что ж, миледи, – вновь заговорил он, не дождавшись ответа. – Мой отец мне много о вас рассказывал, но я так и не смог понять, чего вы хотите от меня? Несомненно, чего‑то большего, чем просто посмотреть на дело рук вашего супруга.

Лучше бы она никогда не видела этого обезображенного лица. То, что Этельред был ответственен за эти увечья, служило ярчайшим напоминанием о том, каким безжалостным может быть правосудие короля.

– Я хочу понять, почему вы изменили своему королю и перешли в услужение к Свену Вилобородому, – сказала она.

– А вы как думаете, миледи? – прохрипел он. – Я выбрал лучшего из двоих.

Она нахмурила лоб.

– И как вы осуществили этот выбор? – спросила она. – Что вам было известно о них обоих?

– О, я достаточно хорошо знаю Этельреда, – презрительно бросил он. – Мы росли вместе, я и он, ведь мы почти ровесники. Я старше его менее чем на год.

Эмма опешила. Она никогда не считала своего супруга молодым, но по сравнению с Эльфгаром, с его сединами и старческим лицом, Этельред казался полным сил.

– Я воспитывался при дворе короля Эдгара, – продолжал он, – где я был в услужении у Этельреда, играл в игры, которые выбирал он, даже учился по тем же книгам. Когда этелинга ловили за какой‑нибудь проказой, наказание доставалось мне. Королю Эдгару ничего об этом известно не было, этим занималась королева. Она бы не позволила, чтобы ее любимчика били.

Он снова усмехнулся, и выражение его исковерканного лица стало еще более жутким.

– Я жаловался своему отцу, но Этельред был всегда ему ближе. Когда старый король умер, Этельред обратился за наставлениями именно к моему отцу. А когда король Эдвард скоропостижно скончался, мой легковерный отец первым поклялся в том, что Этельред к этому не причастен, хотя я и твердил ему обратное.

У Эммы екнуло сердце. Что‑то подобное она и боялась услышать.

– Этельред тогда был всего лишь ребенком, – прошептала она. – Разумеется, он не мог участвовать в заговоре против короля Эдварда.

– О да, но он знал об этом. Если бы он желал того, то смог бы найти возможность предостеречь Эдварда. Но он этого не сделал, потому что боялся своей матери. Он признался во всем мне, когда уже было слишком поздно. А потом Этельред был коронован, и таким образом он узнал цену короны. Этот человек всему знает цену, так как он хитер во всем, когда дело доходит до серебра. Разве он не купил преданность моего собственного отца, даровав ему земли и полномочия? Разве он не покупает мир с викингами раз за разом? Но над ним висит проклятие, как и над всеми, кто следует за ним. Да, Этельред купил себе корону, но это не сделало его по‑настоящему королем.

Эмма закрыла глаза. Этельред, возможно, и вправду заслужил проклятия, но, в отличие от Эльфгара, она не могла заставить себя возложить вину за убийство короля на ребенка. Равно как не могла она согласиться с тем, как Эльфгар оценивал собственного отца. Эльфрика она знала как великодушного и честного человека. Да, он верен Этельреду, но причиной тому его почтение, а не алчность. И она своими глазами видела его любовь к Эльфгару и скорбь о нем.

Она снова взглянула в ужасное лицо перед собой и не нашла в себе сил вменить этому человеку в вину его ненависть. Виновным в ней был Этельред, и, вымолив жизнь своему сыну, Эльфрик обрек его на жалкое существование.

– Если Этельред – не настоящий король, почему же вы тогда сражались за него при Молдоне? – спросила она его.

– Я сражался не за Этельреда. Мы шли в бой под знаменами эрла Биртнота. Это был великий воин и полководец. Правда, на его месте должен был быть король. Это тело Этельреда должны были изрубить на куски, окрасив воду под гатью его кровью. Король тогда был молод и полон сил, только недавно встретил свое двадцать четвертое лето. Но он послал старика рубиться насмерть с викингами. – Правый угол его рта снова искривился. – Этельред всегда слишком высоко ценил свою жизнь, чтобы подвергать ее опасности в бою.

Эмма ничего не сказала, лишь покачав головой. Ненависть Эльфгара к Этельреду не позволяла ему понять ответственность, возложенную на короля. Если бы король был убит при Молдоне, что стало бы с королевством? В тот год старший сын короля был еще младенцем. Если бы на престол был возведен ребенок, то непрекращавшиеся десять лет междоусобные распри, предшествовавшие убийству Эдварда, повторились бы снова. В каких бы грехах ни был повинен Этельред, а их, видимо, было немало, относить к ним поражение под Молдоном не следует.

– Расскажите мне, что вы знаете о Свене, – спросила она, поскольку на этот вопрос она действительно желала услышать ответ.

– Хотите знать своего врага, да? – спросил он голосом, слабеющим от напряжения, которого ему стоила речь. – В таком случае, вы, королева Эмма, мудры, несмотря на свои молодые годы.

Он замолчал, тяжело дыша, и она положила свою ладонь на лежащую на мехах безжизненную руку.

– Я вас утомила, – сказала она. – Простите меня. Отдохните немного, поговорим позже.

– Нет, я расскажу вам то, что вы желаете знать, поскольку судьба моей дочери в ваших руках. – Эльфгар судорожно вдохнул. – Я бороздил моря со Свеном, воевал с ним бок о бок и знаю его как бесстрашного, умного полководца, в котором сочетаются храбрость и честь. Он понимает людей и знает, как ими управлять. – Он снова замолчал, чтобы набрать в легкие воздуха. – Более того, Свен обращается к своим вельможам за советом и принимает их слова к сведению, прежде чем начинает действовать. В отличие от короля Этельреда, который не слушает никого.

Этот упрек в адрес Этельреда был справедливым. Ей ли его отрицать?

– Король Свен так же безжалостен, как и Этельред? – спросила она, размеренно произнося слова.

Она уже составила свое мнение на этот счет. Свен отвоевал корону в жестокой схватке со своим собственным отцом. Но она хотела услышать, что ей ответит Эльфгар.

– Всякий король безжалостен. Другого способа править не существует. Но у Свена безжалостность сочетается со справедливостью. И по этой причине, миледи, он не успокоится, пока его сестра и те датчане, которые были умерщвлены по приказу Этельреда в день святого Брайса, не будут отмщены. Вся Англия еще пожалеет об этом омерзительном деянии.

Он поднял ладонь здоровой руки указательным пальцем вверх.

– Помяните мои слова: Свен пронесется по этой стране огненным смерчем, уничтожая всех, кто встанет у него на пути, пока не получит корону Англии. И еще вы должны знать кое‑что. На севере многие проклянут Этельреда и будут рады Свену.

Уронив руку, он мучительно пытался отдышаться. У Эммы было такое чувство, будто с ней разговаривает сама смерть. Она неотрывно глядела на лицо на подушках, черным провалом рта хватавшее воздух. Прав ли он в том, что северяне будут рады Свену? Если это так, то, если Свен бросит свои войска на Англию, армии двух безжалостных королей сойдутся в смертельном бою и эта земля умоется кровью.

Эмма поднялась на ноги и, обойдя кровать, налила воды в чашку. Она собиралась напоить его, но, почувствовав ее рядом с собой, Эльфгар самостоятельно взял чашку в руку.

– Поскольку я королева Этельреда, – промолвила она тихо, безрадостно глядя на льющийся через окно свет, – проклинающие короля также проклянут и меня.

С ним ее связывала клятва, и у нее не было выхода, какое будущее ей не ждало.

– Если вы, миледи, благоразумны, вы вернетесь к своему брату, пока это еще возможно. А когда поедете, заберите с собой и мою дочь, так как тут она не будет в безопасности.

– Вы хотите, чтобы я стала клятвопреступницей? – спросила она.

– Почему бы и нет? Не вы первая и не вы последняя, уверяю вас.

Почему бы и нет?

«Потому что я королева, – сказала она себе. – И преступив клятву, данную своему королю, какие бы недостатки и грехи за ним ни числились бы, я растопчу свою честь и превращу свою жизнь в жалкое существование, как у этого несчастного».

Солнце уже склонялось к горизонту, когда королева и ее свита двинулись в Эксетер в сопровождении брата Редвальда, который обещал показать Маргот место, где та могла бы пополнить свои запасы полевого шалфея. Отца Мартина и Хильду решили оставить в монастыре, так как Хильда хотела побыть с отцом до тех пор, пока Эмма не соберется возвращаться в Винчестер.

В дороге Эмма перебирала в уме то, что услышала от Эльфгара. Он считал правдой все, что говорил ей, но насколько ясным было его восприятие, искаженное ненавистью к Этельреду? Его враждебность была настолько очевидной, что она до сих пор ее ощущала почти физически. Он вынашивал ее десять лет, пока наконец она не поглотила его целиком. «А Этельред, – подумала она, – так же поглощен своим страхом перед врагами».

Сколько всего было этих врагов?

Несомненно, Свен, король Дании, – один из них, и он не менее жесток, чем Этельред, король Англии. В утверждение Эльфгара о том, что Свен не успокоится, пока не заполучит корону Англии, Эмма охотно верила, и в этой связи она задумалась над советом Эльфгара. «Вы вернетесь к своему брату, пока не поздно», – сказал он ей. Но она не могла оставить Англию. В день своего замужества и коронации она получила два кольца: одно связало ее с королем, второе – с Англией, наложив на нее обязанности королевы. Она не могла отказаться от них, не уронив своей чести.

Пока ей не оставалось ничего другого, как уповать на то, что Эльфгар переоценил могущество Свена. В том, что Свен придет, она не сомневалась. Этельстан также утверждал, что это лишь вопрос времени, и у нее возникло гнетущее предчувствие, что время это подходит к концу. Правда, понадобится много серебра, людей, оружия и кораблей, чтобы отвоевать корону у короля Англии. Настолько ли Свен богат? Серебро и вправду перетекало из городов и монастырей Англии на датские корабли‑драконы и на них пересекало Северное море, но для столь масштабной авантюры его понадобилось бы очень много.

«Или, возможно, – размышляла Эмма, – понадобится только обещание серебра».

Свену нужно будет лишь поклясться, что в конце похода наемников ждут великие богатства, и они добровольно за ним последуют.

Погруженная в свои безрадостные размышления, Эмма не замечала остающиеся позади мили их дороги. Они уже отъехали от монастыря на приличное расстояние, когда брат Редвальд остановил их кавалькаду в узкой долине меж двух холмов. Спереди дорога делала крутой поворот влево и скрывалась из виду.

– Место, где растет шалфей, находится на обратном склоне этого холма, – сказал брат Редвальд, кивая на холм справа от себя.

Узкая тропка, едва заметная в сплошном ряду кустарника, растущего вдоль дороги, уходила наверх по склону.

– Поезжайте с ним, – обратилась она к Маргот и Уаймарк, – и нарвите этой полезной травы.

Оглянувшись, она посмотрела туда, где на некотором удалении дубовые ветви смыкались над дорогой, прикрывая ее своим пологом от солнца.

– Мы будем вас ждать вон там, в тени.

Когда монах‑коротышка и обе женщины направили своих лошадей по тропинке, Эмма и ее свита отъехали назад, в тенистое укрытие. Королева спешилась, и Хью дал знак шести гвардейцам также слезть со своих коней. Эмма принялась расхаживать, разминая ноги, и он протянул ей флягу с водой.

– Боюсь, – сказал он, – что ваш разговор с отцом Хильды не был удачным.

Она сделала долгий глоток из фляги и вернула ее Хью. Ей не хотелось говорить о зловещих предсказаниях Эльфгара. На ее плечи вдруг тяжким грузом навалилась ответственность за тех людей, которые приехали с ней из Нормандии. Как она сможет их защитить от ярости Свена, когда он ударит по этим землям, словно молот по наковальне? «Никого, – подумала она, – не пощадят». Ей тяжко было осознавать, какая судьба ей уготована. И теперь сам собой вставал вопрос: предполагал ли ее брат возможность такого поворота событий? «Ты, Эмма, имеешь для этого способности», – говорила ей мать. Возможно ли, что надвигающееся столкновение было причиной того, что ее, а не Матильду выбрали для брака за Этельредом?

– Когда меня посылали в эту страну, чтобы стать королевой, – сказала она Хью, – я полагала, что стану залогом мира. Но теперь мне кажется, что я была принесена в жертву и мой брат знал об этом.

Она ощутила на себе взгляд Хью, он будто пытался прочесть ее мысли.

– Эльфгар говорил с вами о Свене, не так ли?

Эмма кивнула, глядя на деревья, аркой сомкнувшие свои ветви у них над головой, заслоняя небо.

– Ни один человек, моя королева, не может заглянуть в будущее, я полагаю, – сказал он. – Ни Эльфгар, ни ваш брат, ни лорд Этельстан, ни даже епископы, еще недавно предрекавшие конец света, что, как выяснилось позже, было ошибкой. Истинный пророк говорит «Не бойся!», и его слову мы должны верить. – Криво усмехнувшись, Хью прибавил: – Сделав все, чтобы наши стены были крепки, а наши мечи остры.

Неожиданно улыбка сошла с его лица, и он поднял руку. Тогда и Эмма услышала звук, который он уловил раньше, – к ним приближались всадники, пока скрытые от их глаз резким изгибом дороги впереди и зарослями кустарника вдоль нее.

– На коня, миледи, – сказал Хью, торопливо помогая ей сесть в седло.

Гвардейцы тоже вскочили в седла, и, едва они успели окружить Эмму, обнажив мечи, на них из‑за поворота выехала запряженная двумя лошадьми повозка. Телега быстро катилась под гору, а спереди и сзади ее сопровождали по два всадника. Передний всадник, высокий темноволосый человек в зеленом плаще, выкрикнул приказ своим товарищам и, взявшись за уздечку одной из запряженных лошадей, остановил повозку как раз перед тенистым навесом ветвей, где стоял Хью со сверкающим в правой руке клинком.

– Милорд, – обратился к нему передний всадник, – в чем дело? Мы честные люди, а не бандиты, и вам нет нужды обнажать свои мечи. На этой дороге редко кого встретишь, и, если бы у вас тоже была телега, мы бы здесь не разъехались.

Поджав губы, он оценил ширину дороги.

– Боюсь, сдать назад у нас не получится, но если вы построите своих лошадей цепью по обочине, я думаю, вы мимо нас проедете. Попробуем?

Хью быстро обдумал создавшуюся ситуацию, взглянув на дорогу и прикинув ширину повозки. Эмма сочла, что ничего другого им не остается, поскольку в этом месте ряд кустарника был слишком густым, чтобы сквозь него пробрались всадники, освобождая дорогу, а последний перекресток, который она припоминала, остался далеко у них за спиной. Телега, явно тяжело нагруженная и накрытая возвышающимися горбом кожаными покрывалами, врезалась колесами в колею и могла двигаться только в одном направлении – вперед. Очевидно, придя к такому же умозаключению, Хью кивнул.

Гвардейцы Эммы вложили свои мечи в ножны, и Хью построил их в линию у края узкой дороги. Эмма, пристраивая Энжи позади чалого коня Хью, заметила, что никто из встречных всадников даже мельком на нее не взглянул, при этом неотрывно следя за ее телохранителями. Это ей показалось очень странным, поскольку она привыкла к тому, что сельский люд с любопытством на нее глазел, как на невиданное существо, вдруг спустившееся с небес. Правда, сегодня она была одета просто, напомнила она себе, стараясь отогнать дурное предчувствие, пока протискивалась мимо повозки и далее мимо наездников.

Эмма уже почти миновала заднего всадника, как вдруг он, наклонившись, схватил ее вожжи и сильно дернул их на себя, едва не вырвав из рук королевы, и она закричала от неожиданности и испуга.

Энжи встала на дыбы, но всадник удержал вожжи, и Эмме не удалось освободить свою лошадь. Она заметила, как Хью выхватил свой меч и бросился ей на помощь. Энжи снова встала на дыбы, вертясь от испуга, и Эмма увидела трех вооруженных мужчин, вылезших из‑под брезента повозки. Они набросились на ее нормандских гвардейцев, зажатых между телегой и кустами на обочине, не имевших возможности развернуть своих коней. Эмма скорее ощутила, чем увидела, что сильно натягивающая ее вожжи рука вдруг ослабела, и рванулась в сторону, услыхав, как Хью крикнул ей:

– Бегите, миледи!

Эмма сильно ударила Энжи пятками в бока, и кобыла помчалась вперед, прочь от водоворота из лошадей и людей.

Впереди уходила вверх тропинка, по которой уехала Уаймарк с остальными, но Эмма проскакала мимо. Она не хотела привести погоню к старому монаху и своим дамам. Вместо этого она ринулась вперед по дороге, на всем скаку следуя за ее поворотом. Дорога шла вверх, и она продолжала пришпоривать лошадь, уверенная в том, что ей удастся оторваться от любых преследователей. Въехав на вершину холма, Эмма увидела, что с обратной его стороны к ней быстро приближаются трое всадников, и у нее отлегло от сердца.

Несомненно, они ее защитят. Она остановила Энжи, собираясь обратиться к ним за помощью, когда передний всадник вдруг показался ей знакомым, и у нее сперло дыхание.

Она знала его, и теперь ей стало ясно, что скачущие к ней наездники помощи ей не окажут.

Развернув свою кобылу, Эмма дико озиралась в поисках пути отступления. Но по обочинам дороги рос такой густой кустарник, что сквозь него могли бы прошмыгнуть лишь заяц или белка. Единственной ее возможностью оставался просвет в изгороди и узкая тропка, по которой Уаймарк и Маргот уехали на противоположный склон холма. Но как только Энжи подчинилась ее безмолвному приказу, рванувшись назад по дороге, из‑за поворота показались двое всадников. Один из них был в темно‑зеленом плаще, и Эмма поняла, что пропала.

Она снова натянула вожжи и, наклонившись вперед, похлопала взмыленное дрожащее животное по крупу, шепча ей ободряющие слова. Затем она медленно развернулась лицом к трем наездникам, преградившим ей путь к отступлению. Ее взгляд уперся в пронзительные черные глаза Свена Вилобородого.