А) Священное Писание и его боговдохновенность

В результате борьбы за исповедание истины Писания в качестве Божественного откровения произошла фиксация канона библейских книг и было разъяснено отношение Божественного и человеческого авторства в их составлении. Кроме того, здесь обнажается знание Церкви о ее несущей опоре. Все это становится видимым в свете того основополагающего вклада, который удалось внести [в понимание указанных проблем] II Ватиканскому Собору, раскрывшему «взаимосвязь Божественного вдохновения, положения о безошибочности Писания и придания всему Писанию в целом такого смысла, который опирается на богословие спасения»[556]. Взгляду на Священное Писание как откровение спасения соответствует христоцентризм свершения всего спасения в целом, о котором Священное Писание непреложно свидетельствует как о действии святого Духа. Боговдохновенность Св. Писания отсылает, следовательно, к такому его «внутреннему ограничению», которое статья 11 «Dei Verbum» описывает как «волю Божию». Эта Божья воля может быть описана только так, как это явствует из самого деяния Божия, в котором Он Себя открывает. А поэтому описание воли Божией как «воли спасительной» не просто должно трансцендировать человеческое и субъективное в направлении Бога; но кроме того, в Нем подступ к высказываниям Св. Писания обретает свое обязательное мерило. Человек воспринимает историю как историю спасения постольку, поскольку он уже в ней живет; взвешенное истолкование истории совершается каждым с необходимостью в горизонте собственного опыта. И тогда именование [Бога] Причиной (в отношении Св. Писания Бог есть вдохновляющий auctor; в отношении истории Бог есть Тот, Кто открывает Себя в истории, и «основание» (causa) истории как истории спасения) не вступает с эти опытом в противоречие. Напротив, такой опыт принимает действие Святого Духа всерьез. Если не принимать эту перспективу во внимание, имея дело со Св. Писанием, то мы, в лучшем случае, оказываемся на точке зрения сравнительного религиоведения и не слышим «слова Божия».

На этом фоне становятся внятными импликации «Dei Verbum». В центре соборных высказываний о Св. Писании находится «Слово Божие», каковое в качестве события, в котором времена достигают своей полноты, в истории Иисуса Христа приходит к своей высшей и окончательной (т. е. непревосходимой) точке. {188} Объединенные и заостренные христологически, сотериология и пневматология определяются, тем самым, как объемлющая рамка для понимания Писания [557].

Первая глава «Dei Verbum» в убедительной манере говорит об истории как о месте, в котором Бог являет Себя. И когда во второй главе на смену истории в этом контексте приходит Божественное вдохновение (боговдохновенность Писания), то это необоснованная перемена в аргументации предоставляет возможность продумать глубинный пневматологический слой Божественных спасительных деяний. Священное Писание не истолковывает произвольным образом некое профанное событие как место Божественного спасительного деяния, но, скорее, позволяет понять нечто, случившееся в истории, как такое событие, в котором Бог обнаруживает себя как Тот, в чьей власти миловать и спасать. Поэтому нельзя судить о так называемой несогласованности Соборных текстов слишком поспешно, усматривая здесь только простую логическую несостоятельность. Следуя Карлу Ранеру, мы могли бы сказать так: Бог, поскольку Он есть Тот, Кто действует в истории ради спасения людей, есть также и auctor Священного Писания; и поскольку это Божественное спасительное деяние конкретизируется «институционально» (проходя путь от Израиля к «новому Израилю»), это артикулированное в слове (в Священном Писании) спасительное деяние Бога обретает у «избранного Богом народа» нормативное значение. Важность процесса передачи Библии как Священного Писания, как это сформулировано во второй главе «Dei Verbum», нельзя умалять, подходя к нему с внешними мерками, поскольку сам этот процесс сам по себе есть свершение спасения и выражение властительной силы деяний Духа Божия. Поскольку этот Дух приводит к составлению Св. Писания через агиографов и признанию Библии в качестве боговдохновенного слова, Его сила (а не изобретательность человеческой рефлексии) служит доказательством того, что история избранного народа Божия должна быть фактически квалифицирована как история спасения; ведь такая оценка может быть легитимирована только Самим Духом Божиим. Только потому, что Он есть Тот, {189}, Кто своей силой сделал возможным составление Библии и ее признание в качестве Св. Писания (и, тем самым, библейские книги суть книги Божественного автора, и в качестве таковых они вверены Церкви), Догматическая Конституция не сочла нужным упомянуть о такой «сверхъестественной причинности», которая была бы в конечном итоге отделена от истории спасения. Даже прекрасная богословская поэзия не может устоять перед этим трезвым суждением. Образцом здесь должны служить высказывания П. Айхера, который говорит: «Просветляющая очевидность исторического свершения, истолкованного в контексте библейского предания как спасительное деяние Божие, о котором говорится в главе IV в связи с Ветхим Заветом и главе V в связи с Новым, ни разу более не упоминается в рамках этого внешнего метода обоснования (sc. в главе III)»[558]. Между тем, именно затронутые в тексте богословские импликации, а вовсе не изъяны, о которых постоянно сетуют, позволили соборным высказываниям в течение долгого времени сохранять свою плодотворность – не в последнюю очередь потому, что Догматическая Конституция «Dei Verbum» вплоть до ставшего обязательным окончательного варианта текста, обязана своим существованием богословскому пониманию предмета.