Мы понимаем, что произошло, но потом выясняется, что мы все поняли неправильно, а также сталкиваемся с проблемами, о которых космонавты не говорят

«Интересно, — подумал я, прежде чем открыть глаза, — обо что это я так треснулся?» В голове у меня все кружилось и звенело, а руки и ноги не слушались совершенно. Может, это крышка люка с такой силой откинулась? Не зря же дышать легко стало. И свет, кстати, появился. Первое, что я увидел, был Стас. Он стоял на спинке кресла на одной ноге. Гимнаст!.. Тем более, что космический корабль перевернулся и кресло было на потолке! Я помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок. И догадался: корабль перевернулся, а Стас зацепился за спинку и болтается вниз головой. — Стас! — заорал я. Брат пошевелился, вскинул голову и спросил: — Ты чего на потолке делаешь? — Это ты на потолке! — попытался я обяяснить и встал. То есть хотел встать, а вместо этого перекувыркнулся на месте. Ощущение было таким, словно я падаю, но почему-то остаюсь на месте. Рядом с моими растопыренными руками проплыл рифленый потолок космического корабля. — Ух ты! — сказал Стас, схватился за подлокотники кресла и стал очень плавно в него садиться. — Костя, ты только не падай мне на голову… И тут я все понял. — Не упаду, — обреченно сказал я. — Мы в невесомости, Стас. Между нами, медленно вращаясь вокруг оси, проплыл потухший фонарик. Мягко стукнулся о пульт и поплыл обратно. Стас проводил его взглядом и спросил: — А почему мы в невесомости? — Курдеп плешивый! — заорал я. — Мы в космос вылетели! Понимаешь? Телевизор надо смотреть! — А, — обрадованно воскликнул Стас, — а я-то уж думал… Что он думал, я так и не понял, потому что Стас привстал с кресла, взлетел, ударил меня головой в живот и промчался дальше. Я налетел на потолок, потом рикошетом на стенку. А еще через мгновение очень крепко держался за кресло, откуда стартовал Стас. Он в это время дрейфовал под потолком, держась за голову. Потом обиженно сказал: — Я думал, в невесомости стукаться не больно… Торопливо оглядевшись, я вытащил из-под кресла ремень безопасности. Он болтался во все стороны, как сонный удав, но я все же ухитрился намотать его на руку. Потом легонько оттолкнулся от кресла и повис в воздухе. — Стас, хватайся за ногу! — У тебя кроссовки грязные, — буркнул Стас, но все же ухватился. Я стал подтягивать нас обоих к креслу. Через минуту мы сидели в нем, пристегнувшись и тесно прижавшись друг к другу. — Что будем делать? — поинтересовался Стас. Я промолчал. Опыта пилотирования космических кораблей у меня не было, разве что в компьютерной игре «Гиперспейс»… Тут у меня возникла жуткая мысль: — Стас, ты думаешь, мы просто на орбиту вышли или прыгнули через гиперпространство? — Через нуль-пространство, — поправил меня Стас, он был поклонником Стругацких. Потом задумался. А я, как идиот, ожидал его решения. — Через нуль-пространство, — твердо сказал Стас. — На планету инопланетян. — Почему? — с ужасом спросил я. — Так интереснее, — обяяснил Стас. Тут началась миниатюрная психбольница, с двумя пациентами, но без врачей. Я начал уговаривать Стаса изменить решение, потому что… потому что просто выйти на орбиту Земли тоже интересно. Как будто Стаськино мнение чего-то меняло! — Представляешь, — с жаром говорил я, таращась на пульт управления, — нас всей планетой будут спасать! — Да? — неуверенно спросил Стас. — Конечно! Американцы «Шаттл» запустят, а мы «Буран»! — «Буран» Казахстан национализировал, — резонно ответил Стас. Телевизор он все-таки смотрел. — Значит, и казахи спасать будут! — уверил я. — Американцы на «Шаттле», русские на «Союзе», а казахи на «Буране». Стас помрачнел и сказал, что не хочет быть спасенным такой ценой. За спасательные работы придется столько заплатить, что вся папина Нобелевская премия уйдет. А он компьютер хочет. — Да мы же теперь герои, а значит, ни за что не платим! Если американцы нас спасут, то в Диснейленд свозят! Стас заколебался, но снова помрачнел: — А если наши, то в парк имени Горького? Чего я там не видел! Не, мы не в Солнечной системе. И тут мы оба опомнились. Разом. Стас помолчал и начал всхлипывать. А я разозлился — я всегда злюсь, когда Стас ревет. В конце-концов, может, мы и не в космосе? Может, это внутри корабля антигравитация включилась, а он так и стоит в музее? Я стал разглядывать пульт, где возле кнопок были дурацкие иероглифы, а потом заметил, что они разделены на группы. И возле каждой группы — маленький схематический рисуночек. Наверное, обяясняет, что эти кнопки делают. Около предательской красной кнопки был совершенно непонятный знак, вроде пружинки со стрелочками на концах. А рядом, над несколькими кнопками, был нарисован самый обыкновенный глаз. «Гуманоиды», — с радостью подумал я. И нажал на одну из этих кнопок. — Балда! — испуганно завопил Стас. В нескольких местах корпус корабля стал таять. И в образовавшиеся дырки был виден самый настоящий черный космос с очень яркими и разноцветными звездами. Я понял, что действительно дурак. Но воздух почему-то не выходил… — Это иллюминаторы, — прекращая реветь, сказал Стас. — Здорово… Он ужом выскользнул из-под ремня и ухватился за второе кресло. Устроился в нем поудобнее и сказал: — Мы в глубоком космосе. Планет не видно. — А у меня есть одна, — похвастался я, заглядывая в иллюминатор со своей стороны. — Какая? На Землю похожа? — Нет, — критически сказал я, разглядывая краешек планеты. — На Луну похожа, только куда больше и серая. Атмосферы нет. Стас вернулся ко мне, и мы стали разглядывать чужую планету. Она вся была в кратерах и казалась необитаемой. Садиться на нее не хотелось. — Не упадем? — деловито поинтересовался Стас. — Сет его знает, — ответил я. — Может тут еще где-то планета есть? Надо во все иллюминаторы посмотреть. — А как до них добраться? Невесомость. Я не полезу. Я стал прикидывать расстояние до других иллюминаторов. А Стас помолчал и задумчиво произнес: — Невесомость… А как, интересно, космонавты в невесомости ходят в туалет? — Эй, ты не вздумай! — заорал я. — Потерпеть немножко не можешь! — Немножко могу, — угрожающе сказал Стас. И принялся изучать пульт. Я вслушался в ощущения собственного организма и с тревогой сказал: — Должен же быть способ. Помнишь, мы читали книжку, не то «Трое с Мочамбы», не то «Три Мамбы»? — Ну? — Там двое пацанов и девчонка попали в космос и несколько суток летели. Они что делали? — Ничего, — угрюмо сказал Стас. — Я еще удивился. Терпели, наверное. — Значит, и мы потерпим, — твердо сказал я. — Пока сможем. — На несколько суток не рассчитывай, — огрызнулся Стас. Мы помолчали. Я почувствовал, как укрепила наше братство общая проблема и обнял Стаса за плечи. — Двигатели надо включить. — сказал Стас. — Прыгать к Земле и высаживаться. Или искать местных жителей. — Знать бы, где здесь жители, — сказал я, оглядывая пульт. — Вот если я эту кнопку нажму… — Не надо. Мы замолчали. Нет, плохая все-таки работа: быть космонавтом. Любая мелочь превращается в проблему. Как же они все-таки… — Ты у нас фантастику любишь, — сказал Стас. — Ворочай мозгами. Вспоминай. — Ты тоже любишь, — ответил я. — Я Стругацких люблю, а это не фантастика, а литература, — папиной фразой ответил Стас. — Может, как раз в литературе наши проблемы и описаны… — не выдержал я. — Не говори этого слова! — быстро сказал Стас. — Лучше вспомни, где обычно инопланетяне рации устанавливают. — В скафандрах. — А еще? — Они телепаты. — Тогда как из таких ситуаций выпутываются? — Так! — заорал я и ткнул обеими руками по кнопкам. Нас слегка тряхнуло, под потолком загорелись желтые лампочки, а звезды в иллюминаторах затянуло голубой дымкой. — Это мы силовое поле включили, — сообразил Стас. — Хорошо, теперь нас метеориты не продырявят. Дай-ка, я попробую… Возможно, мы бы куда-нибудь прилетели таким образом. Или взорвались бы, не знаю. Но Стас уставился через мое плечо в иллюминатор и начисто забыл о своих экспериментаторских настроениях. Я тоже посмотрел в иллюминатор. К нам приближался самый настоящий инопланетный корабль. Больше всего он напоминал имперский крейсер из «Звездных войн». Весь угловатый, блестящий, большой как стадион, и ощетиненный пушками. В разных местах на корабле мигали разноцветные огоньки. Потом корабль остановился, и несколько пушек стали разворачиваться в нашу сторону. — Это очень агрессивная цивилизация, — с тревогой сказал Стас. — Костя, если нас захватят, мы не должны выдавать расположения Земли. А то они всех сошлют на урановые рудники. — Ты что, знаешь где Земля находиться? — спросил я. — Знаю. Возле Солнца, чуть ниже Марса. Из одной «пушки» вырвался яркий белый луч. Ударил прямо в нас — и, отразившись от голубой дымки защитного поля, исчез в космосе. — Ура! — завопил Стас, — Нас голыми руками не возьмешь! На пульте замигали разноцветные огоньки. Я подумал и нажал наугад какую-то кнопку. Ничего не произошло. — Торпедировать их надо, — забормотал Стас, склонившись над пультом. — Пока дезинтеграторы не включили… «Крыша едет», — подумал я. Из вражеского корабля, явно озадаченного нашим сопротивлением, вырвался еще один луч. — Съели?! — злорадно засмеялся Стас. Но голубая дымка вокруг нашей капсулы погасла. Как будто батарейки кончились. — Съели, — подтвердил я. — Стас… Ты извини, что мы ругались. Стас шмыгнул носом. Виновато сказал: — Ты тоже извини, Костя. На прошлой неделе я тебе в сочинение лишних запятых наставил… — Каких лишних? Я же четверку получил, потому что трех запятых не хватало… Но разобраться с запятыми мы так и не успели. В борту вражеского корабля открылся огромных размеров люк. И нашу скорлупку потащило внутрь инопланетного крейсера. Именно потащило, потому что нас со Стасом прижало к спинке кресла. «Искусственное тяготение», — догадался я. — Будут пытать, — сказал Стас. Огромное, ярко освещенное пространство — внутренности крейсера, где мы оказались, на мгновение мелькнуло в иллюминаторах. Затем они потемнели, словно их окатили из ведра густой черной краской. — Ослепили, — печально сказал Стас. — Теперь уже недолго… Словно в подтверждение его слов стены нашего кораблика задрожали. По линии закрытого люка пробежал тонкий лучик света. — Лазером, что-ли, вырезают? — с неуместным любопытством спросил меня Стас. — Как ты думаешь? — Не знаю, — пробормотал я, не отрывая глаз от люка. — Какая, фиг, разница? — Лазером, — однозначно решил Стас. — Как в фильме «Чужие». И зачем только Стас вспомнил про этот фильм! Я пихнул его, но было уже поздно. Мы оба замолчали, старательно пытаясь не вспоминать тех жутких инопланетян, и то, что они обычно с людьми делали. И в этот момент… в люк постучали! — Заходите, — машинально пискнул Стас, и зажал рот руками. А люк, вырезанный из петель, с грохотом вывалился наружу. Мы закрыли глаза и попытались спрятаться друг за друга, не вылезая из кресла. Совсем рядом раздались шаги. Я чуть-чуть приоткрыл один глаз и увидел что-то высокое, желтое, маслянисто блестящее, обросшее поверху зелено-белым мхом. Почти так же страшно, как если бы вошел Чужой… — Братки! — жизнерадостно сказал вошедший, — с чувством глубокого удовлетворения встретили мы вас! От имени всей шараги… Мы со Стасом, вылупив глаза, смотрели на говорящего. Это был высокий крепкий мужчина лет сорока в желтом комбинезоне. С пояса у него свисала пара жутко выглядевших пистолетов и широченный нож. На лице играла радостная полуулыбка, с трудом пробивающаяся сквозь толщу коротенькой, но густой бороды. И борода, и пучки сохранившихся на голове волос, были смешанного зелено-белого цвета. Словно бы от рождения были зеленые, а нынче поседели. — …и уполномочены заявить, — проникновенным баритоном продолжал мужчина, — что мы рады приветствовать вас у нас. Ух, как я припарился переводить торжественную речь для нашего командующего! Последнюю фразу полузеленый произнес все тем же торжественным тоном. И до меня дошло — он заученно повторяет переведенный кем-то текст, не зная самого языка. — А вы по-русски говорите? — осторожно спросил я. Мужчина протянул руку, потрепал меня по щеке, и торжественно произнес: — Не волнуйся, крошка, сейчас придет дядя-переводчик, все скажет. — Они что, по штатовским боевикам русский учили? — слабым голосом произнес Стас. Заерзал, слезая с моих коленок, и с воскресшим оптимизмом сказал: — Они гуманоиды, а это дает нам шансы. Зеленые волосы не беда, мы не расисты. Видимо, в них хлорофилл… — А в оранжевых — апельсиновый сок? — поинтересовался я, глядя на еще одного входящего. Стас поперхнулся. Новый инопланетянин, действительно, имел волосы ярко-оранжевого цвета, перетянутые над глазами узким белым бинтиком. Сам он был молод, костляв и носил очки вполне земного вида. Этим привычные человеческие черты исчерпывались. Из непривычных были: очень большие и оттопыренные уши, шишки на висках и перепонки между пальцами рук, как у лягушки. — Это два вида гуманоидов, — уверенно обяяснил Стас, — первый питается за счет фотосинтеза, а второй с болотистой планеты, где воздух разрежен, и звук распространяется плохо. Я настолько был поражен эрудицией брата, что не нашелся, чем достойно ответить. Наверное у него от волнения произошел интеллектуальный всплеск, но с каким-то странным завихрением… Паузу нарушил оранжевоголовый. — Не, чувак, ты гонишь, — с непередаваемой интонацией произнес он. — Какой я тебе гуманоид с болотистой планеты? У тебя башка белая, а у него — в мою сторону вытянулись сразу два перепончатых пальца — темная. Но вы оба люди, и я — тоже. Мы уже ничему не удивлялись. Лишь для порядка Стас огрызнулся: — А для чего у вас перепонки на пальцах? — Чего? А… — Оранжевоголовый гордо оглядел руку. — Я плавать люблю. В большой ванне. Вот и вырастил прошлым летом. Мы потихоньку начали расслабляться. Ни пытать, ни убивать нас никто не собирался. По крайней мере пока. Увешанный оружием зелено-белый кротко улыбался, наблюдая за разговором. Потом сказал что-то непонятное. Молодой оранжевоголовый так же непонятно ответил. — Это не английский и не русский, — сказал Стас. — И даже не древнеегипетский, — подтвердил я. Между тем наши собеседники окончили короткое совещание, и оранжевоголовый откашлялся. — Давайте знакомиться, детишки, — сладким голосом сказал он. — Я дядя Смолянин, младший майор космофлота Земли; переводчик. — Земли? — ахнули мы с братом. — А он, — Смолянин сделал жест в сторону зелено-белого, — генерал-сержант Кубатай, командующий космофлотом, лицо особо важное. Выдержав короткую паузу, он добавил: — На вид он — хитрый перец. Но душа у него добрая, ребятишки. — Где мы? — требовательно прервал его Стас. — На окололунной орбите, — успокаивающе ответил Смолянин. — Ура, — неуверенно сказал Стас, и прошипел в мою сторону: «На Луну непохоже…» — Ура. А мы-то думали, что улетели в другую звездную систему. — Не, вы провалились в будущее, в две тысячи пятьсот тридцатый год. Все в порядке. Потребовалось секунд пять, чтобы улыбка облегчения сползла с наших лиц. Стас, пораженный крахом своих гипотез, притих. А я спросил: — Так это… то, в чем мы были… это не космический корабль инопланетян? — Нет, — слегка сочувственно ответил Смолянин. — Это ихняя машина времени. Или не ихняя. …Как рассказал генерал-сержант Кубатай (сам он по-русски больше говорить не пытался, его переводил Смолянин), встретить нас со Стасом было делом всей его жизни. Точнее не нас, как уточнил Кубатай, а машину времени, в которой мы прилетели. И лишь попутно — спасти нас и доставить на Землю. Мне это уточнение не понравилось. Но Кубатай нашего мнения не спросил, а нахмурившись посмотрел в пространство и тоскливо добавил: — Теперь судьба хронопатрульной службы под вопросом… Мы со Стасом не особенно много поняли. Но переспрашивать не решились. Снаружи, за открытым люком нашей машины времени, мелькали какие-то люди в желтой форме и беретах на разноцветных волосах. С волосами здесь явно не церемонились и перекрашивали их в любые цвета. Может быть даже, их попросту красили под цвет рубашки. Во всяком случае у Смолянина из-под комбинезона выглядывала оранжевая футболка. Кубатай предложил нам всем пройти в рубку крейсера «из этого злополучного хроноскафа». Честно говоря, выходить нам было страшновато. Все-таки мы с этим самым «хроноскафом» много чего вместе испытали. Но была одна веская причина не отказываться. Стас не выдержал и спросил: — Смолянин, а у вас на корабле туалет есть? Наш переводчик наморщил лоб, явно вспоминая слово, и кивнул: — Конечно, корешок. И действительно, тут у них все оказалось в порядке. Но это все-таки неприлично, и не буду описывать… Тьфу, опять это слово! В общем, все было в порядке. Между делом я раздумывал о том, что сказал по дороге Смолянин: оказывается на Земле никаких стран уже давно нет, язык у всех — всеземной, и экипаж в корабле — интернациональный. Здорово… Но толком обдумать это светлое будущее человечества я не смог, потому что в дверь туалета заскреблись, потом приоткрыли ее, и Смолянин нетерпеливо крикнул в проем: — Эй, малолетки! Шевелитесь чуть-чуть! Из-за вас торжественную церемонию задерживают! Вся шобла ждет! Освобождайте толчки! — И он у них — лучший переводчик?! — возмущался Стас, выскакивая из своей кабинки, как ошпаренный. — Он что, в зоне языку учился? — Он, наверное, про свою узкую область — русский язык, прочел все, что смог, — предположил я. — И учил по всем словарям, включая блатной, и по видюшным фильмам, и по книжкам дурацким… Но когда мы увидели «торжественную церемонию», всякая охота обсуждать проблемы языковедения у нас исчезла. Вместе с экипажем мы выстроились возле огромного экрана-иллюминатора, в который во всей своей красе была видна удаляющаяся капсула нашего хроноскафа. А еще был виден ствол пушки, торчащий из-под иллюминатора. Генерал-сержант Кубатай коротко скомандовал, и один из членов экипажа рванул какой-то рычаг. Ствол пушки дернулся, пол под нашими ногами дрогнул, и на месте хроноскафа образовался яркий огненный шар. Через мгновение он погас, и экипаж сорвал с голов желтые береты. Некоторые всплакнули. — А как же мы теперь?.. — начал Стас. Но я оборвал его: — Молчи. Может наш хроноскаф — одноразовый? Может, у них таких — тысяча? — А если нет? — Ну, тогда… Тогда… — Я не знал, что сказать. — Тогда этот все равно уже не вернешь… И мы растерянно переглянулись. Глава 2