В монастыре Каракалл

З еленый грузовой «Мерседес» высадил нас у самых ворот монастыря. П о рта 6располагалась рядом с огромной стороже­вой башней — п и ргом 7. Помолившись, мы вошли внутрь. Правильный прямоугольник монастыр­­ского двора, мощенного квадрат­ны­ми плитами серого известняка, был чист и безлюден. Словно все обитатели монастыря давным-давно вымерли. В гулкой тишине закованного в каменные стены пространства был слышен только звук льющейся в сосуд тонкой струйки воды. Из стены пирга через позеленевшую от старости бронзовую трубку вода стекала в полукруглую каменную чашу. Здесь был устроен питьевой фонтанчик, который, судя по своему внешнему оформлению и надписи, снабжался водой из святого источника, расположенного несколько выше монастыря. Над декоративной аркой фонта­на, вдоль широченной башенной стены тянулся на уровне третье­го этажа деревянный балкон с навесом. Он был един­ствен­ным украшением башни со стороны двора. Вся эта циклопическая громада из камня была полностью лишена окон и каких-либо других архитектурных деталей. Стена пирга имела лишь два отверстия — две двери, которые выходили на балкон. В центре балкона под деревянной сенью в виде портика с треугольным фронтоном висел сорокапудовый русский колокол.

Сквозь серые каменные плиты пророс посередине двора красно-коричневый соборный храм святых апостолов Петра и Павла. Со всех сторон на него смотрели большие и маленькие окошки, которыми была усеяна вся внутрен­няя поверхность монастыр­ских стен, тесно обступивших церковь. Арочные, квадратные, полукруглые и прямоугольные окна, оконца и окошки недвусмысленно указывали на то, что стены здесь, как и стены других монастырей Афона, — обитаемы. Деревянные балкон­чики на подпорках несколько оживляли однообразие внутренних монастырских по­строек из серого камня. С этой же, вероятно, целью монахи, где только смогли, расставили по двору огромные керамические амфоры, наполненные землей. В них росли лимонные и апельси­новые деревца с густо-зеленой листвой. Из вазонов по стойкам балкончиков тянулись вверх вьющиеся розы и клематисы.

Мы напились из фонтанчика и осмотрелись. Двор по-прежнему был тих и пуст. С молитвой обошли запертый соборный храм, так и не встретив ни одного монаха. Наконец, нам повезло. Из какой-то двери неожиданно выскочил повар в испачканном мукой подряснике с фартуком и большой кастрюлей в руках. Он промчался мимо нас и навеки исчез бы за другой дверью, если бы его вовремя не перехватил Павел. Он успел грудью закрыть «амбразуру», и повар был вынужден остановиться. Очень любезно Павел спросил его по-английски:

— Простите, как нам отыскать отца Иринея?

Монах усиленно замотал головой, показывая, — отойди, мол, в сторону. Но все-таки перед тем как скрыться в темноте дверного проема, бросил на бегу:

— Wait a minute, please (англ. — подождите, пожалуйста).

Вскоре повар, действительно, появился, но уже без фартука, и повел нас к архондарику. Входя на территорию монастыря, мы сразу обратили внимание на круглый эркер — крытый оштукатуренный балкончик цилиндрической формы с окнами. По-видимо­му, это был единственный в своем роде эркер на всем Афоне. Он на половину своего диаметра выступал из поверхности стены на высоте третьего этажа. Снизу его поддерживала консоль в виде плавно расширяющегося вверх овального конуса. Как оказалось, это и был архондарик. Повар проводил нас наверх и, передав гостиннику, ушел. Ожидая, пока позовут отца Иринея, мы расселись вдоль длинной скамьи, которая дугой опоясывала периметр круглой залы внутри эркера. Все три окна его выходили во двор монастыря. Их деревянные рамы с мелкими квадратами переплетов эффектно смотрелись на фоне белой штукатурки стен. Такой же деревянный потолок был покрыт тонировочным лаком того же оттенка, что и оконные рамы. Он не только сохранил, но даже еще более выявил структуру дерева. Было совершенно очевидно, что над интерьером здесь работал профессиональный художник. Сочетание природного камня, дерева и белой штукатурки своей изысканностью поражали даже в коридорах и на лестнице, по которой мы поднимались наверх. Интерьеры лестничных площадок дополняли красивые керамические горшки с декоративными расте­ниями и глиняные амфоры с икебаной из сухих веток и колосьев в простенках и нишах. Гостинник поставил на круглый стол у камина бутылку минеральной воды и четыре чашечки кофе. А когда он был допит и во рту у Антона исчез последний кубик рахат-лукума, в круглую гостиную вошел, наконец, невысокий пожилой монах, лет семидесяти, с широкой седой бородой, и поздоровался с нами по-русски. Это и был отец Ириней, ученик старца Софрония (Сахарова). Когда-то и сам блаженный отец Софроний — истинный делатель Иисусовой молитвы — возрастал духовно на Святой Горе, у ног преподобного Силуана Афонского, о котором, как благодарный ученик, он написал известную теперь во всем мире книгу «Старец Силуан». Отец Софроний скончался 4 года тому назад в созданном им Иоанно-Предтеченском монастыре недалеко от Лондона в возрасте 97 лет. Вместе с его учеником, отцом Иринеем (см. фото 19 на вкладке), мы вышли на длинный балкон, тянущийся вдоль стены архондарика.

Беседа с учеником старца Софрония

— Батюшка, мы все читали замечательную книгу отца Софрония о его старце. Но, как свидетельствуют те, кто лично его знал, а также книги, написанные отцом Софронием, он и сам со временем стал духоносным старцем. Когда же мы узнали от схимонаха Космы из Кавсокаливского скита, что вы лично были с ним знакомы, — нам очень захотелось не только увидеть вас, но и по­бе­седовать.

— Ах, вот оно что! Значит, это отец Космапосоветовал вам поговорить со мной? Как же, помню. Мы с ним одно время, лет десять тому назад, вместе жили в монастыре Ксиропотам.

— Можете ли вы, отче, припомнить — какое событие вашей жизни было наиболее ярким и определяющим?

Старец закрыл глаза, ненадолго задумался и, наконец, от­ветил:

— Пожалуй, таким событием было знакомство с отцом Софронием. Тогда, в 1946 году, по каким-то делам Андреевского скита отец Софроний приехал в Афины. (Незадолго до этого он ушел из монастыря Святого Павла и жил в Андреевском скиту, где еще подвизалось человек сорок русских монахов). А я в то время был студентом Афинского университета. После того как мои родители познакомились с отцом Софронием в афинском русском приходе (там, кстати, сейчас немало прихожан греков, и священником — грек из России), отец Софроний стал бывать в нашем доме. Вот так я с ним и познакомился. Думаю, что если бы я не встретил его, то не стал бы монахом.

— Но каким образом вы оказались студентом Афинского университета? Ведь ваши корни — в России?

— Мои родители, действительно, родом из России. Мама — русская, из Ставрополья, а папа — из Бессарабии, это в Молдавии, но можно сказать, что он был обрусевший молдаванин. Отец лучше говорил на русском языке с русскими, чем с румынами по-румынски. Он был царским офицером, кажется, поручиком или подпоручиком. Когда Белая армия отступала, мой отец был ранен в обе ноги выше колена, а затем эвакуирован в Грецию. Там я и родился. Мне было легко учиться и в греческой школе, и в университете, потому что у меня с детства было два родных языка: русский и греческий.

— Ну, а что было после вашей первой встречи с отцом Софронием? Когда вы вновь встретились?

— Вскоре после нашего знакомства отец Софроний вернулся обратно на Святую Гору, а на следующий, 1947 год, вновь приехал в Афины. Он собирался во Францию, чтобы издать книгу «Ста­рец Силуан» на русском языке. Наверно, Бог вложил ему мысль остановиться у нас в доме, прежде чем уехать в Париж. И пока отец Софроний ждал оформления документов, необходимых для поездки во Францию, он помогал мне писать иконы. Именно тогда отец Софроний предложил мне поехать с ним, чтобы я мог попытаться поступить в Свято-Сергиевский богословский институт. Я, конечно, очень хотел отправиться туда на учебу. В то время в Свято-Сергиевском институте можно было возрасти и духовно, и интеллектуально. Всем русским беженцам было хорошо известно, что выпускники института — интеллигентные и благочестивые люди. Конечно же, я согласился. Мои родители лично знали ректора института, покойного ныне епископа Кассиана (Безобразова), а также профессора отца Георгия Флоровского и, может быть поэтому, решились отпустить меня, хотя я был единственным сыном в семье. Отец Софроний уехал в Париж летом 1947 года и передал ректору мое прошение. Мне же удалось приехать только зимой — долго пришлось ожидать визу, потому что я не был греческим подданным. Мои родители, как и многие другие русские беженцы, имели так называемые н!ансеновские паспорта, а с этими паспортами было трудно попасть в другую страну. Несколько месяцев я ждал разрешения на выезд во Францию. Но несмотря ни на что, богословское образование в результате было мною получено.

Почему отец Софроний покинул Афон

— Могли бы вы, отче, рассказать что-нибудь о жизни отца Софрония на Афоне? — попросили мы продолжить свой рассказ отца Иринея. Старец снова закрыл глаза, подняв вверх голову. Он что-то вспоминал, а может быть, снова переживал события своей молодости, как бы перелистывая год за годом листы книги, где вписаны ушедшие в вечность жизни людей, которых давно уже нет с нами.

— После смерти своего старца, — продолжал свой рассказ отец Ириней, — ныне уже прославленного преподобного Силуана, отец Софроний, тогда еще иеро­диакон, получил благословение игумена и духовника Свято-Пантелеимоновской обители на отшельничество в пустынных скалах Карули. Там, кстати, до сих пор еще сохранилась его маленькая келья. В ней он и прожил, если не ошибаюсь, два года — с 1939 по 1941. Сейчас там один серб живет. А в начале 1941 года ему предложили стать священником и духовником греческого монастыря Святого Павла. Это был первый случай, когда греки пригласили русского в качестве духовника! В феврале 41-го он был возведен в иеромонахи, а на следующий год по особому чину отец Софроний был поставлен духовником для окормления братии. Есть такой специальный краткий чин с особой молитвой, который совершается епископом для поставления духовника.

Итак, в 1941 году отец Софроний перешел в обитель Святого Павла. Впоследствии, уже будучи духовником, он решил поселиться в уединении и около трех лет прожил в пещерке-каливе Святой Троицы высоко над морем, недалеко от Свято-Павловского монастыря по направлению к Новому скиту. Оттуда он приходил в монастырь для исповеди монахов, а иногда братья ходили на откровение помыслов к нему в каливу Святой Троицы. Он был большой подвижник, постник и молитвенник, но слабенький здоровьем. Во время зимних дождей его пещерку сильно заливало. Случалось, что из воды выступало только его каменное ложе, а все остальное оказывалось под водой. Прожив в таких условиях несколько лет, отец Софроний нажил себе туберкулез. Впоследствии, уже во Франции, он перенес операцию по поводу язвы желудка. Представляете? У него от желудка осталась только одна четвертая часть! И что интересно: при всех этих страшных болезнях он дожил до 97 лет! Кажется, невероятно! Но в этом был особый промысл Божий.

Шла вторая мировая война. Во время немецкой оккупации, в 1941 году, Священный Кинот Святой Горы направил Адольфу Гитлеру письмо с просьбой сохранить монастыри от разрушения. Это общеизвестный факт, который упоминает даже в своем путеводителе по Афону г-н Панаётис Цацанидис. Вскоре на Афон прибыла группа немецких офицеров. Для того чтобы вести с ними переговоры, нужен был монах, знающий немецкий язык, а на Афоне в то время грамотных монахов было очень мало. Но отец Софроний знал несколько европейских языков. Его-то и попросили сопровождать офицеров, чтобы убедить их в необходимости сохранения Святой Горы от разрушения. Своей образованностью, воспитанием и скромностью отец Софроний так поразил немцев, что рапорт, который они подали в ставку Гитлера после посещения Афона, был самым благожелательным. Ответ ставки также был положительным. В результате ни один из монастырей Афона во время оккупации не пострадал и не лишился своего самоуправления. Более того, немецкий гарнизон перекрыл доступ на Афон всем мирянам.

Хуже было во время гражданской войны 1946—1949 годов. Ма­лограмотные и малодуховные монахи-националисты (а скорее всего те, кто стоял за ними) стали распространять слухи о сотрудничестве отца Софрония с немцами. При этом они несправедливо порочили его честное имя. Вот так обычно в жизни и бывает. Вместо благодарности за помощь в сохранении святынь Афона (по просьбе самих же святогорцев) его обвинили в грязном пособничестве оккупантам. Именно эта немилосердная травля и являлась главной, но мало кому известной причиной вынужденного отъезда отца Софрония со Святой Горы. Но, как говорится: «…любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим. 8, 28). Даже зло! По воле Божией даже оно в конечном итоге приводит праведника к добру. Так случилось и с отцом Софронием. Сначала он вынужден был уйти в Андреев­ский скит, а затем уехать во Францию.

Но если бы дьявол не изгнал о. Софрония с Афона, неизвестно, смог бы он закончить и издать свою рукопись. Проблематичным было бы тогда и прославление старца Силуана. Вероятно, не было бы написано и множество других его книг, не существовало бы его бесед, которые теперь тщательно собираются и издаются. Не смогли бы обратиться к Православию многие ка­толики, протестанты и даже атеисты, с которыми встретился о. Софроний в Европе и которые под влиянием его благодатной личности оставили свои прежние заблуждения. Многие из них стали потом монахами. Безусловно, не существовало бы тогда и Иоанно-Предтеченского монастыря в Англии, который стал буквально школой Православия для всей Западной Европы. Я прожил с ним в этом монастыре более 20 лет. Тысячи людей разных национальностей, изломанных жизнью и томимых духовной жаждой, приходили в монастырь. Они уходили от отца Софрония уже совсем другими людьми. Многие из них становились православными христианами, принимая крещение.

Не исключаю даже и того, что отец Софроний умер бы от туберкулеза еще на Афоне, как и многие другие святогорские монахи, которые полностью предают себя на волю Божию и исполняют обет — умереть на Святой Горе. Но бесконечно премудрый Господь попустил дьяволу через малоопытных и духовно неграмотных монахов изгнать отца Софрония с Афона, предусматривая через него спасение множества душ, ищущих Бога, но не имеющих истинного пастыря. В результате — после отъезда исцелился телесно и сам отец Софроний, и тысячи людей с его помощью исцелились духовно. Однажды, уже в Англии, отец Софроний сказал мне: «Тем из монахов, кто созрел для самостоятельной духовной деятельности, например, для отшель­ничества или уединенного богомыслия, соединенного с научной работой, либо для проповедничества и окормления заблудившегося человечества, Бог попускает быть унижен­ными и изгнанными с позором из монастырей. Этим позорным изгнанием Бог сильно смиряет человеческую гордыню для того, чтобы у монаха не появилась греховная мысль, что он достоин уже того, чтобы перейти на более высокий уровень жительства — к отшельничеству или учительству». Думаю, эти слова можно вполне отнести и к самому отцу Софронию.

Со временем, конечно, клеветнические наветы на старца рассеялись как бы сами собой, и сейчас на Афоне слово о. Софрония является непререкаемым. Если в духовных вопросах возникают здесь какие-то недоумения, а у о. Софрония находят некое мнение на этот счет, то его принимают без обсуждения. До смерти старца в 1993 году многие афонские духовники считали необходимым советоваться с ним. Ему писали или звонили по телефону. В 1965 году я приехал из Англии на Афон и 18 месяцев, до середины 1967 года, жил в монастыре Святого Павла, где он когда-то был духовником. Там я убедился, что отца Софрония помнят и уважают старые монахи, которые служили с ним или окормлялись у него в те годы.

В Сент-Женевьев де Буа

— А как складывалась ваша жизнь во Франции?

— В Париже я поступил учиться в Свято-Сергиевский богословский институт, а отец Софроний тем временем устроился в Русском Доме, который находился в 35 километрах от Парижа, в Сент-Женевьев де Буа. В то время там служили два священника, подчинявшихся Московской Патриархии. Первым — был отец Лев (Липеровский), вторым — отец Борис Старк, который уехал в Россию в 1952 году. Отец Лев был настоятелем Никольской церкви при Русском Доме, а о. Софроний, став третьим священником, был назначен служить вместе с о. Борисом в Успенской кладбищенской церкви, которая тоже относилась к Русскому Дому. Позже появился и четвертый священник — иеромонах Силуан, которого при постриге в монашество вручили отцу Софронию для духовного руководства еще на Афоне. Интересна судьба этого монаха. Он приехал со своими родителями в Югославию как беженец из России. Его отец был офицером, кажется, штабс-капитаном, по фамилии Стрижков, если не ошибаюсь. Юноша учился в Белграде, а после кончины родителей решил продолжить учебу на богословском факультете, но перед этим задумал совершить паломничество на Афон. Это было примерно в 1935 году. Там он и познакомился с о. Софронием, который представил юношу старцу Силуану, а тот благословил его на монашество. Видимо, отец Софроний сразу же послал молодого послушника в Андреевский скит, куда впоследствии перебрался и сам.

Окончив богословский институт, янемногим более года служил псаломщиком в главном Патриаршем приходе в Париже на рю Пэт э ль. Его настоятелем был тогда Экзарх Московской Патриархии владыка Николай (Еремин), а моим духовным руководителем, еще с Греции, оставался, конечно, о. Софроний. Здесь, в Париже, в 1953 году он и постриг меня в монашество, а в 1954 году я переехал к отцу Софронию в Сент-Женевьев де Буа. Батюшка устроил при Русском Доме часовню для небольшой монашеской общины, которую создал, вероятно, потому, что в Сент-Женевьев, когда он начал там свое служение, уже были тайные монахи. Это — мать Михаила, подвизавшаяся при Русском Доме сестрой милосердия, мать Иулиания и мать Мария. Впоследствии он принял в общину еще трех монахинь, затем постриг в монашество одного старого белого офицера, который усовершенствовал стрелковое оружие.

В маленькой церковке-часовне, устроенной в конце коридора на бывшей ферме Колар, собиралось до 12 человек монашествующих, считая и архимандрита Софрония. Наверху, под самой крышей, над часовней, проживало трое монахов: я — к тому времени уже иеродиакон, отец Прокопий и отец Симеон, пришедший к старцу из одного швейцарского монастыря. Теперь он служит иеромонахом в Англии. Отец Прокопий был из немцев, он так же, как и о. Симеон, перешел в Православие благодаря отцу Софронию. Мы следили за порядком в домике, где была часовня, и после службы устраивали в нем чай, а иногда и обед.

Вот, я захватил с собой несколько фотографий. Это — мать Елена. Имея мужа и троих сыновей, она тяжко заболела и была при смерти. В монастырь она приехала уже безнадежной, но выжила благодаря церковным Таинствам и молитвам о. Софрония. После этого чуда она и решила стать монахиней. Отец Софроний написал лично Патриарху Алексию, и тот прислал свое благословение, чтобы она была пострижена в монашество. Правда, когда мы перебрались в Англию, мать Елена осталась во Франции. А это — фотография голландки, которая очень почитала отца Софрония и приезжала к нему в Сент-Женевьев де Буа. Она тоже приняла Православие. Вот монахиня Михаила, которая была се­строй милосердия, это — мать Иулиания (Лаврова), а рядом ее дочь, Вера, тоже тайная монахиня. Вот тут, правее, слепая монахиня Мария, она была из семьи русских евреев.

У архимандрита Софрония было много помощников. Сестра милосердия — Галина Борисовна Дороган, которая трудилась при Русском Доме, перепечатала на машинке рукопись книги отца Софрония «Старец Силуан». Издали ее сначала на ротаторе тиражом всего лишь в 500 экземпляров. Позже нашлись люди, которые помогли напечатать ее уже типографским способом. Мать Соломония с помощью немца, о. Прокопия, перевела книгу на немецкий язык… Так мы и прожили в Сент-Женевьев де Буа до 1959 года.

Переезд в графство Эссекс

Воистину, пути Господни неисповедимы! Кто из нас мог подумать, что мы когда-нибудь окажемся в Англии? Но тем не менее это случилось благодаря двум англичанкам, которые очень уважали отца Софрония. Видя нашу честность и бедноту, они нашли нам место в английском графстве Эссекс, где впоследствии батюшка основал Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь. Хотя отец Софроний искал в Англии более уединенное место, но когда найти такого не удалось, он благословил в 1958 году купить землю, найденную этими англичанками. Даже по тем временам ее удалось купить очень дешево — всего лишь за 2000 бумажных стерлингов. Весной 1960 года мы своей маленькой монашеской общиной переехали к отцу Софронию в Англию. С нами поехала монахиня Елизавета, но она недолго оставалась в Англии и вскоре вернулась в Русский Дом. Уже во Франции, переходя шоссе, она попала под автомобиль и скончалась. Иеромонах Силуан остался священником в Сент-Женевьев де Буа.

Англичанки с помощью рабочих хорошо обустроили дом: он был разделен на две жилые части. В одной части жил отец Софроний с несколькими монахами, а другая половина предназначалась для монахинь. Там жили мать Елисавета и одна молодая шведка, которая перешла в Православие и собиралась постричься в монахини. Она познакомилась с отцом Софронием благодаря нашему отцу Симеону. Монахиней, правда, она не стала — вернулась в Швецию, но осталась верным другом монастыря и время от времени его навещает.

В доме, в ближайшей ко входу комнате, присоединив к ней коридор, отец Софроний устроил небольшую церковь. В алтаре установили престол, который вместе с иконостасом от своей прежней часовни мы перевезли из Сент-Женевьев де Буа. При въезде, у ворот, отец Софроний соорудил эмблему монастыря, которую сам придумал: три полукруга, символизирующих космос, и крест на шаре. В старом сарай­чике при этом доме отец Софроний устроил иконописную мастерскую. Будучи художником, он сам научился иконописи и еще на Афоне начал писать иконы. Позже у него даже вышла большая книга об иконах.

Территория Иоанно-Предтеченского монастыря остается небольшой, несмотря на то, что со временем было куплено еще немного земли. А вначале было примерно три четверти гектара. У меня тогда было несколько послушаний. Когда я нес послушание огородника, пришлось выращивать особый сорт японских огурцов, которые хорошо прижились в английском климате. Довелось мне также исполнять и регентское послушание...

Когда в монастыре начали прибавляться братья и сестры, отцом Софронием был выстроен отдельный корпус для монахинь. Потом была построена трапезная, верхний этаж которой служил библиотекой, а при необходимости — аудиторией, две кельи-исповедальни и двухэтажное здание — швейная для сестер. Затем, в начале 70-х годов, отец Софроний прикупил домик и землю, которая принадлежала нашему соседу. От главного монастырского корпуса до этого домика было около ста метров. В нем и поселился отец Софроний, здесь он и скончался в 1993 году. Незадолго до моего отъезда из Англии в монастыре стали строить отдельный храм, поскольку людей, приезжавших в монастырь, становилось все больше и больше и домовая церковь их уже не вмещала. В 1982 году я окончательно перебрался на Святую Гору. Таким образом, вместе с отцом Софронием я прожил в Англии с 1960 по 1982 год.

Снизу раздался приглушенный звук б и ла. Постепенно он становился все громче и громче, словно приближался к нам откуда-то издалека. Все мы одновременно посмотрели сквозь решетку перил на соборный храм. В это время из-за апсиды алтаря вышел монах с длинной доской-билом в одной руке и деревянным молоточком в другой. Он по кругу обходил собор и ударами молоточка по доске созывал монахов на молитву.

— Скоро начнут читать 9-й час, — пояснил о. Ириней и стал собираться. — Вы пока спускайтесь вниз, а я пойду к себе и переоденусь, чтобы идти на службу.

Поблагодарив старца за беседу, мы поспешили вниз, надеясь до закрытия ворот, если, конечно, повезет с транспортом, оказаться в Великой Лавре.

Глава 12.