Понимание человека философией Античности

Человек, по мнению античных философов, – частичка Космоса. Он есть подражание Космосу, он микрокосм, во всех своих чертах повторяющий макрокосм. Различие между макрокосмом и микрокосмом носят не качественный, а только количественный характер. Но поскольку человек только повторяет Космос, то он во всем подчинен действиям тех сил, которые управляют Космосом. А такими силами выступают Логос и судьба. Причем судьба стоит даже выше Логоса. Если Логос олицетворяет разумное, закономерное начало Космоса и его «персонифицированными носителями» выступают боги, то судьба олицетворяет единство рационального и иррационального, закономерного и случайного. Она выше Логоса, выше богов, и богини судьбы Мойры не подвластны даже Зевсу – царю богов. Отсюда вытекает важное следствие в понимании греками человека, человеческой жизни. Человек в своей жизни целиком подчинен судьбе, которую изменить не в силах. Человек есть только придаток Космоса, а не самодостаточная, оригинальная личность. Греческая философия не знает понятия «личность» с современном понимании. Греческому индивиду чужды психологические переживания, терзания и сомнения. Конечно, греческие мифы ведают о подвигах героев, греки славят своих царей, философов и олимпийцев, но их деятельность воспринимается не как личная заслуга, проявление физической и интеллектуальной самобытности, воли и стремлений, а как олицетворение судьбы, проявление действия высших, космических по своей природе сил. А если учесть, что в античной культуре и в греческий, и в римский периоды широко распространено пифагорейское учение о переселении душ, то станет ещё больше ясно, что великие деяния выступают не заслугой людей, а лишь проявлением предначертаний судьбы. Но грек не чувствует по этому поводу психологической ущемленности и подавленности. Греческому мироощущению чужд пессиместичекий взгляд на мир и собственную жизнь. Античное мироощущение, по выражению русского исследователя античной культуры А. Ф. Лосева, героически фаталистично. По мнению грека, как и римлянина, раз мне предопределена такая судьба (впрочем, судьбу полностью знать никто не может, она ведь единство необходимости и случайности), то я должен воплотить «её в жизнь». В этом следует видеть проявление более общего античного принципа, носящего космический характер, – частное подчинено общему, единому. Только последнее обладает подлинным существованием и обладает совершенством.

Но вера античного мира в судьбу не означает, что философия Античности не интересуется смысложизненными, этическими проблемами. Дело в том, что, хотя жизнь человека подчинена судьбе, знать её ему не дано. Поэтому у человека есть выбор в своих действиях. Правда, досократовская философия мало интересуется проблемами этики. Но, начиная с Сократа, в древнегреческой философии происходит поворот к этическим проблемам, которые выходят на первый план в эллинистический период античной философии.

Главной целью философии, по мнению Сократа, является познание человеком самого себя. Но познание самого себя у него означает познание всеобщих, неизменных принципов блага, добродетели, справедливости. Только зная, что такое добродетель, что такое хорошо и прекрасно, человек может быть добродетельным. И только действие в соответствии с добродетелью способствует блаженству, жизненному счастью. Тремя основными добродетелями Сократ считал умеренность (знание, как обуздывать свои страсти), храбрость (знание, как преодолевать опасности) и справедливость (знание, как соблюдать законы божественные и человеческие). «Он говорил, что есть одно только благо – знание и только одно зло –невежество» [7, с. 102].

Этические проблемы, поднятые Сократом, продолжают развивать философы сократических школ, прежде всего кинической и киренской. Основателем кинической школы был афинянин Антисфен, а одним из самых знаменитых её представителей – Диоген Синопский. Само название школы произошло от того, что Антисфен вел свои беседы в гимназии Киносарге (буквально – «Зоркий пес»; от слова «киники» позже произошло латинское «циники»). Как и Сократ, киники считали, что счастье человека совпадает с добродетелью. Но, в отличие от него, видели содержание счастья в автаркии - полной нравственной автономии личности, независимости от общества с его нормами, окружающего мира вообще. «Мудрец ни в чем и ни в ком «не нуждается, ибо всё, что принадлежит другим, принадлежит ему» [7, с. 218]. Жить нужно в соответствии с природой и в единстве с ней. Почет, богатство, наслаждение не являются благом. Наука, искусство, мораль, семья, отечество - пустые слова. Человеку нужно только то, что ему крайне необходимо, без чего он не может обойтись. Идеалом для киников является Геракл. Культура и цивилизация не приближают человека к подлинному счастью, а уводят от него. При этом киники убеждены, что добродетели можно научиться. Диоген говорит о двух видах упражнений: одни – для души, другие – для тела, и уверен, что никакой успех в жизни не возможен без упражнения. Поэтому для киников философия не столько наука постижения истины, хотя без знания невозможна добродетель, сколько образ жизни, и свою философию, и Антисфен, и, особенно, Диоген, и их последователи утверждали, прежде всего, своим образом жизни, хотя и силой словесного убеждения отличались необычайной. Диоген, как известно, одно время жил в глиняной бочке, пользовался только самым необходимым и учил, что само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением.

Основателем киренской школы был Аристипп из Кирены, откуда и название школы. Аристипп и его последователи - киренаики исходили из того, что есть два состояния души – наслаждение и боль. Главное движение является наслаждением, резкое – болью. Человек, как и всё живое, стремятся к наслаждению и избегает боли, поскольку боль отвратительна. Под наслаждением киренаики понимают чувственное наслаждение, и потому их учение заложило основы гедонизма – позиции, согласно которой чувственное наслаждение является высшим благом и к нему сводится всё многообразие моральных требований. «Наслаждение является благом, даже если оно порождено безобразнейшими вещами: именно даже если поступок будет недостойным, все же наслаждение остаётся благом, и к нему следует стремиться ради него самого» [7, с. 119]. Счастье есть лишь совокупность частных наслаждений, являющихся высшим благом. Поэтому к наслаждению следует стремиться ради него самого, а к счастью – не ради него самого, но ради частных наслаждений. Богатство самостоятельной ценности не имеет, но оно даёт возможность наслаждения, хотя, в конечном счете, богатство к наслаждению отношения не имеет, так как нет разницы между наслаждением богача и бедняка.

Наслаждение воспринимается ощущением, что, однако, не означает недооценки Аристиппом знания, философии. Аристипп заявляет, что лучше быть нищим, чем невеждой, потому что, если первый лишен только денег, то второй лишен образа человеческого. Провозглашая наслаждение целью жизни, киренаики говорили о разумном наслаждении, о том, что человек не должен быть рабом наслаждения. «Лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, – говорил Аристипп, – а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им» [7, с. 115].

В эллинистически-римский период античной философии проблемами морали наиболее обстоятельно занимаются Эпикур, его последователи и стоики.

Эпикур в своей концепции этики исходит из того, что человек чувственное существо. И потому высшим благом он считает блаженство, наслаждение. Добродетель важна не сама по себе, а поскольку, способствует достижению наслаждения. «Наслаждение есть и начало, и конец блаженной жизни, его мы познаем как первое благо…» [7, c. 404] Взгляды Эпикура на предметы этики близки к взглядам киренаиков, но отличаются от них в двух пунктах. Во-первых, киренаики не признают наслаждения в покое, только в движении, тогда как Эпикур признает как то, так и другое наслаждение, как наслаждений души, так и наслаждение тела, Во-вторых, киренаики полагают, что телесная боль хуже душевной, «Эпикур же считает худшей душевную боль, потому что тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего. Точно так же и наслаждения душевные больше, чем телесные» [7, с. 406].

Но Эпикур далёк от мысли, что нужно стремиться к любым наслаждениям. Одни наслаждения бывают истинными, другие – мнимыми, в зависимости от того, результатом удовлетворения каких желаний они являются. По Эпикуру, есть желания естественные, и есть – праздные, а среди естественных одни являются необходимыми, другие же – просто естественными. Поэтому Эпикур считает, что, хотя наслаждение является целью жизни, не всегда следует избегать боли. Если для большего наслаждения следует претерпеть боль, то человек должен идти на это. «Поэтому, когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, – пишет Эпикур в письме к Менекею, – то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знает, не разделяют или плохо понимают наше учение. Нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятения души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками, или женщинами, или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания, и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе» [7, с. 404–405]. Поэтому жить сладко означает, прежде всего, жить разумно, избегая ненужных желаний, и стремиться к невозмутимости духа – атараксии. Большую роль в достижении наслаждения Эпикур отводит знанию, ибо чистого наслаждения нельзя достичь без изучения природы.

Этика Эпикура в противовес основной античной традиции чисто индивидуалистична. Естественное право, по его мысли, есть договор о пользе, целью которого является не причинять и не терпеть вреда. Причем, по мысли Эпикура, справедливость связана не только с договором, но и обстоятельствами. «Где с переменой обстоятельств ранее установленная справедливость оказывается бесполезной, там она была справедлива, пока приносила пользу в общении сограждан, а потом перестала быть справедливой, перестав приносить пользу» [7, с. 410–411].

Основателем стоицизма в конце IV в. до н. э. был Зенон из Крития – города на Кипре. В своём существовании стоицизм проходит три стадии: Древняя Стоя, видными представителями которой были преемник Зенона Клеанф, Хрисипп, Аристон, Сфер и др.; Средняя Стоя, с которой начинается римский период стоицизма, представлена учениями Панэция и Посидония, и Поздняя Стоя, виднейшими представителями которой были Сенека, Эпиктет и император Марк Аврелий. Вплоть до падения Римской империи стоицизм был влиятельным философским течением.

В своём этическом учении стоики исходят из того, что конечная цель определяется как жизнь, соответствующая своей природе и природе целого, и первым побуждением живого является самосохранение. Но побуждение к самосохранению свойственно всем животным. «А разумным существом в качестве совершенного вождя дан разум, и для них жить по природе – значит жить по разуму, потому что разум это наладчик побуждения» [7, с. 273]. «Что в человеке самое лучшее? – пишет Сенека. – Разум. Силой разума он превосходит животных и идет вровень с богами» [1, с. 306]. Поэтому стремление к счастью есть стремление к добродетели, благодаря которой жизнь становится согласованной с природой, а не просто сообразной природе. А это возможно только в том случае, если жизнь строится согласно с разумом, не только с человеческим, но космическим разумом, поскольку первый есть лишь частичка, искра последнего, Божественного разума.

Среди добродетелей стоики выделяют, прежде всего, разумение, мужество, справедливость, здравомыслие. Среди пороков - неразумение, трусость, несправедливость, разнузданность. Всё, что между ними, безразлично. Сюда относятся жизнь и смерть, богатство, бесславие, болезнь и здоровье. Они от нас не зависят, ведь человеческая жизнь подчинена судьбе. Мы можем выбирать только между добродетелью и пороком, благом и злом. Благо и добродетель, зло и порок близки по содержанию. Благо – это все, что приносит пользу, и сама добродетель и добродетельные поступки, точно так же и зло - и пороки, и порочные поступки.

Стоики резко выступают против того, чтобы считать удовольствие высшим благом. «Добродетель – это нечто величественное, возвышенное, царственное, непобедимое, неутомимое удовольствие же – нечто низкое, рабское, немощное, преходящее, караулящее и гнездящееся в непотребных местах и трактирах» [1, с. 513]. Главное отличие мудреца от неразумных людей заключается в его бесстрастности, хотя бесстрастными мы нередко называем и порочных людей, в частности, черствых, жестоких. Главных страстей четыре рода: скорбь, страх, желание и наслаждение. «…Жизнь счастлива, если она согласуется со своей природой. Такая жизнь возможна лишь в том случае, если, во-первых, человек постоянно обладает здравым умом; затем, если дух его мужествен и энергичен, благороден, вынослив и подготовлен ко всем обстоятельствам, если он, не впадая в тревожную мнительность, заботится об удовлетворении физических потребностей, если он вообще интересуется материальными сторонами жизни, не соблазняясь ни одной из них; наконец, если он умеет пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабом, – пишет Синека в письме брату Галлиону. – …Результатом такого расположения духа бывает постоянное спокойствие и свобода ввиду устранения всяких поводов к раздражению и страху. Вместо удовольствий, вместо ничтожных мимолетных и не только мерзких, но и вредных наслаждений наступает сильная неомраченная и постоянная радость, мир и гармония духа, величие, соединенное с кротостью. Ведь всякая жестокость происходит от немощи» [1, с. 510–511].

Мудрец, по мысли стоиков, будет заниматься и государственными делами, если ему ничто не воспрепятствует. Ведь жизнь человека неотрывна от общения с другими людьми. Общество и государство являются неотъемлемой частью человеческой природы. Поэтому жить согласованно с природой, стремиться к самосохранению означает для стоиков заботу о благе государства, которое для мудреца стоит выше отдельной человеческой жизни.