Джейн Болейн. Вестминстерский дворец, май 1540 года

Вестминстерский дворец, май 1540 года

Королева сидит в ложе перед турнирной ареной. Она бледна, лицо полно тревоги, но держится по-королевски. Улыбается сотням лондонцев, которые собрались у дворца полюбоваться на королевскую семью и прочую знать, на потешные битвы, представления и турниры. Сражаться будут шестеро против шестерых, они уже кружат по арене в латах и со щитами. Знамена развеваются, фанфары поют, а в толпе держат пари, выкрикивают ставки. Шум, жара, золотистый песок арены сверкает в лучах солнца.

Встань я в глубине королевской ложи, закрой на мгновение глаза, мне снова явятся призраки. Королева Екатерина склонилась над барьером, машет рукой юному мужу, на щите короля поблескивает девиз «Рыцарь Верное Сердце».

Рыцарь Верное Сердце! Мне бы в голос расхохотаться — никогда не видела сердца столь переменчивого, да только переменчивость эта стоила жизни слишком многим. Я открываю глаза, луч солнца проникает под навес, ослепляет, и тут передо мной встает новое видение — моя Анна, Анна Болейн сидит в ложе и весело хохочет, голова откинута, шея открыта, видна белая полоска кожи.

Майский день такой знойный в этом, ее последнем, году. Ей жарко, она во всем винит солнце, но пот на высоком лбу не от солнца, а от страха. Она знает — грядет беда, но ей еще неизвестно, какая страшная участь ее ждет. Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что она положит эту прекрасную головку на эшафот, а привезенный из Франции палач сделает свое черное дело. Никто не знал, что муж может так поступить с некогда обожаемой женой. Чтобы ее заполучить, он избавился от веры предков. А потом избавился и от жены.

Если бы мы только знали…

Может, нам бы удалось бежать. Мне, моему мужу Георгу, Анне и Елизавете, ее дочурке. Бежать от этого страха, честолюбия и похоти, что царят при дворе. Но мы не убежали. Затаились в высокой траве, словно зайцы, услыхавшие заливистый лай гончих, в робкой надежде, что охотники проскачут мимо, да только стражники пришли за ним, моим мужем, и за ней, моей обожаемой золовкой, — в тот самый майский день. А я? Я слова не проронила, позволила их увести, даже не попыталась спасти.

Но эта новая королева совсем не дурочка. Мы, все трое, ужасно боялись, хоть и не знали, что нам грозит. Она, Анна Клевская, знает. Уже говорила с послом и знает, что коронации не будет. Уже говорила с принцессой Марией и знает, что король может одним пальцем уничтожить ни в чем не повинную жену, услать ее подальше, заточить в замке, где ее убьет если не яд, то холод и сырость. Она даже с маленькой Китти Говард говорила и поняла, что король обожает эту девку. А ей, королеве, грозит позор и развод, и это в лучшем случае, а в худшем — казнь!

Но она сидит в королевской ложе, голова поднята высоко, бросает платочек — сигнал к началу турнира, улыбается победителю обычной своей любезной улыбкой, увенчивает шлем лавровым венком, вручает кошель с золотом — добытую в сражении награду. Под скромным, не по моде, чепцом — бледное личико. Все, что положено королеве, выполняет безукоризненно. Она с самого начала все правильно делает, с того самого дня, что ступила на землю этой страны. Ее, может, тошнит от ужаса, но руки даже не дрогнут, лежат спокойно на барьере ложи. Когда король ее приветствует, она поднимается с кресла и отвечает ему подобающим реверансом, стоит толпе выкрикнуть ее имя, поворачивает голову и любезно улыбается, машет рукой. Другая, наверно, уже вопила бы от страха, но эта — само спокойствие.

— Она знает? — шепчет прямо мне в ухо тихий голос, и я поворачиваюсь к герцогу Норфолку. — Думаешь, она знает?

— Она все знает, ей известно, что с ней станется.

— Не может она знать. — Он глаз с нее не сводит. — Откуда ей, слишком глупа, в жизни не догадается, что ее ждет.

— Она отнюдь не глупа и все понимает. Просто она невероятно храбрая. Отваги ей не занимать.

— Да уж, отвага ей понадобится. — Нет, ему ее отнюдь не жалко. — Я отсылаю Екатерину.

— Забираете ее у короля?

— Да.

— Большой риск. Королю может прийтись не по нраву, что у него забирают любимую игрушку.

Герцог качает головой не в силах скрыть торжество.

— Король сам приказал мне услать Екатерину подальше от двора. Он на ней женится, как только избавится от Анны. Он хочет, чтобы ее увезли. Нечего ей оставаться при дворе, быть предметом сплетен, пока он избавляется от поддельной королевы. — Дядюшка прикусывает губу, чтобы не расхохотаться. — Король не хочет, чтобы и тень сплетни коснулась незапятнанного имени Екатерины.

— Поддельной королевы? — Что за странный титул.

— Она не имела права выходить замуж. Брак так и не осуществился. Бог его спас от завершения подложного брака с поддельной королевой. От фальшивых заявлений — коли они сказаны королю — недалеко и до государственной измены.

Я только моргнула. Король, как представитель Бога на земле, в своем праве, ему судить, но нам, простым смертным, трудновато следовать за причудливыми переменами Божьей воли.

— Так с ней всё? — киваю в сторону молодой женщины в ложе, она как раз привстала, чтобы приветствовать победителя, помахала рукой толпе, выкрикивающей ее имя.

— С ней покончено, — отозвался герцог.

— Покончено?

— Покончено.

Я только головой качаю. Значит, ее пошлют на смерть.

АННА

Вестминстерский дворец, июнь 1540 года

Брат в конце концов прислал документ, из которого следовало — я не была замужем до приезда в Англию, мой брак с королем — первый, он законен, что, впрочем, знала и я, и все остальные. Гонец прибыл сегодня, однако посол не смог передать бумаги королю. Тайный совет заседал почти без перерыва, но мы не знали, что они обсуждают. Сначала сами настойчиво требовали документ, а теперь не желают на него взглянуть. Боюсь даже гадать, что означает такое равнодушие.

Одному Богу известно, что они задумали. Вот обвинят меня в чем-нибудь позорном, погибну я в этой далекой стране, и далее мать поверит — ее дочь умерла потаскушкой.

Знаю, добром это не кончится — мои друзья тоже в опасности. Лорд Лиль под арестом, никто не знает, какие обвинения ему предъявлены, а ведь он был так добр ко мне в Кале. Его жену я тоже больше не вижу, она исчезла, не сказав ни слова, даже не просила вступиться за мужа. Одно из двух — или его собираются казнить без суда, боже милостивый, может быть, уже и казнили, или она понимает, что я не имею никакого влияния на короля. В любом случае, горе ему, горе мне. Никто не может сказать, где прячется леди Лиль, честно говоря, я боюсь спрашивать. Если ее мужа обвинили в измене, лучше не показывать, что он мне друг.

Их дочь, Анна Бассет, все еще у меня на службе, но объявила о своей болезни и слегла в постель. Я собиралась ее навестить, но леди Рочфорд объяснила — девочку лучше оставить в покое. Дверь в ее спальню заперта, ставни закрыты. То ли она опасна для меня, то ли я для нее — спрашивать не решаюсь.

Послала было за Томасом Кромвелем, он у короля в чести, пару недель назад стал графом Эссексом. Может, Томас Кромвель остался мне другом, хотя придворные дамы и перешептываются в ожидании несчастья. Увы, милорд Кромвель не отозвался. Кто-то же должен мне объяснить, что происходит.

Хорошо бы вернуться в Хэмптон-Корт. Становится жарко, я заперта, как полярный сокол в тесной клетке. Белая, как зимний снег, птица рождена летать на свободе в холодных диких просторах. Хорошо бы вернуться в Кале или даже в Дувр, но впереди у меня Лондон, мне предстоит стать английской королевой. Надежды еще не оставили меня. Почти всюду лучше, чем здесь. Гляжу в окошко с частым свинцовым переплетом, смотрю на ясное голубое небо, гадаю, где сейчас мой друг лорд Лиль, не в Тауэре ли, да почему мой сторонник Томас Кромвель не откликнулся на настойчивое приглашение. Он мог бы прийти, объяснить, почему совет столько дней заседает в такой тайне, куда делась леди Лиль, за что арестован ее муж. Разве не мог он прийти?

Открываются двери — это он! Нет, не Кромвель и не кто-то из его людей, а всего лишь малютка Екатерина Говард. Бледное личико, в глазах застыл ужас, на руке дорожный плащ. На меня накатывает волна тошнотворного страха — ее тоже собираются арестовать, обвинить в каких-то преступлениях. Бросаюсь к ней, хватаю за руку.

— Китти, что случилось? В чем тебя обвиняют?

Она рот раскрыла от удивления.

— Я в безопасности, просто еду ненадолго домой, к бабушке.

— Почему? В чем ты провинилась?

Ее лицо кривится от горя.

— Я больше не буду вашей фрейлиной.

— Нет?

— Я пришла попрощаться.

— Что ты натворила?! — Я срываюсь на крик. Какое преступление мог совершить этот ребенок? В чем можно обвинить Екатерину Говард, кроме тщеславия и флирта, а разве английский двор карает за такие грехи? — Не позволю тебя забрать, встану на твою защиту. Ты хорошая девочка, что у них может быть против тебя?

— Меня ни в чем не обвиняют, просто лучше уехать, пока все не кончится.

— Что все? О Китти, расскажи быстрее, что тебе известно.

Она манит меня к себе, я наклоняю голову, и она шепчет мне в ухо:

— Анна, ваша светлость, дорогая королева, Томас Кромвель арестован за измену.

— Измену? Кромвель?

— Ш-ш-ш! Да.

— Что он сделал?

— Сговорился с лордом Лилем и папистами колдовством извести короля.

У меня кружится голова, я не все понимаю.

— Что? Что они сделали?

— Томас Кромвель наложил проклятие.

Она видит — я никак не могу взять в толк, нежно берет мою голову в ладони, наклоняет и повторяет шепотом прямо в ухо:

— Томас Кромвель нашел ведьму. — Она говорит медленно, без всякого выражения. — Томас Кромвель позвал ведьму убить его величество короля.

Она наклоняется назад — посмотреть, поняла ли я. Ужас в моих глазах ясно говорит — да, я поняла.

— Это правда?

Она кивает.

— Кто эта ведьма? Что она успела сделать?

— Она наложила заклятие, и король лишился мужской силы. Теперь король проклят, у него не будет от вас сына.

— Кто эта ведьма? — Я настаиваю на ответе. — Кто ведьма Томаса Кромвеля? Кто лишил короля силы? Кого они обвиняют?

Личико Екатерины перекошено от страха.

— Анна, ваша светлость, дорогая королева, говорят — это вы!

Я почти отгородилась от мира, из комнаты выхожу только пообедать, перед двором стараюсь выглядеть безмятежно-спокойной, больше того, невинной. Томаса Кромвеля допрашивали, аресты продолжались, появлялись все новые и новые обвиняемые. Измена, попытки лишить короля мужественности с помощью колдовства — раскрыта целая сеть заговорщиков. Лорд Лиль признался — центр заговора в Кале, он помогал папистам и семье Поль, а они давно претендуют на трон Тюдоров. Его заместитель на посту коменданта крепости сбежал в Рим к кардиналу Полю — прямое подтверждение вины. Чтобы мой брак с королем не увенчался потомством, лорд Лиль и его партия прибегли к помощи колдовства, им ни к чему еще один наследник сторонника новой веры. Но в то же самое время Томас Кромвель помогал лютеранам, реформаторам, евангелистам. Он предложил меня в жены королю и велел ведьме лишить короля мужской силы, чтобы править единолично. Но кто эта ведьма — вот главный вопрос, который задают себе придворные. Она в дружеских отношениях с лордом Лилем, ее привез в Англию Томас Кромвель. Кто же она? Кто мог совершить эти ужасные злодеяния? Задайте вопрос еще раз — ее привез Томас Кромвель, она дружна с лордом Лилем.

Есть только одна такал женщина.

Только ее привез в Англию Томас Кромвель, ее поддержал лорд Лиль, она с самой первой брачной ночи лишила короля мужественности.

Ее имя еще не произнесено, доказательства копятся.

Предстоит отъезд принцессы Марии, лошадей уже выводят из конюшни. Я улучила минутку, чтобы поговорить. Суетятся слуги, стражники подзывают коней, среди общего шума нас не подслушают.

— Вы знаете, я не делала ничего дурного. Что бы вы ни услышали обо мне — верьте, я невиновна.

— Конечно, я вам верю. — Голос звучит твердо, хотя она в мою сторону даже не смотрит. Истинная дочь Генриха, прошла хорошую выучку, ничем себя не выдаст. — Я каждый день буду молиться за вас. Молиться, чтобы вам поверили.

— Уверена, лорд Лиль тоже ни в чем не виноват.

— Вне всякого сомнения.

— Его можно спасти?

— Нет.

— Принцесса Мария, бога ради, что-нибудь можно сделать?

Она рискнула искоса бросить взгляд в мою сторону.

— Дорогая Анна, ему ничем не поможешь. Думайте о себе и молитесь о лучших временах.

— Можно задать один вопрос?

Она оглядывается — лошадь еще не подвели. Берет меня под руку, мы идем к конюшне — будто бы поторопить слуг.

— Спрашивайте.

— Что это за семейство Поль? И почему король боится папистов, ведь он победил их давным-давно?

— Поли — Плантагенеты, из династии Йорков; некоторые считают их законными наследниками английского трона. Леди Маргарита Поль была лучшей подругой матери, второй матерью для меня, всецело преданной королю, а он заключил ее в Тауэр вместе со всеми родственниками, до которых смог добраться. По обвинению в измене, но всем известно: их единственная вина заключается в том, что в них течет кровь Плантагенетов. Король опасается за свой трон, он не позволит этому семейству выжить. В Тауэре и внуки леди Маргариты — два маленьких мальчика, помоги им Бог. Боюсь, мою дорогую леди Маргариту убьют. Остальные члены семьи в изгнании и никогда не смогут вернуться домой.

— Они паписты?

— Да. Они паписты. Реджинальд — кардинал. Можно даже сказать — они истинной веры и истинные короли Англии. Но так говорить — уже измена, которая карается смертью.

— Но почему король так боится папистов? Он же их победил.

Принцесса Мария качает головой.

— Нет. Совсем не все англичане рады переменам, многие хотели бы вернуть старое. Король уничтожил авторитет Папы, разрушил монастыри. На севере Англии начались бунты, люди защищали церкви и святые реликвии. Они называли себя паломниками Благодати и шли под знаменем пяти ран Иисуса Христа. Король послал против них целую армию, но все равно так их боялся, что предложил переговоры, разливался соловьем, пообещал помилование.

— Кто стоял во главе армии? — Я уже знаю ответ.

— Томас Говард, герцог Норфолк.

— Их помиловали?

— Как только войска бунтовщиков были рассеяны, главарей обезглавили, а остальных повесили. — Она рассказывает спокойно, будто просто жалуется на плохо уложенный сундук. — Все обещания короля оказались пустыми словами.

— Повстанцев уничтожили?

— Ну, он повесил семьдесят монахов в их собственных монастырях. Больше они не сопротивлялись. Но истинную веру так просто не уничтожишь.

Мы повернули обратно к дверям. Она кивнула кому-то, кто пожелал счастливого пути, улыбнулась. Я не смогла выдавить улыбку.

— Король опасается даже собственных людей. Он мой отец, но даже я порой думаю — он помешался на подозрительности. Любые, самые глупые страхи кажутся ему настоящими. Ему пришло в голову, что лорд Лиль предатель, значит, лорда Лиля можно уже считать мертвецом. Кто-то заподозрил, что супружеские неприятности — часть заговора, — и вы в смертельной опасности. Если вам есть куда уехать — уезжайте. Он не способен отличить правду от лжи, свои кошмары от реальности.

— Я королева Англии. Меня не посмеют обвинить в колдовстве.

Она в первый раз смотрит мне прямо в лицо.

— Это вас не спасет, как не спасло Анну Болейн. Ее обвинили в черной магии, и доказательства тут же нашлись. Она тоже была королевой. — Принцесса Мария вдруг рассмеялась, как бы в ответ на мою шутку, — на нас смотрят. Придворные дамы вышли из залы, внимательно наблюдают. Я тоже рассмеялась, но уверена — в моем смехе ясно звучит страх. — Если спросят, о чем мы разговаривали, пока прогуливались взад-вперед, скажите, я жаловалась на задержку с отъездом. Мол, уже надоело ждать.

— Хорошо. — Меня бьет озноб.

Принцесса Мария берет меня за руку.

— Отец изменил английские законы. Теперь даже дурная мысль о короле считается изменой и карается смертью. Ничего нельзя сказать, ничего нельзя сделать.

Упрямо повторяю:

— Я королева.

— Поймите, он изменил само правосудие. Теперь приговор выносит не суд. Вас казнят согласно Акту о государственной измене и лишении прав состояния. Это всего лишь приказ короля, утвержденный парламентом. Парламент никогда не откажется поддержать короля. Не важно, кто вы — королева или нищенка, если король хочет вашей смерти, ему достаточно приказать. Нет необходимости даже ставить подпись, достаточно приложить печать.

Я зажимаю рукой рот, чтобы зубы не стучали.

— И что же мне делать?

— Уезжайте, пока за вами не пришли.

С ее отъездом я лишилась последнего друга. Придворные дамы уселись за карты, а я удалилась с послом в эркер, где нас не могли подслушать, — узнать, расспрашивал ли кто-нибудь обо мне. Никто с ним не говорил, на него вообще не обращают внимания, шарахаются, как от зачумленного. А не мог бы он нанять или купить двух лошадей и держать их не во дворце, а снаружи — на случай крайней нужды? У него нет денег, да и, в любом случае, король приставил стражу к моим дверям. Оказалось, люди, которые день и ночь охраняют меня ради моей же безопасности, открывают двери, объявляют посетителей, — мои тюремщики.

Я очень боюсь. Пытаюсь молиться — даже слова молитвы оказываются ловушкой. Нельзя притворяться паписткой — папистом считают лорда Лиля. Показать, что я придерживаюсь веры брата, тоже нельзя — лютеране под подозрением, ведь Кромвель задумал погубить короля.

С королем я стараюсь быть спокойной и милой. Не решаюсь расспрашивать, не смею оправдываться. Больше всего меня пугает его новая манера обращаться со мной — теплая и дружественная, будто мы просто знакомые. Недолгое совместное путешествие — лишь приятный эпизод, за которым неизбежно следует расставание.

Знаю, он не станет прощаться. Принцесса Мария предупредила меня. Незачем ждать минуты, когда он бросит мне в лицо обвинения. Просто однажды вечером после обеда я поднимусь из-за стола, сделаю реверанс, он галантно поцелует мне руку — и это будет в последний раз. Больше я его никогда не увижу. Выйду из залы в толпе фрейлин и обнаружу — мои покои полны стражи, платья упакованы, драгоценности унесли обратно в сокровищницу. Дальше — короткое путешествие из Вестминстера в Тауэр, в темноте меня провезут по реке, потом через ворота, и жизнь моя закончится на плахе.

Посол написал брату, что я вне себя от страха, но на ответ надежды нет. Вильгельму безразличны мои чувства, а когда выдвинут обвинения, будет уже поздно. А может, брат и не захочет меня спасать. Он сам подверг меня опасности, должно быть, его ненависть еще сильней, чем я думала.

Никто меня не спасет. Надо действовать самой. Но что может женщина, которую обвиняют в колдовстве? Генриху достаточно просто сказать: «Из-за этой женщины я потерял мужскую силу». Но как мне доказать обратное? Ведь с Екатериной Говард силы к нему вернулись! Мои оправдания будут выглядеть как очередной пример дьявольского коварства. Женщине не доказать свою невинность, когда против нее свидетельствует мужчина. Если Генрих решит повесить меня за колдовство, ничто меня не спасет. Он обвинил леди Анну — ее казнили. Просто пришли однажды и увели в Тауэр.

Остается только ждать, когда придут за мной.