Джейн Болейн. Вестминстерский дворец, июнь 1540 года

Вестминстерский дворец, июнь 1540 года

Один из слуг, убирая полупустое блюдо из-под мяса, уронил мне на колени записку. В записке приказ — незамедлительно явиться к милорду герцогу. Только закончился обед, поспешила куда велено. Последнее время королева отправляется в свои покои сразу после обеда, она и не заметит, что меня нет среди испуганного кружка придворных дам, еще оставшихся при ней в опустевших комнатах. Екатерины Говард нет больше при дворе, она живет в доме своей бабки в Ламбете. Леди Лиль под домашним арестом, расплачивается за страшные преступления мужа, говорят, просто дрожит от страха. Она знает: ему не миновать смерти. Леди Рутленд — тише воды ниже травы, хоронится в своей комнате, наверно, тоже с ума сходит от ужаса, только мне неизвестно, в чем ее могут обвинить. Анна Бассет поспешила уехать под предлогом болезни двоюродной сестры, за Екатериной Кэри послала ее мать, Мария. Попросила разрешения отозвать дочь домой — ей, видите ли, нездоровится. Простецкая уловка, даже смешно. Мария Болейн всегда знала, как уберечь себя и своих близких от малейшей опасности. Жаль только, никакого труда не приложила, чтобы спасти брата. Мария Норрис отправилась прислуживать матери, живущей в загородном замке, той тоже срочно понадобилась помощь. Вдова Генри Норриса уже разок глядела на эшафот — король тогда тоже избавлялся от неугодной жены. Ей явно не хочется, чтобы дочка пошла по стопам мужа.

Мы все весьма осторожно выбираем слова, а ведем себя еще осторожнее. При дворе короля Генриха снова нелегкие времена. Все боятся, всяк под подозрением. Как в страшном сне, каждый — мужчина ли, женщина ли — знает: любое слово, любой жест могут обернуться против них. Враг назовет неосмотрительность преступлением, друг променяет твое доверие на обещание безопасности. Королевский двор состоит из отъявленных трусов пополам с разносчиками слухов и наговоров. Никто не ходит, все крадутся на цыпочках, каждый боится даже вздохнуть. Король подозревает самых близких друзей. Никому не гарантирована безопасность.

Хоронясь по углам, прокралась в комнаты герцога. Открыла дверь, тихонько проскользнула внутрь. Милорд герцог стоит у окна, вечер теплый, ставни распахнуты, пламя свечей чуть колеблется от дуновения ветерка. Взглянул на меня и улыбнулся, будто и впрямь хорошо ко мне относится.

— А, Джейн, дорогая племянница. Королева с небольшой свитой отправляется в Ричмонд, я хочу, чтобы ты поехала с ней.

— Ричмонд? — В голосе моем слышна нотка страха. Ричмонд означает домашний арест, пока проводится расследование. Но зачем меня-тο с ней посылать? Тоже предъявят обвинения?

— Останешься при ней и будешь внимательно следить, кто приходит и уходит, запоминать, о чем говорят. Особенно если будет разговаривать с послом Херстом. Он, скорее всего, ничего не сможет сделать, но было бы полезно, чтобы ты проследила, не готовится ли план побега, не посылаются ли депеши, всякое такое.

— Но… — Я оборвала себя на полуслове. Кому, как не мне, знать — герцогу не перечат.

— В чем дело? — Он еще улыбается, но глаза уже потемнели.

— Если задумает побег, мне ее не удержать, я только слабая женщина.

— Этой ночью закроют порты. Послу ни за какие деньги не удастся ни купить, ни нанять лошадей. Ее конюшни заперты, комнаты закрыты. Она не сбежит и за помощью не пошлет. Тебе только надо приглядывать за ней.

— Позвольте мне лучше прислуживать Екатерине, — осмелилась пробормотать я. — Ей еще нужно научиться быть королевой.

Герцог помолчал минуту-другую.

— Ты права. Эта девчонка — сущая дуреха. Но под присмотром бабки больших дел не наделает.

Постучал ногтем по зубу, обдумывая, что полезней.

— Думаю, ей в жизни не овладеть искусством быть королевой, — сказала я.

Он не ответил. Мы оба знали английских королев, которым было не занимать королевской стати. Маленькой Китти до них как до звезд. Сколько ее ни учи, толку не будет.

— Это уж точно, да только королю истинная королева больше ни к чему. Ему нужна девчонка, игрушка, племенная кобылка, способная зачать. Екатерине важно только научиться быть покорной.

— Тогда позвольте мне сказать правду. Я не хочу отправляться в Ричмонд с королевой Анной. Не вынесу, если придется давать против нее показания.

Герцог бросил на меня пронзительный взгляд:

— Показания?

У меня больше нет сил притворяться.

— Вы же мне опять прикажете свидетельствовать против нее. Или король прикажет. Я больше не хочу.

— С чего бы это? — Как будто сам не знает.

— Мне еще одного процесса не вынести, — сказала я в сердцах. — Боюсь я королевских желаний. Не знаю, чего он хочет, как далеко зайдет. Не хочу снова быть свидетельницей на процессе против королевы — только не это.

— Ах, какая жалость. — Только в голосе жалости ни капли. — Но нам будет нужна свидетельница, которая поклянется, что говорила с королевой и королева призналась — она девственница, ее никто никогда не касался и, более того, она знать не знает про то, что делается между мужчиной и девицей…

— Она ложилась с ним чуть ли не каждый вечер, — перебила я его речь. — Мы все ее укладывали в постель в первую брачную ночь. И вы там были, и архиепископ Кентерберийский. Ее всю жизнь растили для того, чтобы она смогла зачать сына и выносить наследника, ее только с этой целью замуж и выдали. Вряд ли она так уж несведуща. Ни одну особу женского пола в мире не пытались столько раз лишить невинности.

— Для этого нам и нужна леди с незапятнанной репутацией, — отозвался он почти ласково. — Такая маловероятная ложь требует подходящего свидетеля, так что без тебя не обойтись.

— На это любая сгодится. Поскольку мы с ней никогда про такие дела не говорили, поскольку такого разговора и быть не могло, совершенно не важно, кто засвидетельствует, что такой разговор состоялся.

— Лучше, если кто-то из нашего семейства. Королю подобная услуга придется по сердцу. Она сослужит нам хорошую службу.

— Ее обвинят в колдовстве? — наконец напрямую спросила я. Слишком я устала от этой работы, не могу сегодня больше ходить вокруг да около. — Обвинят в колдовстве и приговорят к смерти?

Дядюшка-герцог выпрямился во весь рост, презрительно глянул на меня сверху вниз:

— Кто мы такие, чтобы предсказывать решения королевских судей? Они рассмотрят все доказательства и вынесут вердикт. От тебя потребуется лишь поклясться перед Богом, что ты говоришь правду.

— Не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести. — В голосе ничего, кроме отчаяния. — Пожалуйста, пусть кто-нибудь другой клянется. Не хочу ехать в Ричмонд, а потом лжесвидетельствовать против нее. Не хочу быть рядом, когда ее отправят в Тауэр. Не хочу, чтобы королева умерла из-за моей лжи. Я была ей хорошим другом, не мне быть ее убийцей.

Он молча ждал, пока утихнет шквал отказов и возражений, посмотрел на меня, усмехнулся, но теперь в улыбке уже ни тени тепла.

— Безусловно-безусловно. Ты поклянешься только в том, в чем тебе прикажут поклясться, а там уж сама решай, что лучше для королевы. Будешь, как обычно, осведомлять меня обо всех, с кем она видится, докладывать, что делает. Я пошлю своего человека с тобой в Ричмонд. Будешь за ней следить, чтобы не убежала. А когда дело сладится, назначим тебя придворной дамой к Екатерине. Вот твоя награда. Будешь главной придворной дамой при дворе новой королевы. Обещаю.

Думает подкупить меня посулами, но мне до смерти надоела такая жизнь.

— Я больше не могу, — прозвучал мой незамысловатый ответ.

Я подумала об Анне Болейн, о муже, о том, как лживые, без малейшей доли правды доказательства отправили обоих в Тауэр. Подумала об этих двоих, идущих на смерть, зная, что обвинения против них состряпало их собственное семейство, что родной их дядюшка подписал им смертный приговор. Они на меня надеялись, были уверены в моей любви, считали, что я буду свидетельствовать в их защиту, что я пришла в залу суда, чтобы их спасти.

— Надеюсь, больше и не придется, — поджав губы, проговорил дядюшка. — Бога моли, чтобы потом никогда не пришлось выступать в суде. Моя племянница Екатерина станет королю преданной и верной женой. Розой без шипов.

— Чем-чем?

— Розой без шипов, — повторил он серьезно, без тени улыбки. — Так мы ее и будем называть. Именно это угодно его величеству.