Вечная юношественность

Безмятежно, несмутимо

Ты прошел однажды мимо –

Непорочный и немудрый,

Лучше самой лучшей грезы.

Ах. Плечо крутое крыли

Голубые перья крылий,

Над главою синекудрой

Бились розовые розы…

Или это мне казалось…

Пальма, веясь, колебалась,

Колыхалось море, пенясь, –

Было всё подобно раю.

Шел ли ты на пляж купаться,

Иль на мол в челне качаться,

Или в парк резвиться в теннис –

Я не знала и не знаю.

Я лишь вслед тебе глядела,

Силуэт следя твой белый,

Пред тобой благоговея

И тебя благословляя…

Образ Юноши. Ты вечен,

Ты в душе живешь, как встречен, –

Мчащим, розой в беге вея,

Крылья к лёту расправляя.

НАКСОС

Остров южный краснолиственный

Принял лодки утлый остов,

И меня в тоске убийственной

Виноградный принял остров.

Воздух, море – всё эмалево,

Всё полно небесной сини…

Здесь, душа моя, замаливай

Грех тягчайший – грех уныний.

Солнце, почва – так всё палево,

Так полно огня земного…

Здесь, душа моя, опаливай

Край крыла любовью новой.

Ибо здесь живет тот юноша,

Что мелькнул раз предо мною,

Знойным ветром в лик мой дунувши

И гвоздикой огневою:

Был в одежде он фланелевой,

В золотящейся панаме…

О, Эрот, порхай, постреливай,

Чтоб любовь была меж нами.

Чтоб стрела пронзила юноше

Светло‑бронзовые перси,

Чтоб пришел ко мне, осунувшись,

И сказал: «Люби и вверься».

Вот тогда с лобзаньем смешанный

Виноград вкушу пунцовый, –

И душе моей утешенной

Будет остров – Наксос новый.

ОСЕНЬ

^{Алкеева строфа}

Вдвоем вступили мы в виноградный сад –

Идем аллеей золотолистых лоз, –

И грозд зеленый, алый, черный

Виснет у плеч, задевает кудри.

Толпа работниц полнит корзины нам

Агатом сладким, яхонтом, ониксом, –

Шатка их поступь, голос резок,

В спутанных косах – сухие листья.

Вдали круглится матовый неба свод,

И в нем, пурпурный, густо течет закат,

Как в терракотовой амфоре

Винный запас, что с водой не смешан…

Как запах терпок, трепетен шорох трав! –

То в желтой хлене, тихо влачащейся,

Проходишь ты, богиня Осень,

Сладко пьяня и светло безумя.

О, не вернулся ль к нам Дионисий век?

И не мэнады ль – эти все девушки?

А он, мой спутник, странный, стройный,

Не сам ли Вакх, Ариадны милый?

Он только глянет – в сердце стихает боль…

Он улыбнется – и утешение…

Целует он – и ярый пламень

В кровь проливает фиал тот алый.

БОЖОК

Ты весь – во времени микенском,

Ты весь – в доэллинской стране.

В твоем лице, мужском и женском,

Вскрываются их тайны мне.

Твои улыбчивые губы

Смеются смехом божества,

А кисти рук красиво‑грубы,

Как у лесного существа.

Твой стан по‑юношески гладок,

Не мускулист, хоть и силен,

Но множеством кудрявых прядок

Твой лоб по‑девьи обрамлен.

И дух твой в чудном разделенье:

Порой ты свят, порой ты пьян,

То золотой овеян ленью,

То светлым буйством обаян…

Вот почему, никем не понят,

Блуждаешь ты земной тропой,

Но, если все тебя погонят, –

Пойду с тобой и за тобой.

И ты, безумный, ты, бесстрастный,

Меня признай, ко мне склонись.

Будь мой божок, живой, прекрасный,

Мой архаичный Дионис.

Когда ж мой голос, вольный, дерзкий,

На пенье будет вдохновлен, –

Не Аполлон будь Бельведерский,

Будь мне – Тенейский Аполлон.