Часть третья 8 page

– Шантажировать? Как вам не стыдно, мистер Рейд!

*

Ветер был так силен, что Ноб Киссин‑бабу не осмелился стоять на исхлестанной дождем палубе. Хорошо, что он покинул центральную каюту и квартировал в рубке, иначе путь к фане был бы невероятно долог. Но даже эти немногие ярды, отделявшие его от трюма, он не решился преодолеть на ногах и под прикрытием фальшборта медленно продвигался на четвереньках.

Задраенный трюмный люк открылся, едва приказчик легонько в него постучал. Маятник лампы высветил лица боцмана Али и ласкаров; из качавшихся гамаков команда наблюдала, как Ноб Киссин пробирается к камере.

Приказчик ни на кого не смотрел, кроме человека, ради которого сюда пришел, и думал лишь об исполнении своей миссии. Перед решеткой присев на корточки, он подал Нилу ключи:

– Вот, возьмите. Пусть они помогут вам обрести мукти…^[77]– Ноб Киссин задержал руку Нила в своей ладони. – Теперь вы видите мать Тарамони? Посмотрите в мои глаза. Она здесь? Во мне?

Нил кивнул, и приказчика обуяла неудержимая радость:

– Точно? Она во мне? Значит, время пришло?

– Да. – Глядя ему в глаза, Нил снова кивнул. – Она там. Я вижу ее материнское воплощение. Время настало…

Приказчик обхватил себя за плечи; теперь, когда шелуха прежней оболочки вот‑вот будет сброшена, он вдруг почувствовал странную нежность к телу, что так долго ему служило. Повода оставаться в трюме больше не было, и Ноб Киссин выбрался на палубу. Заметив Калуа, приказчик вновь опустился на четвереньки и пополз вдоль фальшборта. Переждав волну, чуть не смывшую его с палубы, он обнял обвисшего великана и прошептал ему на ухо:

– Потерпи. Еще немного, и ты обретешь свободу, твоя мокша совсем рядом…

После того как Тарамони полностью в нем проявилась, он стал ключом, способным отворить любое узилище, где томились страдальцы, заточенные мнимыми различиями этого мира. Промокший и измученный качкой, но вдохновленный осознанием своей новой сути, Ноб Киссин направился к кормовым каютам. Как всегда, он остановился у двери Захария, надеясь услышать свирель, и уловил тихий шепот.

Приказчик вспомнил, что именно здесь по знаку свирели началось его преображение, и вот теперь, как и было предсказано, все вернулось на круги своя. Рука его нырнула к амулету и достала свернутую бумажку. Прижав листок к груди, Ноб Киссин закружился по коридору, и шхуна будто поддержала его танец, вздымаясь на волнах в ритме вальса. Охваченный чистейшей радостью полного блаженства, приказчик закрыл глаза.

Воздев руки, он все еще вальсировал, когда в проходе появился мистер Кроул.

– Пандер, пиздюк хренов! – рявкнул помощник, обрывая танец крепкой оплеухой. Взгляд его упал на листок, который съежившийся приказчик сжимал в руке. – Это что? Дай‑ка сюда.

*

Полетт отерла хлынувшие ручьем слезы. Она и представить не могла, что разговор войдет в столь враждебное русло, но это произошло, и лучше не усугублять ситуацию.

– Толку не будет, мистер Рейд. – Полетт встала. – Теперь ясно, что весь наш разговор – большая меприс… ошибка… Я пришла сказать, что ваши друзья крайне нуждаются в помощи, и поговорить о себе… но бесполезно. Все мои слова лишь углубляют наше непонимание друг друга. Лучше мне уйти.

– Погодите! Мисс Ламбер!

Мысль потерять ее повергла Захария в панику. Он вскочил и слепо ринулся на ее голос, забыв о тесноте каюты. Пальцы его тотчас наткнулись на ее руку, и он хотел их отдернуть, но те не подчинились, а большой даже уцепился за ее рубашку. Полетт была так близко, что Захарий чувствовал тепло ее дыхания. Рука его забралась ей на плечо, а затем переползла к затылку, где остановилась, исследуя незащищенный пятачок шеи между воротником и забранными под бандану волосами. Странно, что когда‑то он испугался, представив ее ласкаром; странно, что хотел навеки укутать ее в вельвет. Незримая в темноте, в своем новом облике она казалась еще желаннее, а ее изменчивость и неуловимость делали ее совершенно неотразимой. Сами собой губы Захария сомкнулись на губах Полетт, открывшихся ему навстречу.

В каюте стояла кромешная тьма, но оба медленно прикрыли глаза. Происходящее их так увлекло, что они не слышали стука в дверь и отпрыгнули друг от друга лишь после окрика мистера Кроула:

– Вы там, Хлюпик?

Полетт прижалась к переборке.

– Да, мистер Кроул. Что вам? – откашлявшись, спросил Захарий.

– Выйдите на минутку.

Чуть приоткрыв дверь, Захарий увидел первого помощника, который за шкирку держал съежившегося Ноб Киссина.

– В чем дело, мистер Кроул?

– Хочу вам кое‑что показать, Хлюпик, – ухмыльнулся помощник. – Одну штуковину от нашего друга Бабуина.

Захарий вышел в коридор, поспешно притворив дверь.

– Какую штуковину?

– Покажу, только не здесь. Да и руки мои заняты Бабуином. Пусть у вас остынет. – Не дожидаясь ответа, Кроул толкнул дверь и коленом под зад впихнул приказчика в каюту. Потом выдернул из стенного кронштейна весло и просунул его в дверную ручку. – Чтоб не вылез, пока мы утрясаем наше дельце.

– Где вы собираетесь его утрясать?

– Моя каюта вполне сгодится.

*

В своей каюте, куда он ввалился, точно медведь в берлогу, и без того грузный помощник словно еще больше разбух, заполнив собой все пространство. Из‑за сильной качки оба уперлись руками в переборки и стояли враскоряку, то и дело сшибаясь друг с другом. Здоровяк Кроул пихал Захария животом, понуждая сесть на койку, но тот, видя нехорошую взбудораженность хозяина каюты, не уступал ни пяди, оставаясь на ногах.

– Ну, мистер Кроул? Какое дельце?

– А такое, что спасибочки скажете. – Из кармана куртки помощник достал пожелтевший листок. – Вот, отобрал у этой гниды… Пандер, кажется? Нес, падла, шкиперу. На ваше счастье, я перехватил. Этакая хреновина может шибко испоганить жизнь. Поди, и морская служба улыбнется.

– Что это?

– Список команды «Ибиса» при выходе из Балтимора.

– И что? – нахмурился Захарий.

– А вот сами гляньте. – Кроул поднял лампу, протягивая истертый листок. – Гляньте, гляньте…

Поступая на службу, Захарий понятия не имел, что на каждом судне свои правила заполнения корабельных ведомостей. Взойдя на борт «Ибиса», он сообщил второму помощнику имя, возраст и место рождения, на том дело и кончилось. Сощурившись, Захарий вгляделся в листок и замер: напротив некоторых имен, его в том числе, стояла маленькая пометка.

– Ну, смекнули? – спросил Кроул.

Не отрывая глаз от бумаги, Захарий машинально кивнул, и помощник сипло продолжил:

– Мне это никак, Рейд. Клал я, что вы мулат.

– Я не мулат, я метис, – глухо сказал Захарий. – Моя мать квартеронка,^[78]отец белый.

– Мулат, метис – один хрен. – Кроул легонько ткнул кулаком в небритую щеку Захария. – Окрас‑то не меняется…

Завороженный листком, Захарий не шевельнулся, а рука помощника взъерошила его курчавые волосы.

– …и шерсть тоже. Но какой есть, такой есть, мне без разницы. Если на то пошло, нас это сближает.

– Не понял? – удивленно прищурился Захарий.

– Спору нет, Рейд, начали мы паршиво, – пророкотал помощник. – Ваш треп и подколки выставляли меня дураком, вы думали, я вас не достану. Но эта бумажка все меняет. Вот уж не думал, что так резко сменю курс.

– О чем вы?

– Неужто не ясно? – Кроул положил руку на плечо Захария. – Будем в связке, вы и я. – Он забрал листок. – О бумаженции никому знать не надо. Ни капитану, ни прочим. Она туточки будет. – Кроул спрятал листок в карман. – Считайте меня шкипером, а себя помощником. Никто никому не врет, держимся друг друга. Куда уж лучше? Ты – мне, я – тебе, баш на баш, без дураков. Со мной легко, я ведь знаю, что к чему и как оно чего. На берегу делайте, чего вздумается, мне плевать.

– А в море?

– Иногда заглянете ко мне в каюту. Идти‑то недалече, а? Коль вам это не по вкусу, зажмурьтесь и представьте себя у черта на рогах, мне дела нет. Когда‑нибудь настанет время, и всякий черномазый будет править на встречном ветре и в шторм. Мулату жизнь задолжала не меньше, верно?

Захарий вдруг понял, что, несмотря на развязный тон, Кроул пребывает на грани срыва, и в нем шевельнулась жалость. Неужто вшивая бумажонка наделена такой силой, что вселяет уверенность, будто он боится за свою мнимую неуязвимость «джентльмена» и станет лебезить перед человеком, который только о ней и мечтает? И все дело в одном коротеньком слове? Если так, сам мир безумнее тех, кто живет по его законам.

Видя нетерпение, с каким Кроул ждет ответа, Захарий не зло, но твердо сказал:

– Сожалею, однако сделки не будет. Наверное, вы думаете, что этот клочок бумаги вывернул меня наизнанку? Отнюдь. Я рожден свободным и не отдам ни крохи своей свободы.

Он шагнул к двери, но Кроул загородил ему дорогу.

– Сушите весла, Хлюпик, – угрожающе сказал он. – Смываться негоже.

– Забудем о нашем разговоре, – спокойно ответил Захарий. – Будто его и не было.

– Слишком поздно. Что сказано, то сказано, и забыть нельзя.

Захарий смерил помощника взглядом и расправил плечи:

– Дождетесь, чтобы я вышиб дверь?

– Похоже, вы чего‑то запамятовали. – Кроул похлопал по карману, где лежала бумага. – И двух минут не пройдет, как она окажется у капитана.

В пафосной угрозе слышалось отчаяние.

– Валяйте, Кроул, – усмехнулся Захарий. – Бумажка меня ни к чему не обязывает. Ей‑же‑ей, буду рад, если покажете ее капитану. Держу пари, он взбеленится, узнав о сделке, какую вы задумали, но это уж не моя вина.

– Заткнись! – Помощник наотмашь ударил Захария по лицу и прижал к его рту сверкнувший под лампой нож. – Я свое получил, теперь твоя очередь. Такого молодчика пора призвать к порядку.

– Ножом?

Скользнув по подбородку, клинок уперся в ямку на горле.

– Не родился еще тот нигер, что заякорит Джека Кроула. Только дернись, пришью.

– Чего ждешь? Вперед.

– Угрохаю, не сомневайся, – сквозь зубы процедил Кроул. – Не впервой. Это мне раз плюнуть.

Лезвие холодило горло.

– Давай. – Захарий старался говорить спокойно. – Я готов.

Он не сводил с помощника взгляда, и тот не выдержал – отвернулся и опустил нож.

– Пропади ты пропадом, Рейд! – запрокинув голову, утробно взвыл Кроул. – Не смотри на меня!

Он таращился на нож, отказываясь поверить в свою слабость. В эту секунду скрипнула дверь, и на пороге тенью возник А‑Фатт. Заточенный ганшпуг он держал острием вперед, точно фехтовальщик саблю. Почувствовав, что за спиной кто‑то стоит, Кроул резко обернулся и вскинул нож.

– Хмырь‑мартышка? – недоуменно рявкнул он.

Помощник мгновенно стал прежним, словно возможность излить ярость его оживила. Он сделал резкий выпад, но А‑Фатт, чуть качнувшись на цыпочках, легко уклонился от ножа. Китаец прижал ганшпуг к груди, подбородком касаясь его острия, и закрыл глаза, будто в молитве.

– Щас отрежу твой язык, мартышка, и заставлю сожрать, – прошипел Кроул.

Следующий удар был нацелен в живот, но китаец отклонился, и помощник по инерции пролетел к двери. А‑Фатт, точно матадор, развернулся на носках и по рукоятку всадил ганшпуг Кроулу меж ребер. Помощник осел на пол, а китаец, выдернув окровавленный штырь, направил его на Захария:

– Стой, где стоишь. Иначе и тебя…

А‑Фатт бесшумно выскочил в коридор и, закрыв дверь, мушкелем заклинил ручку.

Захарий присел к помощнику, возле которого натекла лужа крови, и услышал прерывистый шепот:

– Рейд… Рейд…

Захарий пригнулся ниже.

– Я тебя… искал… тебя…

Изо рта и носа Кроула хлынула кровь, он подавился и, откинув голову, замер. Захарий поднес руку к его губам, но дыхания не уловил. Пол накренился, перевернув безжизненное тело помощника. Из‑под куртки выглянул край пожелтевшего листка; Захарий его выдернул и сунул в свой карман. Потом встал и навалился плечом на дверь. Та подалась, и он легонько ее подергал, заставив мушкель с глухим стуком упасть на пол.

*

Увидев, что дверь его каюты открыта, Захарий бросился на палубу. На миг показалось, что под ветром полощут развязавшиеся паруса, но это плотной стеной хлестал дождь. Захарий мгновенно промок и рукой загородился от жалящих, жгутами скрученных струй. Справа налево молния перечеркнула небо, рваными вспышками озарив бушующую воду. Неземной свет выхватил из тьмы баркас, взлетевший на гребне волны. До него было ярдов двадцать, однако Захарий четко разглядел пятерых пассажиров: боцман Али сидел у руля, в середине лодки сгрудились Джоду, Нил, А‑Фатт и Калуа. Увидев Захария, боцман вскинул руку, но в следующее мгновенье баркас перемахнул через гребень и скрылся из виду.

Новая вспышка молнии известила о том, что Захарий не единственный провожающий: сцепившись руками, на палубе стояли еще три человека. Двоих – Полетт и Ноб Киссин‑бабу – Захарий тотчас узнал, а женщину в насквозь промокшем сари он никогда не видел без накидки. Сейчас она повернулась к нему, и в отсвете молнии он разглядел ее лицо. Вдруг показалось, что именно такой он уже где‑то ее видел: мокрое сари, облепившее тело, волосы, роняющие капли, испуганный взгляд пронзительно серых глаз.