Глава 48. Бонд был готов, развернувшись в прыжке, принять боевую стойку и прицелиться в противника, представляющего наибольшую опасность

Бонд был готов, развернувшись в прыжке, принять боевую стойку и прицелиться в противника, представляющего наибольшую опасность. Однако инстинкт подсказал ему не спешить.

И очень своевременно подсказал. Охранники на него вообще не смотрели – они вернулись к телевизору.

Бонд бросил мимолетный взгляд через плечо. Сигнализация сработала потому, что Джессика, на которую меры безопасности не распространялись, прошла через рамку металлодетектора с сумочкой и не снимая украшений. Один из охранников лениво щелкнул выключателем сброса тревоги.

Пульс постепенно вернулся в норму.

Бонд с Джессикой вышли наружу, миновали второй пост охраны и оказались на стоянке, где легкий ветерок играл сухими бурыми листьями. Бонд открыл даме пассажирскую дверь, сел за руль и повел машину к шоссе по пыльной дороге, лавируя между вездесущими мусоровозами.

Он начал с безобидных вопросов, призванных завязать разговор. Нравится ли ей путешествовать? В какие рестораны она любит ходить? Чем занимается в «Грин уэй»?

Наконец он поинтересовался:

– Скажите, а как вы познакомились?

– Вам правда интересно?

– Да.

– Когда‑то я участвовала в конкурсах красоты. И неплохо получалось. Однажды я даже попала на «Мисс Америку». Вот только… – Она покраснела. – Да нет, чепуха.

– Прошу, расскажите.

– В общем, один конкурс проходил в нью‑йоркской «Уолдорф‑Астории», и перед началом все девчонки собрались в холле. Ко мне подошла Джеки Кеннеди и сказала, что я ужасно красивая. – Джессика прямо сияла от гордости. Такой он ее никогда прежде не видел. – Это один из ярчайших моментов моей жизни. Джеки была моим кумиром. – Ее улыбка угасла. – Вам вовсе не интересно…

– Я же сам спросил.

– В мире красоты, как известно, каждому отмерен срок. Я покинула подиум, снималась в рекламе, потом в «телемагазинах», потом и этой работы не стало. Еще через пару лет умерла мать, с которой мы были очень близки. Я устроилась официанткой в нью‑йоркском ресторане, а контора Северана была по соседству, и он водил к нам своих клиентов. Как‑то мы разговорились. Он удивительный человек: обожает историю, везде побывал… Мы болтали обо всем понемногу и, можно сказать, породнились. Это было как… как глоток свежего воздуха. Говорят, глубина наших знаний о жизни равна толщине человеческой кожи, а я со сцены шутила: не кожи, а макияжа. Одежда и косметика – больше мы ничего не видим. Северан понял меня лучше других. Мы сблизились. Он попросил мой номер и стал звонить. Ну, я‑то была не дура: пятьдесят семь, семьи нет, денег в обрез. А тут мужчина, такой симпатичный, полный жизни…

Навигатор предупредил Бонда, что пора съезжать с шоссе. Он осторожно вел машину по запруженной транспортом улице. Кругом сновали маршрутные такси, эвакуаторы толпились у перекрестков, словно готовясь первыми рвануть к месту аварии. У дороги лоточники торговали напитками прямо из грузовиков и фургонов. Особенно хорошо дела шли у тех, кто ремонтировал генераторы и продавал аккумуляторы. Отчего‑то именно электрика в южноафриканских автомобилях страдала больше всего.

Чуточку растопив лед, Бонд небрежно заговорил о завтрашней встрече, но Джессика сказала, что ничего о ней не знает. Хайдт, похоже, держал ее в неведении о «Геенне» и прочих незаконных делах, которыми занимался он сам, Данн и компания «Грин уэй».

Навигатор сообщил, что до конечного пункта осталось пять минут пути.

– Должен признаться, выглядит это странно…

– Что именно?

– Всё, чем он себя окружает.

– Что «всё»? – спросила Джессика, пристально глядя на Бонда.

– Ну, разрушение, распад…

– Это его работа.

– Нет, я не про «Грин уэй» – тут все понятно. Я о том, что он сам любит все старое, потрепанное… Отбросы.

Джессика указала на большой дом за внушительной каменной стеной:

– Вот, приехали. Здесь…

Она вдруг сдавленно охнула и зарыдала. Бонд прижался к обочине.

– Джессика, что с вами?

– Я… – Она тяжело дышала.

– Как вы себя чувствуете?

– Все в порядке, не беспокойтесь. Ну что я за недоразумение ходячее!

Бонд порылся в ее сумочке и протянул бумажный платок.

– Спасибо. – Она попыталась что‑то сказать, но снова ударилась в слезы.

Наконец Джессика успокоилась и повернула к себе зеркало.

– Он не разрешает мне краситься, так что хоть тушь не потекла. Была бы сейчас вообще как пугало.

– Не позволяет?..

– Пустяки.

– Простите, я совершенно не хотел вас расстроить. Думал просто поддержать разговор.

– Нет‑нет, Джин, вы не виноваты.

– Объясните, в чем дело.

Их глаза встретились. Джессика чуть помедлила.

– Я была с вами не до конца откровенна. Разыграла целое шоу… Нет никакого понимания, и никогда не было! – Она махнула рукой. – Вам незачем об этом знать.

Бонд погладил ее по плечу:

– Я сам виноват. Задавал бестактные вопросы и теперь чувствую себя настоящим ослом. Расскажите.

– Да. Он любит все старое, все потрепанное. Отбросы… Он любит меня!

– Господи, я говорил совсем о другом…

– Знаю. Но Северану я нужна именно потому, что тоже качусь по наклонной плоскости. Лабораторная крыса. Тускнею, старею, разлагаюсь у него на глазах. Больше я ничего для него не значу. Он почти не разговаривает со мной, я понятия не имею, что у него в голове, а ему совсем не интересно, кто я. Он дает мне кредитные карточки, возит по свету, всем обеспечивает, а взамен… взамен наблюдает, как я старею. Я вижу, как жадно он подмечает: тут новая морщинка, там пятнышко. Поэтому мне нельзя краситься. И он не выключает свет, когда… Представляете, как унизительно? И он это понимает. Ведь унижение – еще одна форма распада.

Она горько рассмеялась и промокнула глаза платком.

– Знаете, что самое смешное, Джин? Самое, черт побери, смешное? В молодости я жила ради конкурсов красоты. Всем было наплевать на то, что́ у меня в душе: судьям, подружкам‑соперницам, даже матери. И вот я старая, и Северану тоже наплевать, что у меня в душе. Временами с ним становится невыносимо. Но что делать? Я совершенно беспомощна.

Бонд сжал плечо Джессики чуть сильнее.

– Неправда. Вы вовсе не беспомощны. Возраст – это сила. Это опыт, это мудрость, это проницательность. Юность – это ошибки и порывы. Поверьте, уж я‑то знаю.

– Как мне без него жить? Куда податься?

– Куда угодно. Вы, несомненно, женщина умная и скопили немного денег.

– Немного скопила, но дело не в деньгах. Кого я себе найду в таком возрасте?

– А зачем кого‑то искать?

– Вы говорите так, потому что молоды.

– А вы – потому что верите в то, что вам внушили, а не думаете самостоятельно.

Джессика вяло улыбнулась:

– Туше́. – Она похлопала его по руке. – Вы вели себя очень благородно, Джин. Поверить не могу, что я так расклеилась перед человеком, которого едва знаю… Простите, мне пора. – Она махнула рукой в сторону дома. – Он будет звонить. Захочет убедиться, что я на месте.

Бонд включил первую передачу и отъехал, все свое внимание сосредоточив на следующей точке маршрута. Кто ждет его там? Друг или враг?

Впрочем, Бонд отлично знал, что в их ремесле одно не исключает другого.