Так мы возвращаемся? - почти шепотом спросил Мелифаро. Это были первые слова, произнесенные им в присутствии нашей драгоценной добычи

Считайте, что уже вернулись, - будничным тоном откликнулся Гуриг, увлекая нас за собой под низенькую, увитую мелкими алыми цветами арку. Я послушно передвигал ватные ноги, глаза застилал гулкий оранжевый туман, сердце наносило ребрам не менее пятисот нокаутирующих ударов в минуту (а второе, о котором я почти позабыл во время наших скитаний по Лабиринту, кажется, вовсе не собиралось биться). Где-то далеко гулко звучали знакомые голоса - я откуда-то знал, что могу к ним не прислушиваться: от этих голосов отнюдь не зависела моя жизнь, она вообще больше ни от чего и ни от кого не зависела - даже от меня самого... Я закрыл глаза, поскольку понял, что еще не готов увидеть очертания знакомого интерьера и лица, которые я уже начал забывать. Это было слишком хорошо, чтобы сохранить рассудок.

***

Макс, прекрати притворяться мертвым, все равно не верю! Мертвые не сопят.

Я даже удивился поначалу: с чего бы это сэру Джуффину Халли говорить женским голосом? Я почему-то не сомневался, что говорит со мной именно Джуффин.

Так было всегда: когда я возвращаюсь из очередной передряги в растрепанных чувствах и с крышей набекрень, первым, кого я встречаю, непременно оказывается шеф, который быстро и качественно производит мелкий ремонт моей пошатнувшейся психики, после чего меня можно выпускать на волю без поводка и намордника.

Традиция, так сказать.

Макс, просыпайся немедленно! - потребовал голос. - Мало того, что шлялся невесть где чуть ли не дюжину дней, так теперь еще сопишь в подушку. Я знаю, что это единственное существо, которое ты любишь всем сердцем, поэтому я оставила вас наедине на целых три часа. Все, хватит!

Я рискнул: приоткрыл один глаз - правый, близорукий, рассудив, что этим глазом я увижу не слишком много. Ровно столько, сколько уже готов увидеть. Меня ослепило полуденное солнце, а потом из этой особой разновидности темноты, порожденной переизбытком света, медленно, как из тумана, проступили знакомые черты. Никакой это был не Джуффин, разумеется. Рядом со мной сидела Меламори, и ее напряженная улыбка свидетельствовала о том, что я - свинья. Мне следовало оклематься еще несколько часов назад и сделать все для того, чтобы разгладились почти незаметные горькие складки в уголках ее улыбающихся губ.