Модель мира ребенка

Теперь дадим краткую характеристику Модели детского мира, реконструируемую на основе произведений А. Линдгрен.

1. Мой мир.

1) Деятельностная сфера. Одним из основных источников развития личности является деятельность: «сложная динамическая система взаимодействий субъекта (активного человека) с миром (с обществом), в процессе которых и формируются свойства личности» (Леонтьев, 1975: 79.). Отметим основные виды деятельности детей в произведениях Линдгрен:

а) игра – основная, обязательная деятельность ребенка, посредством которой он познает и моделирует мир. Среди разновидностей игр можно назвать такие, как:

- игры-имитации взрослой деятельности, например, Анна и Лиса играют в няньки («Мы все – дети из Буллербю2); дети с улицы Бузотеров играют в доктора, в морских разбойников, устраивают пикник; дети с острова Сальткрокка строят хижины;

- игры-имитации библейских сказаний: Иосиф в колодце, младенец Моисей, младенец Иисус («Мадикен»);

- игры-имитации литературных сюжетов, особенно этот вид игры характерен для подросткового возраста («Кале Блюмквист»);

- игры-фантазии, аналогов которых нет во взрослой деятельности: так, например, Пеппи играет с Томми и Анникой в дилекторов, или ищет кукарямбу; дети из Бюллербю играют в кладоискателей; Барбара играет с вымышленной сестрой Ульвой-Ли («Любимая сестра») и т.д.

- игры-дразнилки - Малыш и Карлсон играют в палатку и шпионят за Бетан и ее ухажером;

- игры с животными, у детей, особенно маленьких, забота о животных и игра с ними не разделяются (Пелле играет с кроликом, с собакой Боцманом, с вороном и т.д., Чёрвен играет с тюленем и собакой в повести «Мы – на острове Сальткрокка»), Малыш играет с Альбертом и Бимбо, Пеппи играет с господином Нильсоном и Лошадью и т.д.;

- игра-соперничество – самый опасный вид игры, особенно ярко явлен в повести «Кто выше!», в которой Альбин и Стиг все время старались победить друг друга, придумывая испытания все более опасные, пока, наконец, оба не оказались в больнице с переломами; такой же тип игры раскрывается в повестях о Мадикен, где соревнуются Мадикен и Мия;

б) проказа. Этот вид деятельности, в отличие от игры, носит непреднамеренный характер, а потому доступен не каждому ребенку. Оказывается, проказничать может не всякий. Ида, сестренка Эмиля, очень хочет напроказить, чтобы так же как брат оказаться наказанной и сидеть в «уютной столярке», но это ей очень плохо удается, она даже обращается к Лине и Альфреду с просьбой придумать ей какую-нибудь проказу! Сложность заключается в том, что проказы не придумываются нарочно, это спонтанное проявление детской непосредственности и чрезвычайно богатой фантазии:

«– Озорные проделки не придумывают, они получаются сами собой. А получилась проделка или нет, узнаешь только потом.

– Ага, если папа кричит: «Э-э-э-миль!» – значит, это проделка, – сказала Ида.

– Во-во! – подтвердил Эмиль. – И тогда я сразу же бегу в столярку (Линдгрен, 2012: 258). То есть озорством поступки Эмиля и некоторых других персонажей являются только в глазах взрослых, по мнению же ребенка, они естественны, а часто добры и благородны.

в) подвиг. Этот вид деятельности – возможен только у ребенка самоотверженного, сильного духом, а главное, умеющего самозабвенно любить. Такая любовь заставляет забыть об опасности, заставляет жертвовать самым дорогим, в том числе жизнью. И заметим, взрослые в этом отношении сильно проигрывают детям. Линдгрен пытается донести до взрослого читателя крайне важную мысль: ребенок чище и лучше взрослого, он связан с богом, во вселенной, без незримой помощи которых невозможны такие поступки, а следовательно, взрослым надо брать пример с детей, и относится к ним как к равным. Такими героями становятся у Линдгрен Эмиль из Лённеберги, Юнатан Лейон («Братья Львиное сердце»), Мио («Мио, мой мио!»), Аббе Нильсон («Мадикен»), Чёрвен («Мы – на острове Сальткрокка») и др.;

г) учеба и чтение. Несмотря на то, что в традиционной психологии этот вид деятельности является ведущим у детей школьного возраста, Линдгрен указывает на то, что он свойственен даже маленьким, которые учатся всему у старших детей. Обязательным и очень любимы занятием детей является чтение. У Линдгрен читают все герои. Но особенно ярко впечатление от прочитанной книги передано в сказке «Звенит ли моя липа, поет ли мой соловушка…», в которой сиротка Мален воплощает сказку в реальность ценой собственной жизни;

д) работа. Непременный и очень действенный элемент развития, структурирования мира и воспитания. В своих произведениях Линдгрен рассказывает о всех видах работы, через которые прошла сама в детстве: прополка репы, нянченье младших, походы в магазин за продуктами, вытирание посуды и участие в приготовлении пищи, открывание ворот, продажа урожая, отнесение яды косарям в поле, а также подарков и гостинцев бедным на праздники, собирание крапивы для кур и мн. другое. И хотя дети не всегда любят заниматься работой, но обязательно выполняют ее, а чтобы она не была скучной обязанностью, соединяют ее с игрой и стараются, по возможности, выполнять ее коллективно.

2) Ментальная сфера. Это – «сфера разума, но не того, который проявляется через мозг, а того, который свободно действует в своем собственном мире, не стесняемый физической материей. Этот мир и есть родина истинного человека. Английское слово «man» (человек) происходит от санскритского корня «man», который в свою очередь является корнем санскритского глагола, означающего мыслить, так что «man» означает в буквальном смысле мыслитель, и название это несет в себе самый характерный признак человека – разумность» (Безант, 2008: 46).

В ментальную сферу ребенка репрезентируется через их поступки и слова, а также через характеристики других персонажей. Детальную характеристику ментальной сферы ребенка мы представим во второй главе, а сейчас укажем, как нам кажется, на два основополагающих ее свойства:

- предопределенность, уверенность в том, что когда что-то очень нужно в благих целях, то вся вселенная помогает, что все в этой жизни предопределено и находится в гармонии: «Может, все было предопределено в древние времена, во времена сказок! Быть может, уже тогда Юнатану было предназначено стать спасителем Урвара ради благоденствия Долины Терновника! И, быть может, существовали какие-то сказочные существа, которые и направляли наши шаги, а мы этого не знали? А иначе как бы мог Юнатан отыскать вход в пещеру Катлы? Как раз там, где мы поставили наших лошадей! Это было не менее удивительно, чем то, что среди всех домов в Долине Терновника я выбрал Маттиасгорден, а не какое-нибудь другое жилище» («Братья Львиное сердце»: Линдгрен, 2009: 187);

- совмещение в едином мире мира реального и мира мечты, выдумки. И вранье в данном случае вовсе не порок, а дар! Очень здорово врет Пеппи и ее отец, который считает вранье наградой за усердную работу: «— Пеппи, дитя мое, ты так же хорошо врешь, как прежде? — спросил он.

— Когда у меня есть время, папа, но это нечасто случается, к сожалению, — скромно ответила Пеппи. — А у тебя как обстоит дело с враньем? Ты ведь тоже был большой мастер по этой части.

— Своим подданным я обычно вру по субботам в награду за усердную работу в течение всей недели. Мы устраиваем вечера вранья под барабан, а потом танцы и факельные шествия. И знаешь, чем больше я вру, тем вдохновеннее они бьют в барабаны.

— У меня, папа, дело обстоит хуже: моему вранью никто не аккомпанирует. Я хожу по дому одна-одинешенька и вру сама себе, но, правда, с таким удовольствием, что даже слушать приятно. Вот недавно, перед тем как заснуть, я наврала себе про теленка, который умел плести кружева и лазить на деревья, и получилось так здорово, что я поверила каждому слову. Да, это называется навраться всласть! И все-таки никто при этом не играет на барабане.

— Не огорчайся, дочка, ври всласть, а на барабане буду играть я» (Линдгрен, 2003: 194).

3) Пространственно-временные характеристики.

Категория времени в произведениях Линдгрен часто представлена самыми яркими моментами в жизни ребенка - праздниками: День Рождения, Рождество (веселый праздник, самый веселый в году «Все мы – дети из Буллербю»; очень любят «Дети с улицы Бузотеров»), Новый год, Канун Сочельника, Пасха, праздник лета - праздник летнего солнцестояния – 24 июня; ночь в канун дня святой Вальборг (День святой Вальборг - последний день апреля, праздник встречи весны, а Святая Вальборг (710-779) - дочь английского короля, уехавшая с христианскими миссионерами в Германию, где стала аббатисой основанного ею монастыря в Швабии, почиталась в Швеции, слыла покровительницей полей, отсюда и традиция зажигать костры в день ее поминовения); мамин День Рождения. Линдгрен подробно рассказывает о том, как празднуются эти праздники, например, на Пасху пишут страстные объявления и приклеивают их на спину, устраивают яичный пир, ищут пасхальные яйца с сюрпризами, играют в прятки, делают гоголь-моголь у дедушки и т.д.; на празднике Летнего солнцестояния ставят майский столб, играют вместе с родителями в горелки; Рождество, особенно та часть праздника, которая связана с подарками: «В мягкие пакеты кладут чулки, рукавицы и прочие пустяки. А в жестких лежат куклы, оловянные солдатики и другие замечательные вещицы, доставляющие детям радость. Они набивали рот тянучками, отчего походили на круглощеких церковных ангелов» («Спокойной ночи, господин бродяга!»: Линдгрен, 1999: 72).

Любимые времена года детей в книгах А. Линдгрен – лето и зима. Связано это либо с праздниками, либо с каникулами. Когда можно всласть наиграться.

Иногда Линдгрен, чтобы указать на то, что замечательным может быть самый обычный день, выделяет какой-либо день и насыщает его хорошими делами и настроением. Так получается «День, равный целой жизни». Вот один из таких дней в повести «Мы – на острове Сальткрокка». Характеризуется он эпитетами удивительное (утро), чудесное (утро), удивительный (завтрак), розовый (день), радостный (день): «В тот вечер Малин записала в своем дневнике:

«Порою случается так, что жизнь избирает один из своих дней и говорит:

– Тебе я дам все! Ты станешь одним из тех розовых дней, которые сверкают в памяти, когда все другие забыты.

Сегодня такой день. Не для всех людей, разумеется. Многие, многие обливаются сейчас слезами и с отчаянием будут вспоминать этот день. Как странно! Но для нас, Мелькерсонов из Столяровой усадьбы на Сальткроке, это один из самых радостных дней в нашей жизни»» (Линдгрен, 2004: 426).

Часто в повестях-сказках и сказках Линдгрен потусторонний мир, противопоставленный современному миру, характеризуется идеальным временем, так, Нангияла в «Братьях Львиное Сердце» существует во времени костров и сказок, древнем времени, которое, с другой стороны, характеризуется как «молодое, здоровое, доброе время, в котором легко и просто жить» (Линдгрен, 2009: 27).

Категория пространства. Пространство в книгах Линдгрен имеет трехчастную структуру:

- самые общие топосы (деревня Севедсторп (Буллербю), улица Бузотеров, деревня Юннибакен, остров Сальткрокка, деревня Смоланд, г. Виммербю, г. Стокгольм, лес, Страна Дальняя, Нангияла, Нангилим), причем некоторые из топосов реальные населенные пункты Швеции, другие же выдуманные, такие как, например, Страна Дальняя, Нангияла, Нангилим. Сальткрока – это «утопающий в алых розах шиповника и белых гирляндах жасмина остров, где среди серых щербатых скал растут зеленые дубы и березки, цветы на лугу и густой кустарник. Остров, за которым начинается открытое море. Чтобы на него попасть, нужно несколько часов плыть на белом рейсовом пароходике «Сальткрока‑I»» (Линдгрен, 2004: 193).

- топосы, в которых проживает вся семья, они особенно ярко и подробно описываются писательницей, причем прототипами этих топосов выступают те дома, в которых действительно жила или посещала Линдгрен: старый красный дом, дом на острове, квартира в Стокгольме, богадельня, детский приют в Вестанвике.

С особой любовью описывает автор родительский дом и те, прототипом которых он явился, и дом на острове, где она, убегая от суеты Стокгольма, любила работать над книгами. Например, большой красивый дом возле речки в Юнибаккене (Июнь-горка) – лучшего места на свете не найдешь: «Ну, обыкновенный красный дом. Просто дом как дом. Самое лучшее в нем - кухня. Мы с Лисабет играем в дровяном чулане, а еще мы помогаем Альве, когда она печет... Впрочем, нет! Лучше всего - на чердаке. Мы с Лисабет играем там в прятки, а иногда наряжаемся каннибалами и играем, будто мы людоеды. На веранде тоже здорово. Там мы играем в пиратов и лазаем через окно, как будто это корабль и мы карабкаемся на мачты. Вокруг дома у нас растут березы, я по ним лазаю, а Лисабет не может - она еще мала лазать по деревьям, ей только пять лет. Иногда я забираюсь на крышу дровяного сарая. У забора рядом с участком Нильссонов стоит длинный красный дом, там у нас дровяной сарай и столярная мастерская, и прачечная, и комната с катальным станком для белья. Если забраться на дровяной сарай, то видно, что делается в кухне у Нильссонов. И еще бывает очень весело крутить катальный станок, когда Альва и Линус Ида катают белье! Ну а лучше всего, конечно, река! Нам разрешают ходить по мосткам, под ними неглубоко, а дальше нельзя - там начинается глубина. С другой стороны дома - улица. Там у забора растет сирень, и нас за ней не видно. Можно спрятаться за кустами и слушать, о чем говорят прохожие. Правда, шикарно?» (Линдгрен, 2009: 3). Старый дом из повестей-сказок о Пеппи: «На окраине одного маленького шведского городка вы увидите очень запущенный сад. А в саду стоит почерневший от времени ветхий дом» (Линдгрен, 2003: 7), «старый дом, окруженный запущенным садом… Вилла «Курица»» (там же: 8). Столярова усадьба в повести «Мы – на острове Сальткрокка»: «Это был красный двухэтажный дом, и с первого взгляда было видно: крыша протекала. И все же дом мне понравился, как только я его увидела» (Линдгрен, 2004: 305), «Затхлый воздух в доме, ледяные простыни, хмурая, озабоченная Малин с морщинкой на лбу, которую, как ей кажется, я никогда не замечаю. И в душе у меня растет беспокойство не наделал ли я глупостей? Но мои сорванцы не унывают, снуют, словно белки, туда-сюда, это я помню хорошо… А еще я помню черного дрозда, который выводил трели в боярышнике прямо против окна, и легкие всплески волн у причала, и тишину… Первое, что она заметила, войдя в кухню, была плита. Она вся проржавела, – видно, в последний раз ее топили в конце прошлого века. По Мелькер не отчаивался.

Да эдакие вот старинные плиты – просто чудо. Нужна лишь сноровка, я это мигом улажу. Но прежде познакомимся с дачей.

Прошлый век чувствовался в усадьбе повсюду, хотя уже не в лучшем своем виде. За многие годы усадьбе крепко досталось от неосторожных дачников, а ведь когда-то это было налаженное и зажиточное хозяйство столяра. Но даже в своем запустении дом сохранял какой-то удивительный уют, который все сразу почувствовали.

– Вот заживем в этой развалюхе, – заверил Пелле. Обняв мимоходом сестру, он бросился за Юханом и Никласом. Они решили облазить весь дом до самого чердака.

– Столярова усадьба… – произнесла в раздумье Малин. – А что за столяр тут жил, не знаешь, папа?

– Веселый такой молодой столяр. Женился он в тысяча девятьсот восьмом году и с молодой хорошенькой женой переехал сюда. По ее вкусу он и смастерил шкаф, стол, стулья, диван и целовал ее так, что в комнатах только звон стоял от поцелуев, а однажды сказал: «Пусть наш дом называется столяровой усадьбой…»» (там же: 305-306). «Неплохой дом, только высоковат» (там же: 312), «Святой домашний очаг! У человека не было дома, пока он не изобрел очага» (там же: 315). «Они ели свои вафли, смотрели на свой участок и на свою Столярову усадьбу и думали, что все это – бесподобно. Сладко благоухая, цвел жасмин, кусты шиповника были осыпаны нежными бутонами, которые вот-вот распустятся, весь участок зеленел и цвел, точно райский сад, неприметно спускаясь к берегу, где у пристани кричали чайки: конечно, все было бесподобно.

– Подумать только, обыкновенный простой столяр! А как поставил дом! Ни к чему не придерешься, – сказал Мелькер. – И службы. Вся усадьба словно по волшебству сама собой выросла из-под земли. За такой двор столяра следовало бы наградить медалью» (там же: 501).

Старый красный дом в Севедсторпе, в котором и в эту пору царили любовь и покой (Линдгрен, 1999: 397).

В резонансе с уютными семейными домами – описание богадельни и детского приюта: «Давным-давно, в пору бед и нищеты, в каждом приходе была своя богадельня. Это был дом, где под одной крышей ютилась местная беднота: разорившиеся хозяева, немощные старики, калеки и хворые, и дурачки, и сиротки, которых никто не брал на воспитание, — все они попадали в это скорбное пристанище» (Звенит ли моя липа, поёт ли мой соловушка…: Линдгрен, 1995: 127-128)

- и, наконец, самый маленький топос, принадлежащий только детям – их личное, интимное пространство для игр и раздумий. Это могут быть места самые разнообразные, на которые натолкнет детей фантазия: место под столом или под кроватью, своя комната, место на крыше в маленьком уютном домике, пещера в лесу, уютный домик в Нангияле, чердак, подвал, кухня (там всегда уютно, вкусно пахнет и там рассказываются истории и читаются книги, а еще это место обитания мамы или старшей сестры, исполняющей роль мамы): «Сидят на кухне под откидным столом – прекрасное место для малышей, которые хотят, чтобы им никто не мешал. Сидишь, как будто бы в отдельной комнатке» («Что-нибудь «живое для Каля-Колченожки»: Линдгрен, 1995: 234-235).

Необходимо также отметить, что в сказках о бедных детях наблюдаются контрастные топосы. Дом приёмных родителей в сказке-повести «Мио, мой Мио!» – плохое, гиблое место, а Страна Дальняя – дом отца – самое удивительное и замечательное место: «остров, который плавал в море», «Воздух вокруг был напоен ароматом роз и лилий. Слышалась удивительная музыка, которую не сравнишь ни с какой музыкой на свете.

На берегу моря возвышался громадный белокаменный замок, там мы и приземлились.

Навстречу нам кто-то бежал вдоль берега. То был сам король. Стоило мне взглянуть на него, как я понял, что это мой отец-король. Я в этом ничуть не сомневался. Отец широко раскинул руки, и я бросился в его объятия...», «Оказывается, меня зовут вовсе не Буссе. Ясно? Имя Буссе оказалось ненастоящим, как и моя жизнь на улице Уппландсгатан. Теперь все стало на свои места. Я обожаю отца, а он очень любит меня» (Линдгрен, 2008: 16). Так же и в повести-сказке «Братья Львиное Сердце»: дом реальный – юдоль нищеты, страдания, болезни, а Нангияла (страна мертвых), так же как и в «Солнечной полянке» - место счастья, уюта, тепла, заботы, где сбываются мечты: «когда он туда пришел, его уже ждал дом, в Нангияле у него теперь собственный отдельный дом. Это старая усадьба, рассказал он, называется она «Рюттаргорден», то есть «Усадьба всадника», и находится в Долине Вишен. Правда, красивое название? И подумать только, первое, что он увидел в Рюттаргордене, - зеленую дощечку, а на дощечке надпись: «Братья Львиное Сердце»» (Линдгрен, 2009: 14), «Нангияле получаешь все, чего когда-нибудь желал» (там же: 23); Нангилим: «сейчас не время жестоких сказок, а время сказок веселых, когда там полным-полно разных забав. Да, люди играют там, само собой, и работают, и помогают друг другу во всем. Но они и раньше много забавлялись, и пели, и плясали, и рассказывали сказки, говорил он. Иногда они пугали детей настоящими жестокими сказками о таких чудовищах, как Карм и Катла, и о жестоких людях, таких, как Тенгиль. Ну, а потом они только смеялись над этим… - О, это будет чудесно! - сказал Юнатан. - Мы сможем разъезжать верхом по лесам и разжигать ночные костры то там, то тут. Если б ты только знал, какие леса окружают долины Нангилимы! А в глухих чащах лесов - маленькие прозрачные озера! Мы могли бы устраивать ночные костры каждый вечер у какого-нибудь другого озера и жить дни и ночи в лесах, а потом снова возвращаться к Маттиасу!» (Линдгрен, 2009: 245-246)

Интересно, что чаще всего место жительства главных героев изолировано от мира: деревня Буллербю, остров Сальткрока, лес в повести-сказке «Ронни – дочь разбойника», но даже если это дом или квартира в Стокгольме, это все равно отдельный мир.

2. Мир взрослых. На первый взгляд может показаться, что у А. Линдгрен двоякий взгляд на роль взрослых, особенно родителей в жизни ребенка. С одной стороны, взрослые в жизни ребенка нечто вроде рациональной необходимости, навязанной обществом: «Ты должна отправляться в настоящий детский дом, где тебя будут воспитывать» (Линдгрен, 2003: 27). Однако Пеппи Длинныйчулок выступает против всех канонов общества, она решительно отказывается от того, чтобы ее кто-нибудь воспитывал. Она находчива, сильна и смела, и вполне может жить самостоятельно. Для нее нет ничего невозможного, у нее нет зашоренности стереотипами взрослого общества. В образе Пеппи представлен бунт против общества, она - попиратель табу, выход за пределы социальной матрицы образования, воспитания, морально-этических норм, социальных устоев и т.д.: «У нее нет ни папы, ни мамы, и, честно говоря, это имеет даже свои преимущества — никто не гонит ее спать как раз в самый разгар игры и никто не заставляет пить рыбий жир, когда хочется есть конфеты» (там же: 7). Но, с другой стороны, какова природа и причина появления сверхъестественной силы девочки? Именно отсутствие родителей в ее повседневной жизни превращает ее в самую сильную на свете, Линдгрен прямо указывает, что та девочка, у которой мама ангел на небе, а папа негритянский король, должна быть крайне сильной, чтобы жить! Пеппи поступает во всех ситуациях, как самый бесстрашный и разумный взрослый. А отказ Пеппи от детского дома – это отказ от бездушного общества, в котором только воспитывают, но не любят! Любовь, пусть даже ангела на небе, негритянского короля, которого практически все время нет дома, или бродяги, как в «Расмусе-бродяге» - именно любовь дает силы и защиту, именно она воспитывает лучше всех воспитателей вместе взятых. А в «Расмусе-бродяге» писательница прямо выражает свою позицию: «Иметь собственных родителей было самым большим счастьем, о котором только могли мечтать приютские дети» (Линдгрен, 2006: 14). Ребенок непременно нуждается в родителях (особенно, когда речь идет о детях сиротах). Дети даже согласны получать от них наказание (эпизод, когда мама Малыша отшлепала Карлсона за разбитое блюд), но только не быть совсем одним; или они готовы убежать из детского дома, а потом жить с бродягой, но иметь семью (Расмус-бродяга).

Однако, родители, у кого они есть, практически всегда заняты, и ребенок опять оказывается в ситуации одиночества, да и не все ребенок хочет доверять родителям, поскольку не хочет навлекать на себя воспитательный процесс. А потому он нуждается в старших наставниках или друзьях, с которыми всегда интересно: таковы Альфред и учительница из «Приключений Эмиля из Лённеберги», бродяга из «Спокойной ночи, господин бродяга!», Оскар из «Расмуса-бродяги», Аббе Нильсон из «Мадикен» и т.д. иногда функцию родителей берут на себя старшие дети в семье, например, Малин из «Мы – на острове Сальткрокка». Таким образом, родители или близкие детям взрослые должны выполнять несколько важных функций: любить, учить, защищать.

Несколько романтизированными в произведениях Линдгрен представлены во взрослом мире бродяги и жители богадельни. С одной стороны, это те взрослые, которых нужно жалеть, так как у них нет собственного дома (так, жителей богадельни кормит и жалеет Эмиль, они нравятся Лисабет и Мадикен), но с другой стороны, им можно позавидовать, потому что они либо приближены к богу, как жители богадельни (отсюда, собственно и название), или совершенно свободны от общества, как бродяги: «И тут Расмус вдруг понял, что значит быть бродягой. Так вот, значит, что это такое, осенило его. Можно делать всё, что хочешь. Можно есть, спать и ходить по дорогам, когда тебе вздумается. Чувствуешь себя свободным, на удивление свободным, как птица в лесу» (Линдгрен, 2006: 50).

Родители, старшие наставники, жители богадельни и бродяги – это одна, обычно близкая детям часть взрослого мира. Но Линдгрен показывает и другую его сторону – крайне враждебную детям. Ее населяют самовлюбленные дяденьки, которые ненавидят детей, и чёрствые, лицемерные благодетельницы, унижающие достоинство ребенка и калечащие его душу, такие, как фрекен Розенблюм (в «Пеппи Длинный чулок»); Фрёкен Хёк и пастор – так называемое, начальство. Само описание внешности воспитательницы, вызывает отталкивающее чувство: «Строгие глаза, рот строгий, губы всегда крепко сжаты, а на лбу иногда появляется строгая морщинка. … даже нос строгий. …нос у фрёкен Хёк очень даже красивый» (Линдгрен, 2006: 10). Строгость – совсем не та черта, которую ценят во взрослых дети. Другой пример враждебного взрослого мира – директор Карлберг, желающий выкупить и снести Столярову усадьбу в повести «Мы – на острове Сальткрокка», или Вестерман, сначала подаривший Чёрвен тюленя, а потом пытавшийся забрать его и дорого продать, из этой же повести.

3. Мир детской субкультуры. В большинстве произведений А. Линдгрен детей несколько. Если же ребенок один – он совершенно одинок, часто Линдгрен показывает его больным, например, Каль-Колченожка, который один в семье и прикован к постели, или Ёран, находящийся в такой же ситуации; у таких детей буйно развивается фантазия. Старшие дети – всегда учителя жизни для младших. Младшие берут с них пример и учатся у них всему. Взаимовлияние, самовоспитание и развитие детей происходит именно в детском коллективе, именно здесь наилучшим образом формируется личность ребенка. Поэтому и детский мир, как и взрослы неоднороден: на одном его полюсе друзья и защитники, на другом – противные, грубые, черствые дети, каких не так уж много в произведениях писательницы: Лотта – дочь директора Карлберга из «Мы – на острове Сальткрокка», Бенгт и его друзья, которые избивают маленькую девочку в «Пеппи Длинныйчулок», Берит, исподтишка издевающаяся над двоюродной сестрой в повести «Золотая девонька» и т.д. И все же в большинстве своем, мир детей – это добрая, веселая, отзывчивая формирующая среда для ребенка.

4. Мир вещей и природы.

- вещи. В мире ребенка все вещи можно разделить две группы:

-- личные и любимые вещи, которые буквально срастаются с ребенком, становятся его частью, так Эмиль везде появляется в своей шапейке и со своей ружейкой, а в шапейке он даже спит. К этой категории вещей относятся одежда, книги, игрушки. Например, Ева из «Золотой девоньки» не расстается со своей единственной куклой Фиу Лисой, несмотря на то, что кукла эта старая и грязная, зато она единственное родное существо, поддерживающее ее во враждебном мире теток и двоюродной сестры, с ней Ева чувствует себя не такой одинокой.

-- чужие вещи – в принципе, эти вещи не интересуют детей, за исключением тех случаев, когда детей дразнят старшие братья и сестры, хвастаясь наличием чего-нибудь, и когда обстоятельства складываются так, что чужая вещь становится своей (пример такой игрушки-куклы находим в повести «Принцесса, которая не хотела играть»)

- природа. Мир ребенка и мир природы в произведениях Линдгрен существуют в тесной взаимосвязи и гармонии. Это не враждебный мир, а мир близкий, интересный, понятный, особенно тогда, когда ребенок его уже в какой-то степени освоил. К миру природы ребенок относит не только традиционные его составляющие – животных, растения, элементы ландшафта (лес, поле, пещера, гора, озеро, река и т.д.), но и мир потусторонних, населенный разными существами, о которых они слышали в легендах и сказаниях. Чаще всего ребенок свободно и комфортно чувствует себя в этом мире, даже со сказочными существами уживается вполне мирно. Наиболее ярко детская любовь и наслаждение природой представлено в повести-сказке «Рони – дочь разбойника». Приведем один из характерных примеров: «Весь день провела она у озера и радовалась всему, как никогда прежде. Она долго кидала в воду сосновые шишки и захохотала от радости, когда заметила, что стоит ей хоть немного пошлепать ногами по воде, как шишки уплывали. Так весело ей никогда не было. И ее ногам никогда не было так привольно.

Но еще увлекательнее оказалось карабкаться на валуны. Вокруг озера возвышались поросшие мхом огромные камни, прямо созданные для того, чтобы на них взбираться, и росли сосны и кедры, на ветках которых можно было отлично раскачиваться. Вот Рони и раскачивалась, и прыгала вниз, и снова взбиралась на валуны, пока солнце не зашло за верхушки деревьев» (Линдгрен, 2010: 20).

Животные. Очень важный компонент мира ребенка. Дети любят животных, с удовольствием играют с ними и ухаживают за ними. Дети относятся к животным с уважением (носят на руках, как Пеппи лошадь, катают на каруселях) и обязательно дают им имена. Животные – помощники и друзья детей. Так, в повести-сказке «Рони – дочь разбойника» дикая лошадь, которую Рони и Бирк вылечили, в трудное время, когда у детей нет еды, кормит их своим молоком, а два жеребца, которых они приручили, спасают детей от злых друд и с большой радостью бегают со своими наездниками наперегонки, доставляя тем самым большое удовольствие детям. Мир животных неприкосновен: никто не имеет право убивать никаких животных: так, Пелле запрещает отцу изводить ос, которые поселились под крышей Столяровой усадьбы, мальчик с интересом наблюдает за осами, подкармливает их: «С жужжанием прилетела одна из Пеллиных ос, желая, как видно, тоже отведать варенья. Пелле радушно протянул ей свой ломоть с вареньем. Надо ведь подкармливать своих домашних животных. Пелле не сомневался, что таким образом осы будут знать, кто их хозяин. Он любил сидеть на окошке своего чердака и свистом сзывать ос, чтобы поболтать с ними. Он обещал им, что они могут жить в столяровой усадьбе сколько им вздумается» (Линдгрен, 2004: 270), и даже когда одна из ос больно жалит отце, бросается на их защиту: «Одна из ос решила отомстить, но, вместо того чтобы напасть на Малин, кинулась в другую сторону и ни за что ни про что ужалила бедного, ни в чем не повинного Мелькера в шею. Мелькер с ревом вскочил и также ни за что ни про что хотел было прихлопнуть другую маленькую осу, которая ползала по столу, никому не причиняя зла. Но тут вмешался Пелле.

– Не тронь! – закричал он. – Не тронь моих ос! Они ведь тоже хотят жить» (Линдгрен, 2004: 271). Мир животных, как мы видим, не вполне безобиден, но они такие, какими их создал творец, и человек не имеет права вершить над ними суд. Показателен еще один эпизод из повести «Мы – на острове Сальткрокка», когда лиса загрызает любимого кролика Пелле, но несмотря на всю свою безутешность, мальчик не может позволить убить лису: «Во т… вот сейчас на полянку выбежит лиса, сейчас она умрет, придет конец ее жизни, никогда больше не вернется она в свою нору на выгоне и все это подстроил Пелле!

Пелле с криком бросает кролика и бежит к Бьёрну.

– Нет, нет, не стреляй! Бьёрн был вне себя от злости.

– Ты что тут делаешь? Марш отсюда! Не мешай охотиться!

– Не надо! – кричит Пелле и цепко хватает его за ногу. – Не смей! Лисицы тоже хотят жить!

Этой ночью лиса не умрет из-за Пелле» (Линдгрен, 2004: 323).

- потусторонний мир и его обитатели. Мир сказочных существ для ребенка также реален, как и привычная, видимая всем реальность. Сказочный мир населяют самые разные существа, которые присутствуют в большинстве произведений Линдгрен. Так, например, в повести «Мы все – дети из Буллербю» присутствуют тролли («лес полон троллиных глаз»), великаны, ведьмы, приведения, гномы (проказит, дал пощечину, добрый, подметает пол, прибирается на мельнице), эльфы (танцуют), лесовица (прячется, хохочет на весь лес), водяной (сидит на камне в воде и играет на скрипке по ночам) (Линдгрен, 1998: 135). В «Однажды ночью в мая» - эльфы. Эти существа обитают в играх детей и их рассказах, или рассказах стариков или слуг. Мюлинги (привидения в обличье маленьких детей) и оборотни в «Приключениях Эмиля из Лённеберги»; Йон Блунд (волшебный персонаж шведского фольклора, как датский Оле-Лукойе, навевает сны детям, летает с зонтиком) и дед Тучегон (посылает любую погоду, персонаж сказки, которую мама рассказывает на ночь дочерям) в повести «Мадикен»; гномы в «Мы – на острове Сальтрокка»: «Ясное дело, гномы есть, раз папина бабушка верила в них! Все-таки здорово, что гномы живут на свете и тайком крадутся за углом дома в сочельник! И хорошо еще, что они любят кашу, им можно будет сплавить свою. Снова все утряслось, и обо всем об этом она непременно расскажет Пелле.

Но встретились они, когда уже смеркалось и все сальткроковцы собрались на обледенелом причале столяровой усадьбы и смотрели, как сани гнома неслись сквозь густую пелену поземки. На облучке сидел самый взаправдашний гном и освещал дорогу факелом. Правда, сани и лошадь у него были янсоновы, но ведь гном может взять упряжку взаймы, когда ему надо привезти такую уйму подарков» (Линдгрен, 2004: 419-420).

Лес в сказке-повести «Рони – дочь разбойника» населяют злобные друды, гномы, лохматые тюхи.

О существах потустороннего мира чаще всего рассказывают детям старшее поколение – бабушки и дедушки. Так дедушка рассказывает внучке Стине-Марии про разных загадочных существ в сказке «Стук-посутк»: «Про хульдру — чешет хульдра золотым гребешком свои длинные волосы, а сама спину закрывает, потому что сзади она пустотелая; и про эльфов сказывал дедушка — к эльфам близко не подходи, эльф дохнет на тебя, порчу наведет; еще сказывал дедушка про водяного — водяной живет в речном омуте и на арфе играет; от дедушки узнала Стина-Мария про троллей — тихо бродят тролли в лесной чаще; и про подземных жителей — эти прячутся в глубоких норах, и даже и имя их нельзя произносить вслух» (Линдгрен, 1995: 145).

К миру потустороннему относятся также миры, выдуманные ребенком: мир сестры-близнеца – под Розовым кустом («Любимая сестра»), мир Крошки Нильса Карлсона – малюсенькая комнатка под кроватью Бертиля в полу («Крошка Нильс Карлсон»); мир волшебной говорящей куклы Мирабель, которая выросла из зернышка («Мирабель») и т.д.

Потусторонний мир или мир фантазии появляется тогда, когда дети находятся в безнадежном или очень не радостном состоянии, когда узнают плохую новость, когда болеют, когда одиноки. Так, в жизни Ёрана появляется Вечерин именно тогда, когда мальчик слышит разговор мамы и папы о том, что он не сможет ходить, и он путешествует каждый вечер в Сумеречную страну (Страну, Которой Нет). Это удивительная страна: здесь живут Вечерин, Петушок-флюгер, который может летать, добрые король и королева; на деревьях растут карамельки, Ёран сам водит трамвай, в трамвае сидят маленькие старички и старушки – жители Сумеречной Страны, и дети (добрые), люди, которых уже нет (жили здесь в давние времена). В этой стране все именно так, как хотелось бы детям: трамвай может сходить с рельсов, животные там свободные и могут говорить, мальчик может танцевать, на деревьях растут карамельки, и их можно есть сколько хочешь, население – дети, старики и старушки (то есть это детский интимный круг), можно летать – это мир, в котором все очень красиво и интересно – мир детской мечты.

Потусторонний мир – это и мир смерти в «Солнечной полянке», в «Мио, мой мио!» и «Братьях Львиное Сердце» - это светлый и радостный мир, мир, где, наконец, дети, страдающие при жизни, обретают дом, родителей, радость и т.д. Этот мир населяют также сказочные персонажи: Король Страны Дальней, Юм-Юм, принц Като, Катла – огнедышащий дракон, Карм – змей в ширину реки и др.

5. Совмещение всех миров в модели детского мира происходит в школе. Действительно, мир школы синтезирует все миры в одно целое: в центре него сам ребенок, которого учат. Охватывая все сферы жизни человека, социума и природы, и воспитывают учителя, а родители выполняют контролирующую функцию, и обучается ребенок не изолированно, в а детском коллективе, вот и получается, что модель детского мира практически полностью совпадает с миром ребенка, с той лишь разницей, что в школу идут с определенного возраста, с семи лет. Семь лет – это у Линдгрен вторая возрастная категория детей, однако, мы считаем возможным представить такую модель, поскольку всему, что умеют младшие дети в семье – дошкольники – они учатся у своих старших братьев и сестер. Отношение детей к школе неоднозначное, как и ко всему взрослому миру. Действительно, школа – порождение мира взрослых, а, следовательно, она строго регламентирована и направлена чаще всего не на любовь, а на воспитание и обучение, с другой стороны, по мнению маленьких детей, - учиться в школе весело. Если учитель хороший, то и дети учатся с удовольствием: на переменах играют в снежки, шарики, классы, читают, дерутся мальчишки, дети разыгрывают учительницу, учительница добрая, и дорога из школы домой веселая («Мы все – дети из Буллербю»), учительница веселая и находчивая («Приключения Эмиля из Лённеберги), «учиться в школе и, правда, очень здорово» (Линдгрен, 2009: 11). Но дети постарше относятся к школе более критично, она стесняет их свободу: «Он внезапно почувствовал, что от всей души ненавидит эти высокопоставленные учебные заведения и всех учителей. Они просто надсмотрщики, всячески мешающие тебе веселиться. Но тут он допустил явную несправедливость. И среди учительского сословия, оказывается, нашлись благородные люди. Старый кроткий ректор вестанвикской гимназии, вероятно, тоже обратил внимание на майское солнце, светившее на редкость ярко, и не то, что в городе ярмарка. И поэтому ему вдруг пришла в голову наисчастливейшая мысль. В ту самую минуту, когда Расмус так несправедливо оценил всю учительскую корпорацию, он как раз послал во все классы вестницу с коротенькой запиской, в которой своеобразным почерком ректора были нацарапаны следующие удивительные слова: «По причине перемены погоды два последних урока отменяются»» (Линдгрен, 2006: 177). А в пределе, ребенок ненавидит учителя, который его унижает, оскорбляет и бьёт: «Мадикен сидит за партой и думает: «Почему он со мной не захотел всерьез разобраться, а только с Мией?» Ей кажется, что это несправедливо. Старший учитель не нравится ей, и никогда не нравился, а сейчас он стал ей совсем противен. Она догадалась, в чем дело. У Мадикен папа работает в газете, и старший учитель, наверно, не хочет портить с ним отношения. А у Мии папы нет, с ней можно разбираться всерьез, и ничего ему за это не будет» (Линдгрен, 2009: 144) и дальше Линдгрен представляет сцену откровенного насилия над ребенком. Это очень показательный эпизод, поскольку выявляет контраст двух типов учителей, во вторых, показывает, как неправильное воспитание смещает ценностные акценты, и правда становится предательство, а ребенок, совершивший недостойный поступок, вызывает сочувствие, а наказывающий его взрослый негодование. Приведем эту сцену целиком: «Старший учитель впился глазами в Мию:

- Поди-ка сюда! Я тебе говорю, лохматая девочка. <…>

- Посмотри на меня! - гаркнул на нее учитель. - И объясни-ка мне, как в мой кошелек попала эта фотокарточка и вот это! И он высоко, чтобы все видели, поднимает перед классом закладку с ангелочком и фотокарточку, на которой снята Маттис.

Весь класс притих. Дети застыли за партами, затаив дыхание.

- Ты здесь оставила один пятак. Это очень любезно с твоей стороны, - говорит учитель. - Но теперь я хочу услышать, что ты сделала с остальными деньгами, которые тут были.<…>

- Она купила трюфелей, - говорит наконец Виктор. <…>

- Посмотри мне в глаза, Мия! - гремит учитель. - И признайся, что так и было!

- Да-а, - прошептала Мия, отвернувшись к окну и не глядя на учителя.

Мадикен точно знает, когда и как Мия взяла кошелек. Это было не в учительской. «Но раз Мия не поправляет учителя, пускай это так и останется, - думает Мадикен, - это ее дело». Ведь она уже призналась, что взяла чужой кошелек. Кажется, теперь учитель мог бы отвязаться и оставить ее в покое. Так считает Мадикен. Но тут она ошиблась. Старшему учителю этого мало. Сначала Мия должна попросить у него прощения, а потом ее еще высекут тростью, чтобы она не привыкала красть и не стала бы настоящей воровкой.

- Когда-нибудь ты мне сама скажешь за это спасибо, - говорит старший учитель. И еще он сказал, что все дети должны смотреть, как ее будут наказывать. Все должны знать, что бывает за воровство.

- Для вас это будет полезный урок! - говорит учитель.

Мадикен побледнела как полотно. Учительница тоже сидит за столом бледная как полотно. Она хотела что-то сказать старшему учителю, но тот и слушать не стал и ушел за тростью. Едва он вышел, учительница бросилась к Мии, обняла ее и начала уговаривать:

- Мия, дорогая, попроси ты хотя бы прощения! Может быть, тогда тебя не будут наказывать.

Мия стоит, не поднимая глаз.

- А он мне тогда отдаст моего ангелочка? - спрашивает она.

Закладка с ангелом и фотокарточка лежат на учительской кафедре. Учительница быстро хватает их и торопливо сует Мии в кармашек. Мия наконец подняла голову и посмотрела на учительницу с таким выражением, что Мадикен сразу расплакалась.

Но тут входит учитель с тростью. Теперь уже не только Мадикен, почти все дети начинают громко плакать. Все, кроме Мии. Она стоит возле кафедры на виду у всего класса в грязном передничке, надетом на слишком короткое платьице, сверкая продранными коленками. Мия глядит в окно, как будто все это ее не касается.

- Ну, Мия, будешь просить прощения? - обращается к ней учитель. - Можешь сделать это сейчас или после, как тебе угодно.

Но Мия не отвечает. Она только молчит и молчит. Тогда взбешенный учитель орет на нее:

- Нагнись сейчас же!

Мия покорно наклоняется. Трость учителя со свистом взвилась над Мией и с жутким хлопком опустилась на ее тощенькую попку. Мия не издала ни звука. Но весь класс так и всхлипнул, а учительница закрыла глаза рукой.

Старший учитель снова размахнулся тростью, но тут раздался крик. Кричала не Мия.

- Нет, нет, нет, нет! - кричит, обливаясь слезами, Мадикен.

Старший учитель бросил на нее сердитый взгляд, но все же он растерялся. Как будто о чем-то подумав, он опускает руку с тростью.

- Гм! - произносит учитель, глядя на Мадикен.

Затем он переводит взгляд на Мию.

- Ладно! На этот раз с тебя, пожалуй, хватит! Товарищи тебя жалеют, хотя ты и не заслуживаешь никакой жалости.

Но Мия должна попросить прощения. Иначе нельзя после того, что она сделала.

- Ну, проси прощения! - говорит учитель.

Мия глядит в окно. Она словно не слышит, что ей говорят, и не произносит ни слова. Какая испорченная девчонка! Учитель просто не знает, что ему с ней делать!

- Ты понимаешь - от тебя требуется только одно маленькое словечко, если хочешь, чтобы тебя простили. Я жду, когда ты его скажешь!

Старший учитель ждет. Весь воздух в классе пронизан ожиданием. И вот Мия что-то пробормотала. Ну, это другое дело! А разве может быть иначе? Нет такого ребенка, с которым бы он не справился! Но ему и этого мало.

- Нет, так не годится! Повтори еще раз ясно и отчетливо, чтобы все тебя слышали. Ну, Мия!

Тут Мия обернулась и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза. И произнесла вслух то самое словечко. Произнесла так ясно и отчетливо, что все хорошо расслышали:

- Засранец!

И, не дав никому опомниться, она стремглав кинулась на худеньких ножках-палочках к двери и скрылась за ней» (там же: 152-154). Гнев самой писательницы направлен на таких учителей, которым не место в школе.

Теперь скорректируем модель детского мира по Линдгрен (схема 2).