Типы культурных лакун

В рамках данной работы мы не будем касаться всего комплекса проблем, связанных с философией культуры, в том числе и вопроса, что следует понимать под самим термином «культура». В последнее время довольно обстоятельный перечень и анализ имеющихся в литературе дефиниций этого понятия дан в монографии М.С.Кагана [см. 144]. Наш общий подход к феномену культуры можно назвать деятельностно-символическим. С этих позиций, культура, во-первых, представляет собой совокупность разнообразных символов и символических систем (предметов быта, орудий труда, технических устройств, естественных и искусственных языков, текстов различного рода, произведений искусства, литературы, архитектуры и т.д.), опосредующих отношение человека к природе и взаимоотношения между людьми. Эту функцию опосредования символические системы выполняют потому, что способны, во-первых, нести идеально-информационное содержание, отличное от их непосредственного чувственно-телесного бытия, а, следовательно, обеспечивать творческое со-знание человеческих индивидов в рамках социума. Во-вторых, символический мир культуры — есть важнейшее условие деятельного воспроизводства как телесной организации человека, так и всех жизненно важных сфер и уровней его сознания.

Учитывая проблематику исследования, нас будут интересовать два принципиальных вопроса: 1) насколько способствует современная культура нравственно-восходящему и целостному становлению индивидуального «жизненного мира»?; 2) в каком направлении должен развиваться символический мир культуры и способы человеческого творческого бытия в нем, исходя из развернутых выше представлений о гносеологической структуре и онтологических основаниях бытия сознания?

Начнем с ответа на первый вопрос. Изрядно избитым местом стала констатация общего кризисного состояния современной культуры, по-разному осмысляемому в разных философских и национальных традициях. Попытка дать общую типологию теоретических объяснений причин общекультурного кризиса содержится в статье Ю.Н.Солонина [см. 294]. Специфике проявления глобальных кризисных черт применительно к российской культурной почве посвящен показательный «Круглый стол» «Культура, культурология и образование» во втором номере журнала «Вопросы философии» за 1997 год. Мы в целом разделяем тезис об общесистемном кризисе современной цивилизации, хотя и далеки от какого-либо пессимизма и алармизма, учитывая, что в истории человеческого общества практически не существовало эпох, когда бы современники оценивали свое культурное бытие как благополучное. При этом кризисы всегда так или иначе преодолевались, а культура неизменно возрождалась и расцветала новыми живыми красками. Будем надеяться, что и нынешний кризисный этап ее существования будет преодолен. Другое дело, что для этого надо, как минимум, поставить точный диагноз болезни и, как максимум, осуществить совокупность конкретных сознательных действий, без которых сам по себе «культурный организм» рискует никогда не выздороветь. Мы, конечно, далеки от мысли ставить исчерпывающие философские диагнозы и предлагать универсальные практические рецепты, однако именно проблема сознания позволяет многое по-новому увидеть и объяснить в мучительных коллизиях культурно-символического бытия современного человека.

Прежде всего констатируем: современная культура в лице ее доминирующих символических систем и, соответственно, способов человеческой деятельности (науки, техники, средств массовой коммуникации, предметов повседневного быта и отдыха) не стимулирует восходящего духовного жизнеустроения личности. В ней редуцирована и «приглушена» «софийная вертикаль» — те цели, идеалы и ценности, которые помогают становлению нравственного «я» человека и проявлению его высших сверхсознательных творческих способностей. Напротив, безмерно разросшееся в ХХ столетии «техническое тело» цивилизации направлено по преимуществу на воспроизводство телесного и социального «я» человека, а также на культивирование тех способностей и сфер сознания, которые обеспечивают его бытие в качестве успешно «телесно-потребляющего», «эмоционально-наслаждающегося», «профессионально-специализирующегося», «социально-адаптирующегося» или «делающего личную карьеру» существа — сугубо материально-земного, конечного и смертного. Если вернуться к гносеологической модели сознания, то фактически «горизонтально-ориентированное» «технико-символическое тело» современной цивилизации нацелено на систематическое воспроизводство прежде всего «нижней» (сектора I и III), «тварнософийной половинки» нашего сознания, а из смысловых способностей – в основном на развитие рассудочно-интеллектуальных потенций.

Удел современного «цивилизованного» человека, желающего обрести, сохранить, а тем более повысить свой социальный статус — это прежде всего действие в «тварнософийном» мире материальной объективности; а его интимные переживания, религиозно-философские искания, муки художественного творчества и нравственного выбора — не более чем сфера идеально-субъективного (личного и, лишь благодаря символу, межличностного) душевного и духовного существования, — конечно, необходимого и значимого, но, в сущности, глубоко вторичного и производного по отношению к вещно-природному, вещно-техническому и вещно-социальному окружению. Еще Н.А.Бердяев в свое время проницательно заметил, что «машинная техническая цивилизация опасна прежде всего для души» [32, с.156]. Не случайно у нас, среди, так называемых интеллигентских профессий, сейчас наиболее популярны те, которые обслуживают именно вещно-техническое «тело» цивилизации — экономисты, финансисты, управленцы, юристы. Мало того, даже для современного интеллигента-философа (не говоря уж о других гуманитариях!), да еще воспитанного в атеистическом духе, все рациональные разговоры об объективности духа, «богософийных» слоях бытия, возможности внесимволической интерсубъективности, самосозидании и т.д., зачастую кажутся чем-то странным, наивным, и даже неприличным, словно сама тематика грозит ему потерей лица. Он не прочь поразмышлять на эти темы наедине с самим собой, редко — в кругу близких друзей, но доказательно-публичное обсуждение подобных тем среди коллег-профессионалов представляется ему чем-то явно неуместным, косвенно ставящим под угрозу его профессиональный социальный статус. Но даже если философия — краеугольная ипостась духовного творчества и сфера по-настоящему «высокой» культуры — испытывает «комплексы» при обсуждении аутентичной для себя тематики и подвергается все возрастающему “давлению на понижение” технической и социально-бытовой сфер жизнедеятельности, то еще более негативные и разрушительные процессы характерны для других сфер духовной культуры общества. Как верно подмечает Г.С.Кнабе, «престижно и комфортно ориентированный современный быт начинает монополизировать,... себе подчинять,... судить все явления духовной жизни по своим критериям, а те, которые втянуть и подчинить не удается, воспринимает как неадекватные ценностям простого человеческого существования, как слишком над ним возвышающиеся или от него отклоняющиеся, а потому ненужные, «заумные», раздражающие. Постепенно раздражение начинает вызывать все, несводимое к жизненной эмпирии и повседневному интересу. В ориентации на бытие как быт, на немудрящую непреложность повседневного существования как главную ценность раскрывается потенциально деструктивный и антикультурный смысл» [159, с.43-44]. Анализируя диалектику «высокой» и «низкой» культур в истории, В.В.Миронов справедливо замечает, что на современном этапе бурного технико-информационного развития общества «”низовая”, массовая культура начинает в каком-то смысле доминировать, по крайней мере временно, подавляя “высокую”» [216, с.10]. Развивая удачную метафору автора о «затянувшемся карнавальном шествии, которое превратилось в реальность» [Там же], можно сказать, что нет ничего опаснее «культурного низа», самовольно и самодовольно занимающего место «культурного верха». Говоря же языком нашей работы, нет ничего более разрушительного для «жизненного мира» личности, нежели чувственно-телесная и рассудочная «тварнософийная майя» сознания (со всеми оговорками, которые мы сделали по поводу данного словосочетания во втором параграфе третьей главы), силящаяся дискредитировать и подавить бытие «богософийных» слоев бытия и соответствующих способностей сознания. В свое время еще В.С.Соловьев мудро подметил: «Человек, который довольствуется своей человеческой ограниченностью и не стремится выше, неизбежно тяготеет и ниспадает до уровня животности» [293, 2, с.604].

В таких условиях рождаются на одной стороне — самодовольные филистеры и бездумные потребители, а на другой — агрессивные карьеристы и властолюбцы. Когда в культуре нет безусловного примата духовно-нравственной вертикали, в хорошем смысле слова аристократического (от греч. aristos — лучший) идеала, — тогда у человека может не только не сформироваться нравственное «я» (не говоря уж о проявлении глубинного Я), но и его социальное «я» принимает извращенные формы или сугубого социального эгоцентризма, или столь же порочного конформизма. Подобного рода угрозы восходящему бытию человеческого «я» были давно и всесторонне осмыслены многими крупными европейскими мыслителями ХХ века. Г.Маркузе говорил об «одномерном человеке»; М.Хайдеггер — о серо-усредненном человеке (das Man); Х.Ортега-и-Гассет поставил свой диагноз «человеку массы»; Э.Фромм выделил некрофильный тип личности, отказывающейся от свободного жизнеустроения и довольствующийся рабскими предрассудками прошлого. М.Бубер подверг уничтожающей критике эгоцентрическое человеческое бытие как «довлеющее себе особенное», а Г.Марсель констатировал экзистенциальные тупики личности, «внутренне загроможденной собой». Каждый из вышеуказанных философов дал свое теоретическое объяснение кризиса культуры, приводящего к столь печальным мутациям личностного «жизненного мира». Но, по нашему мнению, самые лаконичные и точные диагнозы сути современного кризиса культуры поставили еще в начале ХХ века отечественные мыслители П.И.Новгородцев и И.А.Ильин. Так, П.И.Новгородцев в своих последних работах, написанных уже в эмиграции («Демократия на распутье» и «Восстановление святынь») напрямую связал кризис современного ему общества и его культурных институтов, приводящих к «опустошению человеческой души», с отсутствием «абсолютных духовных основ» [240, с.579] и векторов как социального, так и экзистенциального творчества. У современного человека, по мысли П.И.Новгородцева, не осталось духовных святынь, путеводных ценностных «звезд» и идеалов жизнеустроения, спасающих его от нравственного релятивизма, культа телесных удовольствий, скепсиса и эгоизма. Когда человек ни перед чем не благоговеет и ничему, превосходящему его самость, не служит, тогда он неизбежно начинает поклоняться самому себе и служить своим собственным низменным вожделениям. В противовес этой «низовой» антрополатрии («идолопоклонству перед человеком») П.И.Новгородцев выдвигает идею агиократии («власти святынь») – Родины и чести; бескорыстного творчества и трудничества; веры и благоговения перед высокими образцами праведного жизнеустроения. Именно на основе таких святынь, заставляющих личность превозмогать свою телесную ограниченность и узкие социальные роли, должен, по мысли русского философа, «образоваться крепкий духовный стержень жизни, на котором все будет держаться, как на органической своей основе» [там же, с.580]. К сожалению, смерть помешала П.И.Новгородцеву развить свое учение об агиократии.

С несколько иной стороны, но столь же рельефно, обнажает сущность культурного кризиса ХХ века и человеческого сознания И.А.Ильин. По мнению И.А.Ильина, рассудочно-научная и техническая цивилизация — принципиально бессердечна, «в основе ее лежит волевая дисциплина, соображение о пользе и умелая организация, а совсем не любовь, не совесть, не чувство» [141, с.295]. И далее: «Человечество творит свою культуру неверным внутренним актом из состава которого исключены: сердце, совесть, вера, а сила созерцания — заподозрена, осмеяна и сведена к подчиненному, почти подавленному состоянию... Современное человечество, «христианское» и противохристианское, должно понять и убедиться, что это есть ложный и обреченный путь, что культура без сердца есть не культура, а дурная “цивилизация”, создающая гибельную технику и унизительную мучительную жизнь» [Там же, с.296]. Восходящее жизнеустроение и «высокое» культурное созидание — это всегда плод сознательного у-сердия по мнению И.А.Ильина. Учитывая материал последнего параграфа предыдущей главы, у нас есть все основания солидаризоваться с этими выводами «философа волевой идеи».

Однако И.А.Ильин подмечает и еще один важный момент: «бессердечие» культуры проявляется не только в доминировании ее «низовых» технико-телесных и холодно-рационалистических символических систем, но также в расколотости, фрагментарности, отсутствии единого «сердечного» центра в сфере «высокой» (или духовной) культуры [Там же, с.312-316]^[31]. Более того, возможно именно раздробленность самой духовной культуры, с одной стороны, не позволяет ей успешно выполнять синтетически-упорядочивающие и контролирующие функции относительно экспансии телесно-технологического «низа» культуры; а с другой, она самым отрицательным образом влияет на формирование полноценного «жизненного мира» личности.

Сегодня, в конце ХХ века, мы сталкиваемся с удивительным парадоксом: в то время как технико-информационное «тело» современной цивилизации становится все более универсальным и унифицированным, безжалостно «перемалывая» своеобразие материальной культуры, способов быта и коммуникации отдельных этносов и народов, — в то же самое время продолжает нарастать процесс дезинтеграции духовных пластов культуры, давая основания некоторым философам и культурологам говорить скорее о великом Хаосе, нежели о Космосе Духа. В самом первом приближении можно выделить три линии онтологических «разрывов» в ткани современной духовной культуры.

Во-первых, это синхронические «бреши» и лакуны между важнейшими духовно-символическими системами культуры (религией, философией, наукой, искусством, мистическими учениями). Проявляются они в отсутствии единого языка взаимопонимания и общих точек «духовной опоры», где современный ученый, например, имеет смутное и превратное представление о сути религиозных догматов и специфике художественного мирочувствования; а деятель искусства слабо разбирается в типах философского знания и особенностях строгого научного мышления. Более того, даже ученые из различных областей знания, имеющие единый объект научного исследования, зачастую с трудом понимают друг друга; а философы и богословы, придерживающиеся различных религиозно-философских традиций, тратят массу времени и сил на установление элементарного терминологического единства. Здание современной духовной культуры все больше начинает напоминать Вавилонскую башню, где безбрежный плюрализм и хаос идей провоцируют раздробленность, хаос, а в конечном итоге — неизбежную уродливую одномерность в развитии индивидуального сознания. Не случайно все чаще встречаются человеческие типажи с ярко выраженной рассудочно-технократической ориентаций и ущербным образно-художественным мировидением. С другой стороны, широко распространен тип людей с явным преобладанием эмоционально-аффективной компоненты сознания, но с неразвитым и несистематическим логическим мышлением.

Во-вторых, есть все основания говорить о диахронических «разрывах» в ткани современной духовной культуры. Здесь, с одной стороны, ученые и философы питают инстинктивное пренебрежение и высокомерие к древнему знанию и древней мудрости, не отвечающей, с их точки зрения, стандартам строгой научной рациональности и теоретической доказательности. С другой стороны, многие так называемые «специалисты по эзотерическому знанию» и исследователи восточных психотехнических традиций впадают в другую крайность. По их мнению, современная наука и философия не могут дать живого и целостного знания о человеке и Космосе, не способны уяснить древних откровений. Безусловное возвращение к архаическим культам, символам и внерациональному отношению к миру — единственное условие спасения земной цивилизации и человеческой души.

Наличие этих полярных, но равно тупиковых позиций — свидетельство серьезного диахронического «надлома» в современной духовной культуре, чреватого опасным возрождением как самого черного оккультизма и колдовства, крайне опасных для человеческой психики, так и не менее тревожным распространением новых антигуманных технократических проектов типа «золотого миллиарда» или ракетно-технического освоения солнечной систем ради ее последующего заселения. Как влияет эта ситуация на отдельного человека — известно! Вместо гармоничного становления всех сфер и способностей сознания, обеспечивающих многомерное мировидение и миропонимание, мы имеем дело с чудовищной — воистину, антисофийной — мировоззренческой «окрошкой» в головах людей, где наивная вера в чертей и всемогущих колдунов уживается с технократической мифологией, а отношение к миру на уровне рассудочного дискурса — с гипертрофированным интуитивизмом, причем самого низкого уровня.

Выше мы уже отмечали одну чрезвычайно важную закономерность: чем успешнее развивается современная рациональная мысль, тем в большей степени она обнаруживает глубокий смысл древнего знания, полученного за счет использования преимущественно интуитивных способностей сознания. И наоборот: чем глубже мы проникаем в сокровенные пласты древнего ведения, тем больше убеждаемся в органической связности и единстве современных научных достижений. Культурная «крона» все больше срастается с «корнями»; прошлое протягивает руку будущему; рационально-понятийные формы познания заставляют обращаться к непосредственным методам постижения реальности, которые лучше культивировались нашими предками. Думается, что процесс сознательного выявления исторического потенциала духовной культуры и устранения диахронических лакун шел бы сегодня более интенсивно, без оккультно-технократических крайностей и культурно-психологических патологий, если бы не существовало третьей линии онтологических «разрывов» в «теле» современной духовной культуры.

Их можно было бы назвать метакультурными «разрывами». Имеется в виду существование особых культурно-географических миров (Запада, Востока и России) в рамках единой человеческой цивилизации, которые существенно разнятся между собой по ценностным доминантам экзистенциального и социального бытия, по направленности познавательных стратегий, по роли тех или иных символических систем культуры в их существовании. Мы не будем подробно останавливаться на объективных основаниях выделения культурно-географических миров и на отличительных характеристиках их цивилизационного бытия, поскольку данный вопрос специально рассматривается в одной из наших работ [см. 125]. Отметим лишь, что реальное наличие метакультурных «разрывов», свидетельствующее о дефиците взаимопонимания между различными традициями, подтверждается многочисленными эмпирическими фактами. С одной стороны, налицо феномен искусственных и бездумных инокультурных заимствований, которые, попав на чуждую культурно-национальную почву, приобретают уродливые и даже разрушительные формы существования. Это произошло, например, с восточной психотехникой на Западе или с западным стилем шоу-программ, кинематографа и рекламы в России. С другой стороны, бесперспективной является стратегия навязывания другой культуре своих собственных культурных ценностей и стандартов миропонимания. Сегодня становится все более очевидной бесплодность и вредоносность попыток как «вестернизации» Востока, так и «ориентализации» Запада, не говоря уж о попытках искусственно-химерически «вестернизировать» или «ориентализировать» Россию.

Словом, «разрывы» и «лакуны» в духовной культуре — являются теми «черными прорехами» духа, которые, засасывая в свою сатанинскую воронку массовое сознание, постоянно провоцируют и порождают антисофийные хаотические всплески и флуктуации, грозящие разрушением всему зданию человеческой культуры. Наш общий ответ на поставленный в начале параграфа вопрос сводится к следующему: современная культура, в силу отсутствия в ней примата духовной «вертикали» и внутренней раздробленности своих собственно духовных составляющих, не способствует, а скорее препятствует нравственно-восходящему и целостному бытию индивидуального «жизненного мира». По большому счету, она сегодня глубоко антисофийна, (т.е.«горизонтальна» и телесна), хотя, естественно, это не означает, что сознательно по-ступающая вверх личность не найдет в «запасниках» культуры и ее современных исканиях никакой духовной поддержки. Речь в данном случае идет о доминирующей тенденции, а не об отклонениях и частных вариациях. В любом случае, сегодня, как никогда актуально, чтобы личная софийная воля к духовному восхождению вверх по ступеням совершенствования органически дополнялась соборной волей к сознательно-ответственному преодолению «разрывов» между различными сферами духовной культуры и национальными традициями. Весь вопрос состоит только в том, какие из существующих стратегий интеграции являются наиболее плодотворными с точки зрения формирования гармоничного и софийно укорененного мировоззрения человека XXI века?