Общее и сравнительно-историческое языкознание начала XIX века 3 page

,, шествования языка, признавали только индивидуальный язык. ^ Гумбольдт затронул большой комплекс вопросов, связанных с про­блемами сущности языка и его функционирования, но центральной в его лингвистической теории стала проблема внутренней формы языка. Язык, по мнению Гумбольдта, состоит из мко-

¹ Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка..., с. 69— 70.

жества элементов: слов, правил, аналогии, всякого рода исклю­чений и т. п. Основу, которая позволила бы соединить эти разрознен­ные части в единое целое, Гумбольдт видит в форме языка. Определяя язык как средство познания и выражения «народного духа», он ука­зывает, что «постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей артикулированный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка». Здесь видно стремление Гумбольдта представить внут-реннюю_ф_ор_му языка как специфический для данного языка способ.Зйеданения"звукового материала и психического содержания", «духа народа». Однако гумбольдтовское понимание «духа народа» носило идеалистический характер. Раскрывая одно неопределенное понятие через другое неопределенное понятие, Гумбольдт как бы предвидит упреки в абстракции понятия формы языка. Было бы неправильно, по его мнению, рассматривать форму языка как нечто достоянное и единообразное, т. е. как способ соединения понятия со звуком, как умозаключение, не имеющее реального бытия, так как «в действитель­ности она представляет собой сугубо индивидуальный способ, по­средством которого народ выражает в языке мысли и чувства». В этом определении внутренняя форма языка выступает как средство выра­жения народного, или национального, духа. «Дух народа» сперва объективируется во внутренней форме, а затем уже выражается с по­мощью языка, который и является духовным воплощением индиви­дуально-народной жизни.

И, наконец, под формой языка Гумбольдт понимает совокупность всех языковых элементов как в индивидуальном их употреблении, так и в общественно закрепленном использовании языка. «Вообще понятием формы отнюдь не исключается из языка все фактическое и индивидуальное; напротив того, в него включается только действи­тельно исторически обоснованное, точно так же, как и все самое индивидуальное». Все специфически языковые элементы входят во внутреннюю форму, не как изолированные факты, а образуя определен­ное целое («форма языка, в противоположность материи, есть вос­приятие отдельных элементов языка в их духовном единстве»).

Гумбольдт придавал чрезвычайно большое значение изучению формы языка, так как она позволяет установить, каким путем выра­жается мировоззрение народа, и отличить один язык от другого. Однако, следуя философской концепции Канта о непознаваемости вещей, Гумбольдт считает, что нам не дано познать форму языка во всей ее совокупности, а потому и описание языка не может быть аб­солютно полным.

Гумбольдт утверждает, что язык является формой и ничем больше.! Отсюда очевидно следует, что под формой языка разумеется не только!. так называемая грамматическая форма. Различие между грамматикой и лексикой имеет, по мнению Гумбольдта, лишь практическое значе­ние для изучения языков, но для познания я з ы к а не устанавливает ни границ, ни правил. Понятие формы языка выходит далеко за пре­делы правил словосочетания и даже словообразования (Гумбольдт считает возможным применить понятие формы к корням и основам).

Таким образом, под формой языка понимается весь язык в целом, включая грамматические способы выражения, фонетику и лексику.

Для определения языка как формы Гумбольдт устанавливает понятие материи (субстанции). Материя имеет в языке относи­тельное значение: определить ее можно только по отношению к чему-либо. В основе языка лежат субстанции, которые Гумбольдт называет «действительной материей». Это, с одной стороны, звук вообще, а с дру­гой — совокупность чувственных впечатлений и непроизвольных дви­жений духа, под которым в данном случае понимается мысль.

Материя, считает Гумбольдт, противостоит форме. Это противо­поставление можно понять, если иметь в виду, что внутренняя форма языка служит выражением «народного духа», т. е. является социаль­ным явлением, а материя в виде двух субстанций выходит за'предёлы языка, т. е. является несоциалыгой. И вместе с тем материя связана с формой языка («в абсолютном смысле в языке не может быть материи без формы»). Более того, то, что в одном случае считается материей, в другом может быть формой. Так, заимствуя чужие слова, язык может рассматривать их как материю, но только по отношению к данному языку. В глубоком проникновении во взаимоотношения формы языка и его материи проявилась диалектика Гумбольдта.

Гумбольдт дифференцировал понятие формы языка, разграничивая внешнюю и внутреннюю формы. Такое деление языка некоторые язы­коведы связывают с выделением Гумбольдтом двух субстанций: внеш­няя форма является звуковой формой и представляет внешний, мате­риальный аспект, а внутренняя форма является формальной организа­цией психической, ментальной субстанции, представляющей нема­териальный, идеальный аспект; язык — единство материального и идеального.

Гумбольдтовская концепция взаимоотношений формы и субстанции особенно четко проявляется при анализе звуковой формы, в частности при определении понятия артикулированного звука. Звуковая форма, благодаря общности звука и мысли, теснейшим об­разом связана с обозначением предметов. Как же осуществляется процесс соединения звука и мысли, понятия? «Эта деятельность,— пишет Гумбольдт,— начинается уже с первичного его элемента — артикулированного звука, который становится артикулированным только вследствие процесса оформления». Он проводит четкое разли­чие между звуком как физиолого-акустическим явлением и артикули­рованным звуком как функциональной категорией. К звуковой арти­куляции способны животные и люди, но в нечленораздельном звуке, отмечает Гумбольдт, проявляет себя чувствующая сущность, а в члено­раздельном — мыслящая. В отличие от животных, у человека наблю­дается четкая определенность речевого звука, которая необходима разуму для восприятия предметов. Звуки голоса, благодаря его физи-» ческим свойствам, допускают безграничное множество модификаций. Однако не все видоизменения звуков играют в языке одинаковую роль. Если звук порождается «намерением и способностью значить», если он оформляется, т. е. подвергается действию мысли, опосредуется ею, то тогда язык становится артикулированным, т. е. обладает определен-

ной функцией, что-то значит. Начав с анализа взаимоотношений формы и субстанции, Гумбольдт, рассматривая артикулированный звук, подходит к понятию фонемы, детально разработанному в дальнейшем И. А. Бодуэном де Куртенэ (см. гл. 10, § 6). Гумбольдт подчеркивает, что способность артикулировать значимые звуки как способность су­губо человеческая теснейшим образом связана с мышлением.

Звуковая форма языка, указывает далее Гумбольдт, составляет ведущий принцип различия языков. Таким образом, звуковая форма языка, тесно связанная с понятием («внутренними духовными силами»), определяет индивидуальную форму каждого языка. Изучение и опи­сание связей звуковой формы с понятием составляет задачу языкового анализа.

Сложность формулировок и противоречивость изложения значи­тельно усложняют понимание положения Гумбольдта о внутренней форме языка. Недаром все последователи Гумбольдта по-разному ис­толковывают понятие внутренней формы языка. Советский языковед Рамишвили справедливо считает, что для нас чрезвычайно важно то, что Гумбольдт обрисовал место внутренней формы языка и в известной степени охарактеризовал ее природу: внутренняя форма не только ор­ганизует субстанцию, но от нее зависит, по существу, и организация внешней структуры; наличие внутренней формы позволяет различать и сравнивать языки. Важно еще отметить, чтс?внутренняя форма языка понимается Гумбольдтом как такая структура, в которой «каждый отдельный элемент существует благодаря другому», что аналогично современному пониманию языка как системы.

§4. ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

Проблема соотношения языка и мышления интересовала многих ученых начиная с античного периода. Господствующими были взгляды представителей логической школы, согласно которым существовала полная тождественность между категориями языка и мышления. По мнению логицистов, слова выражают понятия, а предложения — суж­дения. Категории мышления у всех людей одинаковы, следовательно, и грамматика должна быть единой. Следствием такого взгляда на соотношение языка и мышления явилась Грамматика Пор-Рояля.

В. Гумбольдт в работе «О различии строения человеческих языков...» во многих отношениях поколебал казавшиеся незыблемыми взгляды логицистов и высказал много новых интересных, зачастую противоре­чивых мыслей. Он исходит из правильного положения, что «язык есть орган, образующий мысль. Умственная деятельность — совершен­но духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно — посред­ством звука речи материализуется и становится доступной для чув­ственного восприятия. Деятельность мышления и язык представляют | поэтому неразрывное единство. В силу необходимости мышление «всегда связано со звуком языка, иначе оно не достигает ясности и представление не может превратиться в понятие. Неразрывная связь мышления, органов речи и слуха с языком обусловливается первич-

пым и необъяснимым в своей сущности устройством человеческой при­роды». Связь языка и мышления настолько безусловна, что «язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека».

Рассматривая вопрос о соотношении языка и мышления, Гумбольдт старается показать, каким образом происходит соединение понятия как категории мышления со звуком: «Обозначать понятие звуком — значит, соединять две вещи, которые никогда не могут совершенно перейти одна в другую. Тем не менее понятие не может отрешиться от с л о в а, как человек не может скинуть с себя своей физиономии. Слово есть индивидуальная физиономия понятия, которое, захотез сбросить ее с себя, только переменило бы одно слово на другое, и стало быть, все же явилось бы в слове»¹.

Гумбольдт считает, что звук и понятие совершенно различны по своей природе, поэтому для соединения их в слове нужно нечто третье, в чем бы они сходились. Посредник этот всегда берется из области внешнего или внутреннего чувства, внешней или внутренней деятель­ности. Деятельность чувства проявляется в том, что субъект (человек), сталкиваясь с каким-нибудь предметом, посредством мышления обра­зует представление об этом предмете. Это представление, противопо­ставленное субъективному моменту (акту восприятия его человеком), превращается в объект. «Таким образом,— пишет Гумбольдт,— пред­ставление объективируется, не отрываясь в то же время от субъекта. Л все это возможно лишь с помощью языка; без описанного процесса объективизации и возвращения к субъекту <...> невозможно обра­зование понятий, а тем самым и действительного мышления».

Справедливо указывая, что человек познает окружающую его действительность индивидуальными способами познания- и чувство­вания, т. е. субъективным образом, Гумбольдт придает субъективной стороне главенствующее значение, полагая, что «так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отноше­ние к предметам целиком обусловлено языком». Таким образом, язык занимает промежуточное положение между человеком и воздействую­щей на него природой. Национальный характер языков, считает Гум­больдт, состоит «в особенном способе соединения мысли со звуками». Постановка вопроса о способе связи между словом и понятием состав­ляет одну из главных заслуг Гумбольдта перед мировым языкознанием. И в наши дни эта проблема находится в центре внимания лингвистов. 1 Выдвинув тезис о неразрывном единстве языка и мышления, Гумбольдт, однако, говорит о том, что «дух человека постоянно силится освободиться от уз языка: слова стесняют внутреннее чувство, которое всегда полнее их содержания, и часто угрожают подавить его особенные оттенки своей природой, которая слишком материальна по звуку и слишком абстрактно обща по значению»². Более того, он полагает, что язык, хотя и связан с духовным бытием человека, вместе с тем имеет и самостоятельную жизнь, причем "он как бы господствует над человеком. С одной стороны, язык и мышление возникают одновре-

¹ Гумбольдт В. О различии организмов человеческого язика..., с. 103.

² Т а м ул е.

менно, а с другой стороны, «потребность понятия и вслед затем выработка его всегда должны предшествовать слову, которое есть выражение понятия уже на степени совершенной ясности»¹. Хотя от­дельные мысли Гумбольдта исключают друг друга, все же основным для него является положение о тесной связи мышления со звуковой стороной языка; язык он представляет как связь звука с мыслью.

Гумбольдт неоднократно подчеркивал, что слово не является экви­валентом чувственно воспринимаемого предмета: оно даже не содержит в себе готового понятия, а только побуждает человека определенным способом создавать понятие. Каждый человек образует понятие об одном и том же предмете по-своему. Как же в таком случае достигается понимание? По Гумбольдту, люди понимают один другого не потому, что заставляют друг друга воспроизводить одно и то же понятие, а потому, что «своими словами трогают один в другом одни и те же кольца цепи умственных представлений и произведений мысли, по­падают в один и тот же лад умственного инструмента, вследствие чего и происходит в каждом соответствующее, но отнюдь не вполне одина­ковое понятие»². Например, под словом лошадь мы разумеем одно и то же животное, но каждый из нас соединяет с этим словом свое особое пред­ставление. Процесс понимания возможен все-таки потому, что способ⁴ „соединения понятия со звуком является общим для определенного „народа, устанавливается единая национальная форма, которой «умет-, венная особенность одного народа отличается от подобной особенности всякого другого». Конечно, понимание достигается не единым для данного народа способом соединения понятия со звуком. Каждое поня­тие, отражая группу предметов объективного мира в их общих и су­щественных свойствах, уже включает момент отвлечения от индиви­дуальных свойств этих предметов. Таким образом, понятие отражает общее, которое, запечатлеваясь в сознании определенного коллектива людей одинаковым образом, делает возможным взаимопонимание, процесс общения.

§5. УЧЕНИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И РАЗВИТИИ ЯЗЫКА. МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВ

По вопросу о происхождении языка суждения В. Гумбольдта также противоречивы. Гумбольдт подчеркивает, что первоначальные истоки языка остаются для нас непостижимой тайной. В своей первой языко­ведческой работе «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» он связывает вопрос о появлении языка с вопросом о происхождении человека: «Человек есть человек только благодаря языку; а для того, чтобы создать язык, он уже дол­жен быть человеком. <...> Поэтому язык невозможно представить себе как нечто заранее данное <...>. Язык, безусловно, возникает из человека». Язык, по мнению Гумбольдта, невозможно придумать, поэтому его нельзя признать сознательным творением человеческого

¹ Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка..., с. 19.

² Т а м же, с. 188.

разума. Язык не есть обнаружение человеческого инстинкта, которое можно было бы объяснить физиологически. Язык не является также актом произвола или непосредственного самосознания. Гумбольдт! «опрос о происхождении языка связывает с практическими {потребностями человека («организм языка возникает из присущей Iчеловеку способности и потребности говорить; в его формировании участвует весь народ»). Борьба за существование заставляла человека искать союза с другими людьми, требовала общения с помощью языка. Развивая эту мысль, Гумбольдт справедливо указывает, что «отдел ь-н о е лицо всегда зависит от своего целого: от народа, от племени, к которому принадлежит народ, от целого человечества. Его жизнь, с какой стороны ни возьмем ее, связана с обществом»¹. Поэтому он закономерно приходит к признанию социальной природы языка, подчеркивая, что «язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим». Социальный характер языка обусловил и его функции — назывную и коммуникативную: «язык функ­ционирует в качестве обозначения предметов и как средство общения». Материалистические взгляды Гумбольдта на происхождение языка составляют сильную сторону его мировоззрения. Однако методологи­ческой основой его теории была идеалистическая философия. Метафи­зическая идея абсолютного «духа народа» заставила его прийти к сле­дующим выводам: «Язык не есть произведение деятельности, а не-л вольное излияние духа, не дело народа, а дар, назначенный ему в удел / его судьбою»; язык «происходит в человеке из глубины его индиви­дуальности, для него самого неисследимой, и из д е я т е л ь-н о с т и дарованных ему сил» ², что сводит на нет тезис о социальном характере языка.

Гумбольдт был непоследователен и в решении вопроса о соотноше­нии социального и индивидуального в языке. Он отмечает в языке два противоположных качества: а) каждый язык способен как бы делиться па бесконечное множество языков отдельных представителей одного и того же народа и б) все множество языков является одним целым. Это свойство языка отражается на функционировании языка в об­ществе: «...Язык имеет самостоятельное бытие, и хотя действительную жизнь получает только в употреблении между людьми, но в то же время, в существе своем, он не зависит от отдельных лиц»³.

Диалектический характер языка, включающего в себя и индиви­дуальность, и всеобщность, сказался, по мнению Гумбольдта, и в его происхождении: язык возникает одновременно и у отдельного чело­века, и у всего народа. Раз возникнув, язык непрерывно развивается. Вслед за романтиками, подобно Я. Гримму, Гумбольдт выделяет два периода в развитии языка,. На первом этапе идет очень деятельное звукотворчествб. В эпоху образования форм «народный дух» больше занят самим языком, способом выражения, нежели тем, что выражается

(формирование языка в этот период Гумбольдт сравнивает с образова­нием кристаллов в природе). Богатство и полнота форм языка компен­сируют примитивное мышление.

На втором этапе в развитии грамматической формы языка насту­пает застой. В этот период бурно развивается мышление, и именно в это время каждый язык приобретает свой колорит и характер. Гум­больдт, признавая искусственность такого деления на два периода, считает, что в истории человечества или определенного народа нет этапа, для которого было бы характерно одно строение языка.

Условия возникновения языка допускают такое разнообразие его структуры, что практически невозможно дать полную классификацию языков. Трудность такой классификации Гумбольдт усматривает в том, что не все языки еще изучены, т. е. состояние современного ему языкознания не давало возможности установить систему связей между разноструктурными языками. Тем не менее он признает, что между языками есть что-то, что их объединяет: «Так как природ­ная способность говорить есть общий дар всему челове­честву и каждый человек имеет в себе ключ к пониманию всех языков, то значит, что форма всех языков в сущности одинакова и во всех должна достигать общей цели языка» ^г.

В то же время главное и самое резкое различие между языками Гумбольдт видит в том, как, в какой мере тот или иной народ отражает в своем языке объективную реальность или субъективную деятель­ность. В гумбольдтовском понимании национальное своеобразие язы­ков сказывается в различном соединении вещественного материала и формирующего его духа. Языки не могут иметь одинакового строе­ния, писал Гумбольдт, потому что носящие их народы различны, пе одинаковы и условия их существования. Кроме того, у народов различна степень и форма синтеза между внутренней формой языка j и звуком. Поэтому, рассмотрев строй языков, Гумбольдт делит их | на «совершенные» и «несовершенные», в зависимости от формы. У всех | народов, имеющих «несовершенные» языки, синтез внутренней формы языка и звука или слаб'от природы, или подавляется и искажается вмешательством какого-либо обстоятельства. В высшей степени «со­вершенное» строение языка проявляется в полном соединении движе­ния мысли и языка.

Синтез внутренней формы языка и звука с наибольшей полнотой отражается в грамматическом строении языков: в образовании пред­ложения, в производстве слов посредством флексий и аффиксов. Поэтому в основу своей морфологической классификации Гумбольдт кладет структур у.с. ло в а, ибо «слово есть полный, распустив­шийся цвет языка; в слове язык дает свое оконченное произведение»², и грамматический метод образования предложения.

В зависимости от особенностей строения слова и структуры пред­ложения Гумбольдт подразделяет все языки мира на четыре типа или формы: флективные, изолирующие (аморфные), агглютинирующие

'Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка..., с. 29. ^s Там ж с, с. 7, 278. ³ Т а м ж е, с. 60.

'Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка... с. 279. ² Т а м ж е, с. 72.

и инкорпорирующие. Наиболее «совершенны», по его мнению, флектив­ные языки, так как в их «строго-правильной» форме полнее всего проявляется синтез внешней и внутренней формы. Ближе всего к этому типу индоевропейские (санскритские, по терминологии Гумбольдта) языки: единство слова в них обеспечивается внешней и внутренней флексиями, тесным слиянием корня и суффиксов, ударением. Благо­даря наличию флексий и четкой грамматической формы, в «правиль­ных» языках легко вычленяется предложение. К языкам «строго-пра­вильной» формы принадлежат и семитские языки, в которых имеется чистейшая флексия.

Гумбольдт противопоставлял языки «строго-правильной» формы языкам «несовершенным». Таковыми он объявлял агглютинирующие (тюркские, финские), инкорпорирующие (языки американских индей­цев, палеоазиатские языки) и изолирующие (китайский). Самым «несовершенным», по Гумбольдту, является китайский язык, ибо в нем не выражены формальные отношения.

Поскольку языки могут быть «совершенными» и «несовершенными», а язык можно считать показателем умственного развития народа, то Гумбольдт закономерно приходит к выводу, что «несовершен­ный язык ближайшим образом доказывает... меньшую степень силы, направленной на язык, не решая вопроса о других у м с т-венных преимуществах говорящего им народа». Правда, он тут же добавляет, что «каждый язык обладает гибкостью, которая позволяет ему все воспринимать в себя и всему давать из себя выраже­ние»¹, что такое «осуждение» языков он почел бы унизительным для человечества в его самых «человечественных способностях».

§6. АНТИНОМИИ ЯЗЫКА i Противоречивые свойства языка В. Гумбольдт пытался сформули­ровать в виде антиномий, в существовании которых он видел диалектику языка. В работе «О сравнительном изучении языков...» Гумбольдт писал, что «сущность языка беспрерывно повторяется и концентрически проявляется в нем самом; уже в простом предло­жении, основанном на грамматической форме, видно ее завершенное единство, и так как соединение простейших понятий побуждает к дейст­вию всю совокупность категорий мышления, где положительное есть отрицательное, часть — целое, единичное — множественность, следст­вие — причина, случайное — необходимое, относительное — абсолют­ное, измерение в пространстве — определение во времени, где одно ощущение находит себе отклик в другом, то как только достигается ясность и определенность выражения простейшего соединения мысли, в изобилии слов оказывается представленным язык как целое». От признания этих диалектических противоречий он переходит к раскры­тию духа и внутренней сущности языка, показывая, что язык как целое состоит из противоречащих друг другу понятий и что именно эта противоречивость и определяет характер языка.

¹ Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка..., с. 283, 285.

\ Антиномия языка и мышления. С одной стороны, язык есть орган, образующий мысль. Без языка невозможно образование понятий; понятие не может отрешиться от слова; слово есть индивидуальная физиономия понятия; слово является единством звука и понятия; между словами и понятиями должно быть соответствие — этими и многими другими положениями Гумбольдт всячески подчеркивает мысль о неразрывном единстве языка и мышления. С другой стороны, «дух человека» постоянно стремится освободиться от"уз язьша, ибо слова стесняют внутреннее чувство. И это, по Гумбольдту, лишь обо­гащает язык средствами выражения. «Из взаимообусловленной зави­симости мысли и слова явствует, что языки являются не только средст­вом выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной».

Антиномия произвольности знака и мотивированности элементов г зыка. Слова—знаки отдельных понятий, считает Гумбольдт, слово облекается в звуковую форму. Звуки и понятия по природе своей различны: звук служит для человека представителем предмета; поня­тие является выражением нашего взгляда на предмет, формирование понятий представляет собой внутренний процесс. По мнению Гум­больдта, нет близких отношений, связей между звуковым выражением и понятием: «И в этом случае слово не является эквивалентом чувст­венно воспринимаемого предмета, но пониманием его, закрепляемым в языке посредством найденного для него слова». Что же касается мотивированности элементов языка, то тут есть определенная система, проявляющаяся в том, что «общие отношения подлежащих обозначе­нию отдельных предметов и грамматические формы основываются большей частью на общих формах воззрения и логических отношениях понятий», т. е. обусловливаются внутренними закономерностями языка, всей его структурой.

Антиномия объективного и субъектисчого в языке. «Являясь по отношению к познаваемому субъективным, язык по отношению к че­ловеку объективен» — этого противоречия нельзя и не должно избе­гать, утверждал Гумбольдт, ибо «язык мне принадлежит, потому что я воспроизвожу его моею собственною деятельностью; но так как я вос­произвожу его так, а не иначе потому, что так говорят и говорили все поколения, передававшие его друг' другу до настоящего времени, то меня, очевидно, ограничивает самый язык. Но то, чем он ограничивает меня, давая известное направление моей деятельности, происходит в нем от общечеловеческой природы, которая принадлежит мне на­равне со всеми, и потому чуждое мне в языке кажется мне таким только в известный момент моего индивидуального существования, а не по основному и истинному существу моей природы»¹. Эта антиномия не­обходима, так как, по Гумбольдту, язык, переходя от всего ограни­ченного индивидуального к всеобъемлющему бытию, становится вели­ким средством преобразования субъективного в объективное.

Антиномия языка как деятельности и как продукта деятельности. «Язык нельзя представлять раз навсегда готовым материалом, который

можно перечесть во всем его количестве и весь усвоить себе мало-помалу: его надобно представлять вечно возрождающимся по определенным законам» ¹. По своей сущности язык есть нечто по­стоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее; язык есть деятельность. А потому его определение может быть только гене­тическим. Таким образом, Гумбольдт верно считал постоянное раз­витие основой существования языка.

Антиномия устойчивости и движения в языке тесно связана с по­ниманием языка как деятельности и как продукта деятельности. Язык вечно изменяется и в то же время необыкновенно устойчив. Из этого следует, что в любой данный момент язык есть нечто по­стоянное и вместе с тем преходящее. Каждый индивид вносит свои изменения в язык, но в то же время он воспринимает язык таким, каким он нам дан предшествующими поколениями.

Антиномия целого и единичного в языке. Высказывая мысль о господстве языка над человеком, Гумбольдт подчеркивает положение о том, что язык принадлежит одновременно и отдельному человеку, и всему коллективу. С этой антиномией связано другое положение Гумбольдта: «...Хотя действительную жизнь [язык.— Ф. Б.] получает только в употреблении между людьми, но в то же время, в существе своем, он не зависит от отдельных лиц»². И в то же время Гумбольдт утверждает, что всякий язык раскрывается во всей полноте своей особенности только в живом употреблении, в речи говорящего лица. Важно, что в то время, когда ученые увлекались познанием мертвых, классических языков, Гумбольдт обратил внимание на необходимость изучения живого, народного словоупотребления.