Старость. Психологическая литература, посвященная старческому возрасту (по-прежнему скудная), как правило, рассматривает этот период как время упадка

Психологическая литература, посвященная старческому возрасту (по-прежнему скудная), как правило, рассматривает этот период как время упадка. Раз за разом указывается, что пожилые люди должны справиться с рядом физических и социальных утрат. Они утрачивают физическую силу и здоровье; теряют работу и значительную часть до­хода после выхода на пенсию; и, с течением времени, теряют своих суп­ругов, родственников и друзей. В равной степени мучительно и то, что они сталкиваются с неизбежной утратой статуса, которая в Америке сопровождает старение, отсутствие активности и «бесполезность» (см. Gitelson, 1975; Havighurst, 1952,1968). Недавно ряд психологов попы­тались нарисовать более оптимистическую картину. Хотя и признавая многие проблемы и потери, эти психологи говорят, что старость может приносить удовлетворение и обеспечивать новый опыт — «пока чело­век активно участвует в жизни среды» (Cole & Cole, 1993, p. 671; см. также P. S. Kaplan, 1998, р. 465).

Взгляд Эриксона был направлен совсем в другую сторону. Он не проявлял особого интереса к активности и полезности пожилого человека или к его участию во внешних делах. Вместо этого он со­средоточил свое внимание на внутренней борьбе этого периода — борьбе, которая связана с мучительными чувствами, но обладает потенциалом для внутреннего роста и мудрости. Он назвал эту борь­бу целостность эго против отчаяния (ego integrity versus despair).

Когда старые люди сталкиваются со смертью, то занимаются, как предполагал Эриксон, тем, что принято называть обзором жизни (Butler, 1963). Они оглядывают свою жизнь ретроспективным взгля­дом и задают вопрос, была ли она достойной. В процессе этого они переживают предельное отчаяние — чувство, что жизнь была не та­кой, какой она должна быть, но теперь время ушло и нет возможно­сти опробовать альтернативные стили жизни. Зачастую отчаяние прячется за отвращением. У многих стариков отвращение вызывает любая мелочь; для них нетерпимы борьба и ошибки других людей. Подобное отвращение, - говорил Эриксон, в действительности ука­зывает на их презрение к самим себе (Erikson, 1959, р. 68).

Когда старый человек сталкивается с отчаянием, он пытается об­рести ощущение целостности эго. Целостности эго, говорил Эрик­сон, трудно дать определение, но она включает в себя ощущение, что в жизни человека присутствует определенный порядок, и «приятие своего единственного цикла жизни как чего-то, что должно было произойти и что, в силу неотвратимости, не допускает какой-либо замены» (1963, р. 268). Целостность, по-видимому, выражает следу­ющее чувство: «Да, я совершал ошибки, но, учитывая, кем я был в то время и сопутствующие обстоятельства, эти ошибки были неизбеж­ны. Я принимаю их, вместе со всем хорошим, что было в моей жиз­ни». Целостность — это чувство, которое также выходит за рамки «Я» и даже за пределы национальных и идеологических границ. Ста­рый человек, на определенном уровне, испытывает чувство едине­ния «с упорядоченными обычаями отдаленных времен и различных поприщ, как они выражены в незатейливых произведениях и пого­ворках подобных времен и поприщ» (р. 268).

Эриксон (Erikson, 1976) говорил нам, что кризис старости пре­красно проиллюстрирован в фильме Ингмара Бергмана «Землянич­ная поляна». Этот фильм, по словам Эриксона,

Фильм начинается с того, что Борг делает в своем дневнике за­писи, в которых выражает удовлетворение тем, что жизнь смогла ему предложить. Затем на экране показан страшный сон, символизиру­ющий страх смерти у главного героя. Пробудившись, Борг решает добираться до Лунда на автомобиле, а не на самолете, и взять с со­бой свою невестку Марианн, переживающую супружеский кризис, разрешению которого Борг до сих пор отказывался помочь. Оказав­шись в автомобиле, они сразу же начинают ссориться, и Марианн говорит ему, что «несмотря на то что все называют его великим гу­манистом, он — всего лишь старый эгоист» (Bergman, 1957, р. 32). Во время поездки у Борга происходят и другие столкновения с Ма­рианн и прочими людьми, его также посещают яркие сны и воспо­минания о его прошлом. Эти сны и воспоминания вызывают у него чувство крайнего унижения. Он начинает осознавать, что всю свою жизнь был сторонним наблюдателем, занимавшимся морализатор­ством и во многих отношениях неспособным на любовь. Тем самым мы понимаем, что первоначальное ощущение целостности было у Борга поверхностным; представляя себе смерть и обозревая свою жизнь, он видит ее многочисленные неудачи.

В конце концов, однако, прозрение Борга приводит не к оконча­тельному отчаянию, а к новому приятию прошлого. Во время вруче­ния ему Почетной докторской степени, которое теперь становится для него скорее заурядным событием, он начинает видеть «порази­тельную причинность» в событиях своей жизни — прозрение, кото­рое примечательным образом напоминает утверждение Эриксона о том, что целостность эго включает в себя ощущение неизбежной упорядоченности прошлого. В равной степени впечатляет и измене­ние характера Борга. В конце фильма он выражает свою любовь к Марианн и предлагает помощь ей и своему сыну.

Благодаря этому фильму, мы понимаем, почему Эриксон подчер­кивал важность как позитивного, так и негативного полюса своих кризисов. Первоначальное чувство целостности было у Борга по­верхностным и неубедительным. Более содержательное чувство це­лостности появилось у него только после того, как он тщательно изучил свою жизнь и сумел справиться с определенным экзистен­циальным отчаянием (Erikson, 1976, р. 23).

Эриксон и Бергман, таким образом, указывают на внутреннюю борьбу, которую мы склонны упускать из виду, когда смотрим на ста­рых людей. Мы видим их многочисленные физические и социальные трудности и можем сожалеть о том, что старые люди кажутся таки­ми «бесполезными». Мы можем затем попытаться скорректировать свои представления, найдя примеры старых людей, которые более «полезны», энергичны и принимают большее участие во внешних делах. Но мы по-прежнему оцениваем пожилых на основании внеш­него поведения. Мы оказываемся неспособными увидеть внутрен­нюю борьбу. Мы неспособны понять, что тихий старый человек мо­жет решать некоторым образом самый важный из всех вопросов: была ли моя жизнь, подходящая теперь к концу, наполнена смыс­лом? Что наполняет жизнь смыслом?

Эта внутренняя борьба, как правило, превращает старого челове­ка в своего рода философа, и из этой борьбы произрастает такое ка­чество эго, как мудрость. Мудрость может быть выражена многими способами, но она всегда отражает вдумчивую, обнадеживающую попытку найти ценность и смысл жизни перед лицом смерти (Erik-son, 1976, р. 23; 1982; р. 61-62).

Теоретические вопросы

Почему теория Эриксона является теорией стадий

В главах 6 и 7 мы увидели, что Пиаже и Колберг полагали, что когнитивные стадии должны отвечать нескольким критериям. Ста­дии Эриксона больше касаются эмоционального развития, но в ос­нове своей они удовлетворяют тем же критериям. То есть стадии 1) описывают качественно различные модели поведения, 2) охваты­вают общие проблемы, 3) раскрываются в неизменной последова­тельности и 4) являются культурно универсальными. Давайте рас­смотрим эти моменты поочередно.

1. Стадии относятся к качественно различным моделям по­ведения. Если бы развитие было лишь вопросом постепенного ко­личественного изменения, любое разделение на стадии было бы произвольным. Однако стадии Эриксона дают нам полное ощуще­ние того, что поведение в различные моменты качественно различ­но. Дети на стадии автономии выглядят совершенно иначе, неже­ли дети на стадии доверия; они намного более независимы. Дети на стадии Инициативы опять же выглядят иначе. Хотя дети, выра­батывающие чувство автономии, бросают вызов авторитету и дер­жат других людей на расстоянии, дети с чувством инициативы от­личаются еще большей смелостью и воображением, энергично бе­гают повсюду, строят грандиозные планы и осваивают новые виды

деятельности. На каждой стадии поведение имеет свои явные осо­бенности.

Стадии описывают общие проблемы. Как мы подчеркива­ли, стадии относятся к общим характеристикам или вопросам. Эрик­сон вышел за рамки относительно специфической сосредоточенно­сти на телесных зонах, присущей Фрейду, и попытался вычленить общие проблемы в каждый из периодов. Он показал, к примеру, что на оральной стадии важна не столько стимуляция этой зоны, сколь­ко общий модус вбирания и имеющее еще более общий характер раз­витие чувства доверия к своим кормильцам. Таким образом Эрик­сон попытался выделить для каждой стадии наиболее общую про­блему, с которой сталкивается индивид в социальном мире.

Стадии раскрываются в неизменной последовательности. Все теории стадий предполагают некую неизменную последователь­ность, и теория Эриксона — не исключение. Он говорил, что каждая стадия присутствует в той или иной форме на протяжении всей жиз­ни, но каждая достигает своего кризиса в определенное время и в определенном порядке.

Утверждение Эриксона основано на допущении, что его последова­тельность является отчасти результатом биологического созревания. По его словам, ребенок подчиняется «внутренним законам развития, т. е. тем законам, которые в пренатальный период сформировали один его орган за другим и которые теперь создают последовательный ряд потенциальных возможностей для значимых интеракций с теми, кто его окружает» (Erikson, 1963, р. 67). На второй стадии, например, био­логическое созревание возвещает о чувстве автономии. Благодаря про­цессу созревания, дети могут стоять на собственных ногах, контроли­ровать мышцы сфинктера, ходить, произносить слова, такие как «мне», «мое» и «нет» и т. д. На третьей стадии созревание пробуждает новый сексуальный интерес, вместе с такими способностями, как творческая игра, любопытство и энергичное передвижение.

В то же время общественные системы эволюционируют таким об­разом, что приветствуют этот связанный с созреванием внутренний ряд потенциальных возможностей и идут ему навстречу. Например, когда ребенок на стадии автономии демонстрирует новый уровень са­моконтроля, социализирующие агенты считают, что ребенок готов к обучению. К примеру, они начинают приучать его к горшку. Результа­том становится борьба волевых начал между ребенком и обществом, которая порождает кризис этого периода. Точно так же когда дети начинают проявлять слишком большой интерес к сексуальным воп­росам, общество решает, что пора наложить свои особые сексуальные запреты, порождая стержневой конфликт третьей стадии. Таким об-разом, последовательность кризисов вызвана внутренним созревани­ем, с одной стороны, и социальными силами — с другой.

4. Стадии культурно универсальны. Эриксон полагал, что его стадии относятся ко всем культурам. Читатель может видеть, что ста­дии универсальны постольку, поскольку ими управляют процессы созревания, но все же может проявить скептицизм, ибо знает, на­сколько велики различия между культурами.

Эриксон также сознавал огромные различия между культурами. Фактически, одна из его целей — показать, как по-разному культу­ры подходят к стадиям в соответствии со своими разнящимися сис­темами ценностей. Например, в племени лакота период кормления детей грудью отличается большой продолжительностью и снисхо­дительностью; одна из целей этого — сделать так, чтобы дети дове­ряли окружающим и сами стали щедрыми (р. 134-140). Наше обще­ство, напротив, не поощряет зависимость. В сравнении с другими культурами, мы отнимаем наших младенцев от груди очень рано. По-видимому, мы хотим, чтобы наши дети не приучались слишком за­висеть от окружающих или доверять им, а стали независимыми. Независимость и свободное передвижение, по-видимому, являются частью нашего культурного идеала, начиная со времени первых по­селенцев и по настоящий день (глава 8).

Эриксон утверждал лишь то, что все культуры адресуют свое вни­мание одним и тем же проблемам. Все культуры стараются обеспе­чить своих детей постоянной заботой, регулировать их крайнее же­лание делать все по-своему и ввести табу на инцест. И, когда дети подрастают, все культуры требуют, чтобы они научились технологи­ческим приемам и навыкам, присущим данной культуре, обрели ра­ботоспособную взрослую идентичность, завязали узы близости, за­ботились о следующем поколении и смотрели в лицо смерти с чув­ством целостности. Достичь этих целей пытаются все культуры, поскольку сама культура является частью эволюционного процесса; в процессе эволюции те группы, которые оказывались неспособны­ми выполнить эти задачи, имели меньше шансов на то, чтобы вы­жить. Если, к примеру, культуры не могли заставить своих членов пожертвовать частью своей независимости ради нужд других людей (на стадии автономии), начать осваивать навыки и приемы обще­ства (на стадии трудолюбия) и позаботиться о следующем поколе­нии (на стадии генеративности), они, скорее всего, не выживали.

Вопрос иерархической интеграции. Последователи Пиаже, как вы можете помнить, определяют свои стадии в терминах пятой точки; они рассматривают их как иерархические интеграционные системы. У раз­личных авторов это понятие приобретает несколько иной вид, но в те­ории стадий оно в целом означает, что более ранние структуры повтор­но интегрируются в новые, доминирующие структуры. В теории Эрик-сона подобный процесс тоже имеет место на некоторых стадиях, таких как юность. Когда молодые люди обретают новое чувство идентично­сти, они реорганизуют значительную часть своей личности в ходе оп­ределения доминирующих целей или плана жизни. Однако понятие иерархической интеграции относится не ко всем стадиям. К примеру, проблемы на стадии «автономия против стыда и сомнения» не реорга­низуются и не интегрируются повторно в следующую стадию, «иници­атива против вины». Новая стадия просто поднимает новые проблемы, оставляя предыдущую стадию на заднем плане, во многом в той же форме, в какой она была до этого. Тем самым понятие иерархической интеграции, по всей видимости, не характеризует развитие на всех ста­диях Эриксона (см. Kohlberg, 1969a, р. 353).