Декабря, среда

Стоило мне только открыть глаза, как мои внутренности уже разъедало навязчивое чувство вины. Казалось, оно давно уже должно было задушить меня своей желчью. Но оно утихло бы, только испепелив меня изнутри.

Удивлялся ли я тому, что так высоко ценю эту маленькую женщину? Со всеми ее недостатками, с ее, как она не раз выражалась, «грязным» прошлым. Я не до конца знал, что же было с ней. До меня. Но не спрашивал. Не решался? Нет. Просто знал, что пойму сам. Очень скоро. Ведь я любил вдумываться, когда она говорила загадками.

Справляясь с самим собой, с виной, преследовавшей меня, как преступника, я исступленно перебирал ее пряди, нервно исследовал глазами потолок. Я заметил - запах тлеющей ткани за ночь сменился теплым телесным ароматом. «Мое место рядом с тобой», - я подумал про себя и мягко улыбнулся, касаясь губами лба Даши.

Она открыла глаза и только улыбалась в ответ:

- Я очень скоро вернусь, - сказал я, поднявшись с кровати и стоя над ней.

- Ступай, - нежно улыбнулась Даша.

Я сел у подножья кровати, ласково поглаживая ее по щеке, изредка касаясь мягких темных прядей, спадающих на лицо. Кожей на запястье чувствовал ее теплое дыхание. Припал своим лбом к её и застыл. Наверное, минуту я вообще не дышал, а потом сдержанно, но жадно глотал ртом ее дыхание. Каждая секунда казалась последней:

- Я люблю тебя, - прошептал я, произнося расстановочно и с отрывом, чувствуя, как с каждым словом мне становится легче дышать.

Я слепо потянулся к ней, почувствовав, что она уже совсем близко касается моих губ. Подсознательно я ждал невесомых прикосновений, но ее поцелуй оказался крепким, заставившим мое сердце сжаться.

Надо было идти. Ненадолго, но я все еще не мог отпустить ее. Сделав над собой усилие, я в последний раз провел рукой по щеке Даши и рывком кинулся к дверям.

Я вылетел из квартиры, едва ли успев набросить шарф.

Выскочив из подъезда, я, сломя голову, понесся по улице, быстро перепрыгивая ограждения. Шарф то и дело цеплялся за молнию куртки, я вновь и вновь отбрасывал его за плечо. Несколько раз останавливался, жадно вдыхая холодный воздух. Я слышал, как под землей что-то бьется, пульсируя мне в ноги. Казалось, вот-вот я совсем согнусь к земле, сжимая руками горло. Задыхался, так скоро уставая от быстрого бега. Я все еще сладостно чувствовал этот вкус на губах и языке, вкус Дашиных губ, и от этого во мне закипала живая энергия. Я припал лбом к бетонной балке, за которую все это время я держался обеими руками и зажмурился. Сейчас… сейчас отдышусь и побегу.

Послышался выстрел. Потом еще один. Снова!? Я вздрогнул, но даже не обернулся. Глухой звук взаимодействия металла с бетоном заставил все внутри содрогнуться. Пуля прямо в эту самую балку оглушила меня на одно ухо. Почувствовав судорогу в плечах, я крепче припал к стене и несмело открыл глаза. Миллиметраж. В нескольких сантиметрах от моего виска чернело отверстие от чудом обошедшей меня пулей.

Визжа сиренами, мимо пронеслись несколько машин. Спустя несколько секунд я виском почувствовал импульс от бетона, после металлический звон. Взрыв! Голова будто разбилась на несколько невыносимо болящих осколков. На некоторое время мне показалось, что правое полушарие мозга болит сильнее, чем левое. Первые секунды я ничего не видел.

Как только темнота в моих глазах рассеялась, я рывком поднялся и побежал прочь. Расплескивая на бегу кровавые лужи с радужными разводами бензина, я бежал изо всех сил, не останавливаясь и не оглядываясь.

С утра снег сделался тяжелым и рыхлым, как в марте. На нем пятнами шла эта алая краска. Скорее, скорее…

Станция Комсомольская. Метро. Улица. Фонарь. Подъезд. Лестница. Я бежал вверх, перескакивая по три ступеньки. Колючий свитер потом приставал к телу, а в горле снова зарождалась ангина. Я изо всех сил вывернул дверную ручку и толкнул плечом двери. Передо мной стояла испуганная жена.

Я бросился к ней, часто дыша, зажмурился, сползая на колени, упершись лбом в ее живот. Таким жалким я был, наверное, только в детстве, когда мать ругала меня.

Больным взглядом я окинул знакомую комнату, в которой с некоторых пор все казалось угловатым, резким и неродным. Я чувствовал режущую боль в глазах всякий раз, когда моргал или жмурился, а не моргать я не мог. Надышаться я больше не смогу, но ты…

- Анечка, ты хотя бы дыши… - скорее повелительным, не вопрошающим тоном говорил я. – Тебе-то всего осталось, - я зажмурился и отпустил ее талию, сжимая ладонь в кулаке. – Раз, два... Три, - постепенно я разжимал пальцы, - дыши…

Анна стояла и ошарашено смотрела на меня сверху вниз, но я был уверен в том, что я говорил. Сложно. Все это было невероятно сложно. Как же мне ей…!? Внутренне я ждал ответа свыше. Но в ее глазах понимания я не нашел. Она все так же боится. Катастрофа. Ни о чем другом она уже не подумает. И все они жалеют себя…

Жена просто стояла надо мной, дрожала и плакала. Я понял, смысла бить ее дальше – нет. Дура, у тебя есть дочь, возьми себя в руки, думай о ней. Во мне кипело негодование, но в следующую секунду я подумал о Дарье и смягчился. Я даже почувствовал, что мои веки больше не сжимались так крепко.

- Прости… - обессилено вздохнул я, снова уперевшись лбом в ее напряженный живот. Я знал, она даже не догадывается, за что должна меня простить. И тут я словно прочел ее мысль, будто бы посланную мне – «Я думала, что ты уже мертв». Мне тут же захотелось вскрикнуть, что жив и буду до последнего дня жив, выреветь из болящей глотки эти обрывистые объяснения, но я сдержался. Я высказал… Мне легче, моя совесть меня больше не гложет.

Скрипнула дверь в спальню. Увидев дочь, я сразу же, как шальной, отшатнулся к стене. Саша смотрела на меня непонимающими глазами. Она испугалась меня. Господи, я не могу… Я не могу, я не могу остаться, если останусь – я же вас всех замучаю… А если нет… Боже, что это со мной! Я не смогу ничего вам дать, мне плохо здесь, меня душат эти стены. С этим адом в моей голове я бесполезен и уязвим. Пожалуйста, ради Бога, прекратите на меня так смотреть…

Ужас достиг своего апогея. Я выскочил из квартиры как ужаленный. К лицу приливала кровь, я бежал по лестнице, бежал как можно быстрее, чтобы больше никогда не возвращаться. Я больше не мог видеть, как они страдают. Я просто убежал. Трус. Беспомощный эгоист. Но ничто уже не могло бы заставить меня вернуться.

Всю дорогу к Даше я задавался одним вопросом: «Не сумасшедший ли я?».

А ведь кажется, что обезумел.

«Боже, ведь действительно сумасшедший, - думал я, глубоко дыша и прикрывая глаза на бегу. - Все бросить, променять, продать. За нее. Я знаю, на что иду… Не смогу мучить и их, и себя. Вот так бегать все равно не смог бы… Да… - я остановился, переводя дыхание. – Пришлось выбирать… И я выбрал. Выбрал то, чего всю жизнь искала моя душа и не могла найти. Я благодарен, Даша, - эти слова нечаянно прозвучали вслух. Я поднял голову и посмотрел в даль. – Я уже не жилец. Никто не жилец…

- Но я благодарю тебя, Господи! – крикнул я из последних сил. – За то, что знаю, что значит жить…

«Спасибо за это прекрасное чувство» - в последний раз подумалось мне, и я убежал прочь.

Быстрым бегом минув все лестничные пролеты, я с силой толкнул дверь и влетел в квартиру:

- Дашенька!..

Но мне никто не ответил.

С ужасом я прошелся по пустой квартире…

Я искал ее везде, где только можно. Я сбился с ног, пытаясь найти ее на дорожках возле ГУУ, где мы впервые встретились, во дворе ее дома, в той самой пустой квартире. Знал ли я, что ее больше нет? Я до конца был уверен, что она жива и что я снова смогу ее увидеть. Хоть один раз. Будущее без нее представлялось леденящим ужасом, пускай от будущего оставалось два с половиной дня. Казалось, я был готов принять смерть жены, дочери, кого угодно, но только не её. Мне стало жутко от собственных мыслей. Измученно оттянув от шеи душащий шарф, я упал на колени об лед, но вовсе не потому, что мои ноги обессилели и перестали меня держать. Я поднял глаза к небу с просьбой о спасении. Я не знал молитв. Мне не хватало слов, чтобы даже попросить. Я мог только бессловесно съедать глазами небо, внутренне умолять его. О тебе, о себе без тебя.

Дашенька, неужели?…