Глава V. Томас с тоской смотрел на вновь серое небо сквозь окно в спальне и размышлял о том, что сейчас мог бы делать Билл

«Разбитые зеркала»

Томас с тоской смотрел на вновь серое небо сквозь окно в спальне и размышлял о том, что сейчас мог бы делать Билл. У Лооса был выходной, и он решил прогуляться по памятным местам, навсегда расставаясь с болезненными воспоминаниями. Он хотел взять с собой своего друга, но сделать шаги в уверенное будущее нужно было одному. Он должен был разбить это стекло в одиночку, как бы ни было больно. Он решил.

Из шкафа полетели толстовки разных цветов, и в итоге хозяином была выбрана ярко-жёлтая — своеобразный антипод настроению природы. Обув шузы и по привычке посмотрев в зеркало, Том увидел немного сонного, но спокойного парня в отражении и безумно хотелось лицезреть эту картину каждый раз.

***

Холод. Сырость. Капли, стекающие по лицу, куртке, джинсам. Карие глаза, не моргая, глядели на огромное здание крытого стадиона, где в данный момент проходили соревнования по мотто-фристайлу.

Вот она — мечта. Мечта быть там, на арене, вместе с остальными участниками. Мечта парить в воздухе. Мечта о лидерстве… Не раз Томас возвращался мыслями в прошлое, когда он мог стать первоклассным гонщиком. Всё бы ничего, но обстоятельства и судьба решили распорядиться иначе. Теперь он стоял перед входом на стадион и грустно ухмылялся.

Вокруг него спешили люди, прячась под зонтами. Неугомонный ветер пытался вырвать из рук их единственную защиту, но тщетно. А торопится ли он? Нет. Ему некуда было торопиться. Не имело смысла уже пару лет.

Одежда противно прилипала к телу. Том очнулся от далеко не радостных раздумий и неторопливо направился к входу. Билета не было. Денег тоже. Они остались дома, на тумбочке.

— О, Лоос, какими судьбами? — Гарри Шульц — один из охранников стадиона. С этим парнем Томас познакомился на одной из гонок. Шульц, так же как и Лоос был ярым поклонником фристайла.

— Здорово, Гарри, — Том крепко пожал ладонь приятелю, улыбнувшись. — Как всегда на посту?

— А ты думал. Уже на которых гонках не наблюдаю тебя здесь.

— Вот… так получается, но рад тебя видеть.

— И я. Кстати, — Шульц упёрся руками в ограждения, — как ты?

— В каком смысле?

Том чуть щурился из-за стекающих по лицу капель.

— Ой, зачем под дождём стоишь, заходи под навес, — Гарри приоткрыл ворота, пропустив Лооса. Тот не заставил себя ждать.

— Спасибо. — Поблагодарил Том.

— Не за что. Так как, сумел выкарабкаться?

— Нет, Гарри. Не сумел.

— Да брось. Я не узнаю тебя. Где тот бунтарь, что давал жару всем местным гонщикам?

— Погиб вместе с машиной и мотоциклом. Нет, лучше так — увяз в болоте своих мыслей, — с сарказмом ответил Том и убрал мокрую чёлку со лба.

— Я не узнаю тебя.

— Думаешь, я себя узнаю, даже когда смотрю в зеркало? Нет. Это то, что осталось от меня. Малая часть. Во-от такая. — Лоос показал маленький отрезок.

— И как же сейчас поживают Твит и компания?

— Ах, Твит, видимо, просаживает мои деньги. А хотя… всё, наверное, потратил.

Твит — в прошлом друг Томаса, которого захватили азарт, власть и «слава». Он предал Лооса, так как не выносил превосходства других над собой. Натравил свою банду на Тома, в результате чего были уничтожены автомобиль и мотоцикл, а деньги сняты со счёта под угрозой жизни.

— Он участвует.

— Что? Мне не послышалось?

— Нет, он участвует сейчас в соревнованиях под номером одиннадцать.

— Гарри, — Томас полуобернулся на дверь, а потом попросил: — Пропусти меня. Пожалуйста.

— Но…

— Пожалуйста. Я хочу посмотреть на человека, кто занял моё место.

— Ладно. — Шульц вздохнул и направился с Томом к дверям. — Глянь…

— Спасибо, ты — отличный приятель.

Том бежал по коридору, знал куда. Ему не терпелось увидеть неописуемые повороты в воздухе, не терпелось почувствовать волнение и радость, пусть он и не выступал.

Ловко обогнув нескольких человек, шедших ему навстречу, Лоос оказался на входе к трибунам. Яркий свет слепил глаза с непривычки, громкий рёв моторов давил на уши, возгласы зрителей и яркая арена манили окунуться в атмосферу феерии. Это было тем, к чему он стремился. Тем, что хотелось чувствовать постоянно. Тем, ради чего он был здесь — увидеть Твита было лишь предлогом.

А где-то на другом конце города шёл Билл. Этот наполненный дождём день был самым тяжёлым в его жизни. Невидящий взгляд цеплялся за размытые силуэты где-то впереди, и провожал бегущих людей застывшим шоколадом. Он не понимал, за что его так ненавидит судьба. Он сжимал немеющие от холода пальцы в кулаки, силясь сломать кости и разорвать собственную кожу на куски. Биллу казалось, что свеча его жизни погасла в тот момент, когда он увидел книгу в магазине, и теперь он вдыхал не воздух, а горький дым фитиля вперемешку с запахом парафина. Всё его жалкое существование рассыпалось на мириады осколков и шептало ему о предательстве. Ноги были ватными и двигались скорее на автомате, чем по собственному желанию. Внутри всё ныло и сжималось от осознания того, что смысл всех его бессонных ночей попросту был украден лживым, пропитанным наживой и притворством, редактором с землистыми маленькими глазами и противно-рыжей бородой. Те самые толстые пальцы, которые брали рукописный вариант романа, с легкостью скопировали его на компьютер и, спустя две недели, предварительно изменив имя на своё собственное, выпустили бестселлер, настоящий автор которого теперь валился с ног и мечтал лишь об одном — захлебнуться каплями, что неутомимым потоком летели с небес, и упасть замертво.

«И что же теперь делать? Что?» — этот вопрос вспышками появлялся в сознании, каждый раз добавляя новых негативных эмоций поникшему юноше. Неподалёку стояла старая лавочка, и он направился к ней — размышлять и мокнуть под тяжёлым августовским дождём. Маннхайта трясло от холода и обиды. Он обхватил голову руками и тихо заплакал. Впервые в жизни он ронял слёзы. Ему было так страшно от этого, до такой степени, что хотелось вырвать глаза, чтобы из них текла не прозрачная вода, а багряная кровь — именно такого цвета он представлял свою боль. Как никогда в своей жизни ему хотелось отмотать время вспять и всё изменить. Не писать больше своих глупых рассказов и выкинуть печатную машинку в ближайший мусорный бак, остаться в пресловутом детдоме и терпеть насмешки детей, только бы не чувствовать всего того, что было сейчас — пустоты. Это чувство всегда пугало его, он осознанно бежал от чёрной паутины, спотыкаясь, ломая жизнь и выстраивая её заново, ему удавалось скрыться от неё, но сейчас он был беззащитен перед этой зыбкой, сочившейся сквозь него обречённостью.

Кончики пальцев до сих пор чувствовали холодок твёрдой обложки теперь уже не своего романа. Билл ударял промокшее дерево скамьи ладонями, чтобы унять и стереть со своих рук воспоминания. Ничего не получалось. Истошно закричав в пустоту догорающей улицы, он осел на почерневший асфальт и замолчал. Хотелось ослепнуть, оглохнуть, утратить способность говорить, и всё это — разом. Просидев так около двух часов, Билл успел встретить радугу полными слёз глазами, улыбнуться грустной улыбкой сверкающим в темноте фонарям и подняться домой, укутавшись в тонкую тряпку. Всё тело покрылось мурашкам и не переставало дрожать. Скотти скулил, сидя рядом, и чёрные глаза с беспокойством смотрели на улыбающегося через силу хозяина, который то и дело твердил ему, что всё будет хорошо. Билл сжался в комок, а перед глазами плясали искры невиданных фигур, разноцветные и серые, маленькие и громадные. Дыхание стало хриплым, и юноша судорожно глотал воздух сухими губами. Пальцы не слушались и никак не хотели смыкаться вместе, чтобы стало хоть на кроху теплее. Пёс всё-таки залез на кровать и прижался к озябшему хозяину всем телом, не переставая скулить и прислушиваться к каждому движению Билла.

***

А дождь всё лил и лил, даже и не думая прекращаться. Томас уже как два часа назад вернулся домой, полный радости и горькой обиды. Вдыхать запах бензина и чувствовать почти витающий в воздухе адреналин, было настолько здорово, что сердце до сих пор билось в учащённом ритме, но факт того, что ладони так и не коснулись руля мотоцикла, а тело не погрузилось в почти невесомое состояние — убивал. Ещё и встреча с лицом из прошлого не добавляла никаких положительных впечатлений. Этот Твит даже не узнал его, он просто задержал взгляд на стоящем возле трибуны человеке и продолжал улыбаться — он в очередной раз стал чемпионом. Зеркало прошлого Тома с треском разбилось, ведь даже псевдодруг не разглядел в нём былого Томаса Лооса — любимца девушек и заводилы компании. Жалел ли он о том, что пошёл на стадион? Нет. Абсолютно. Лелея и вынашивая боль, человек крошит свою душу как ломоть хлеба.

Лежа на смятой кровати, Томас улыбался, а в старом заброшенном доме, задыхаясь от кашля, тихо стонал Билл. Разбилось и его зеркало, только в нём было будущее, которому не суждено было наступить. Все его слёзы смыл августовский дождь, и сейчас душа хрустела, как застывшая грязь, сыплясь в сердце и вызывая болезненный скрип. Томас не мог уснуть от радости, а Билл от горя. Нить, объединяющая их, медленно обрывалась. Томас провожал взглядом искрящиеся в вечерних фонарях капли, Билл считал трещины на обгорелых стенах. И даже Скотти, не переставший жаться к хозяину, не мог отогреть лёд, что сковывал дыхание и выворачивал наизнанку лёгкие. Маннхайту так хотелось обнять кого-нибудь, но вокруг была лишь бьющая по сознанию пустота.

Том волновался — крыша того обветшалого дома, где жил его друг, протекала, да и самого Билла он не видел вот уже два дня. Скучал ли он по нему? Несомненно. За недолгий месяц их общения Лоос здорово привязался к писателю и сейчас он думал о том, как Билл мёрз, кутаясь в тонком одеяле. Желание встать и пойти к нему стучало по вискам, но он не хотел навязываться, не хотел мешать — Томас прекрасно знал, что его друг сейчас пишет очередной шедевр, который Лоос так и не прочёл. Билл решил закончить его до конца и пообещал, что Том увидит его творение первым. Но если бы Лоос только знал, как плохо сейчас было его другу, если бы он только почувствовал, что тот зовёт его, то не закрыл бы своих глаз.

Последний хриплый вдох, и сознание улетело прочь. Последним словом, что произнёс Билл, было тихое, раздробленное кашлем:

— Том…

Собака заскулила ещё громче, но никому не было под силу услышать этот зов. Собака скулила… а Том, улыбнувшись на грани сна, пообещал себе создать новое зеркало — чистое и большое.