Глава пятая. «на юго‑западе Эфиопия – самая крайняя населенная страна на земле

Дети дьявола

«На юго‑западе Эфиопия – самая крайняя населенная страна на земле.

Эта страна очень богата золотом…»

Геродот, «История»

На юге Эфиопии ночь наступает быстро, и вскоре золотые прииски погрузились во тьму.

Воздух постепенно остывал, и в нем появились огромные летучие мыши. Самсон сказал, что это духи старателей, погибших в завалах. Смерть обманула их, и они в ярости кусали своих товарищей, продолжавших работать в шахтах.

С заходом солнца сильные молодые люди вылезли из шахт и вернулись в деревню. Даже им было слишком опасно оставаться на улице после наступления темноты. Кто знает, что проглотил работавший в шахте золотоискатель? Потенциальные убийцы ждали любого удобного случая, чтобы выяснить это.

– Они перерезают горло бритвенным лезвием или заточенной пряжкой ремня, – пояснил Самсон, – а потом вскрывают желудок, а иногда даже кишки.

– Жуткое дело, – кивнул Ной.

– А как убийце удается ускользнуть, если он весь перемазан кровью?

– Это не проблема, – сказал Ной. – Если он нашел золото, то купит немного араки, и все его простят. Проблемы начнутся, если он ничего не найдет и у него нет денег, чтобы угостить людей.

В деревне старателей не было церкви, и этот факт все больше беспокоил Самсона. Он заявил, что здесь буквально все пропитано пороком. Ной, который также был ярым христианином, предлагал построить молитвенный дом, но остальные старатели отвергли его идею. Они сказали, что церковь – это пустая трата денег, и предложили вместо этого послать несколько человек в северный штат Тигрей за новыми проститутками. Те, что жили в поселке, все были заражены венерическими болезнями. У жительниц Тигрея ангельские лица и бронзовая кожа, и многие считают их самыми красивыми женщинами Африки. Большинство проституток, которых я видел в поселке старателей, не говоря уже о Кебра‑Менгисте и Шакисо, были родом из этой провинции.

Самсон объяснил, что проститутки обычно работают подальше от родного дома, чтобы избежать позора для своей семьи.

В отсутствие церкви Самсон и Ной уселись на деревянную скамью в баре и принялись беседовать об Иисусе. Они вспоминали эпизоды его жизни и выводили мораль из его учения. От бензиновой лампы высокого давления в помещении было светло, как днем, и собравшиеся в баре старатели нервно моргали. Они предпочитали полутьму. Перед каждым из них стоял пустой стакан. Стены бара были почему‑то обклеены номерами сингапурской ежедневной газеты «The Strait Times». Рядом с моим лицом располагалась интересная статья о малайзийских магических ритуалах, которые исполняли охотники за головами из племени даяков. Я указал на статью, но никто из посетителей не заинтересовался. У них в мозгу циркулировали только две мысли – араки и где взять еще одну порцию.

Ной сказал, что в этот день было найдено мало золота, и я купил выпивку всем присутствующим. Араки подавали теплым, прямо из перегонного куба. Часто напиток получался таким крепким, что становился похож на отраву и валил с ног каждого, кто выпивал его. О контроле качества здесь не слышали.

Самсон и Ной отказались от араки и раскрыли свои Евангелия. Они вызывали уважение, оставаясь верными своей религии в таких нелегких обстоятельствах. Приятели напоминали мне миссионеров на чужой земле. Однако они не хуже меня знали, что спасение душ и распространение слова божьего равносильно самоубийству.

Больше всего меня удивляло, как Самсон смог вырваться из порочного круга жизни на золотых приисках.

– Старательство похоже на наркотик, – рассказывал он. – Чем больше у тебя золота, тем больше тебе его требуется для возбуждения. Рядом гибнут близкие друзья, но ты даже не думаешь о них. Ты способен думать только об араки, о проститутках из Тигрея и бесполезном хламе, который ты собрался купить.

Отец Самсона постоянно рассказывал детям о ценности образования. Знания, убеждал он юного Самсона, – это ключ, который способен открыть дверь в жизнь. Меня поразили четкие цели, которые поставил пред собой Самсон после того, как бежал из мира старателей. В свободное время он изучал программирование – профессию, которая, как он слышал, пригодится ему, когда он уедет в Америку.

– Я впустую потратил годы, работая на прииске, как эти люди, – сказал он, прижимая Евангелие к животу. – Я отвернулся от родителей и настоящих друзей, обвиняя их в ревности. Но хуже всего то, что я отвернулся от бога. Если бы я не уехал, я давно был бы мертв. Конечно, теперь я намного беднее, но водить такси – это гораздо более благородное занятие, чем у них!

Он махнул рукой в сторону старателей, которые были готовы к еще одной бесплатной порции спиртного, и стал умолять Ноя бросить старательство. Но Ной ответил, что он не мыслит себе другого занятия, привык к возбуждающему чувству опасности и материальной награде за риск.

После того как я потратил на угощение столько, сколько мог себе позволить, в бар вошла вереница проституток из Тигрея, одетых в желтые пластиковые туфли и прозрачные топы.

Их волосы были заплетены в тугие косички, а на губах сверкала фиолетово‑розовая помада. У старателей денег не было, но девушки обслуживали в кредит. Самсон сказал, что некоторые из сидящих в баре мужчин – самые старые – женаты.

Но им нравились проститутки, которых старатели считали опытными в искусстве любви. Одна из женщин, с более пышными, чем у остальных, формами, присела рядом со мной. Ее звали Ханна. Когда я спросил, что она думает о старателях, девушка закатила глаза и чмокнула меня в щеку.

– Ты завтра идешь в Америку? – ответила она вопросом на вопрос.

Я не понял, что она имеет в виду.

– Нет, нет, я пробуду здесь, на прииске, несколько дней.

– Не идешь в Америку… завтра?

– Нет, – ответил я.

Она фыркнула и занялась массивным субъектом со свежим шрамом на щеке. Я услышал, как она опять спрашивает об Америке. Я сомневался, что у ее собеседника есть паспорт, не говоря уже об американской визе. Но он погладил девицу по бедру и прошептал: «Америка, Америка».

Вечер тянулся бесконечно – Самсон и Ной обсуждали евангельские притчи, а старатели все больше залезали в долги к проституткам и одноглазому хозяину бара. Через несколько часов мне начало казаться, что уже все вокруг говорят об Америке, причем каждый, кто произносил это магическое слово, удостаивался повышенного внимания девушек из Тигрея.

Устраиваясь на ночь в хижине Ноя, я размышлял, почему все население поселка мечтает попасть в страну, о которой они практически ничего не знают. Самсон почти все время говорил о том, как он будет жить в дальних краях.

Я чувствовал, что, даже читая Библию или обсуждая жизни апостолов, он не перестает думать об Америке.

Для него и всех остальных Америка была страной возможностей, местом, где у жителей Эфиопии есть перспективы и будущее. Самсон уже обращался в посольство США за визой, но получил отказ. Он знал, что шансы получить разрешение на въезд крайне малы, и подумывал об обходном маневре. Кто‑то рассказал ему, что можно приехать в Мексику, а затем переплыть Рио‑Гранде, по которой проходит граница с Америкой. Другой приятель посоветовал ему найти богатую американку и жениться на ней.

На следующее утро еще три женщины поинтересовались, не иду ли я в Америку. Затем меня окружила стайка ребятишек, продававших кукурузу и жареный ячмень; они тоже сказали, что пришло время отправляться в Америку и что они тоже хотят посмотреть, что там имеется.

– Когда? – спросил я. – Когда это будет?

– О, – мечтательно ответил один из мальчишек, – совсем скоро.

Когда первые лучи солнца осветили котлован, сотни старателей уже рыли землю и поднимали лотки с рудой к промывочным прудам. Солнце поднималось выше, нагревая землю, и работать становилось труднее. Старатели трудились, как каторжники.

Несколько лет назад я видел черно‑белые фотографии Себастио Сальгадо, на которых был запечатлен огромный прииск Сьерра‑Невада в Бразилии. Я вспомнил снимки сотен и тысяч измазанных грязью людей, карабкавшихся по шатким лестницам, установленным на склонах котлована. Они поднимали мешки с породой, которая затем промывалась. На прииске рядом с Шакисо лестниц не было. Рабочие сами находили опору и удерживались на стенках котлована.

В определенном смысле эта система работала эффективнее. Подъем лотков с породой по цепочке был более быстрым и требовал меньше усилий.

Старатели трудились вместе, потому что иного выхода у них не было, но у меня создавалось впечатление, что делают они это с неохотой. Если бы представилась возможность, половина из них, не задумываясь, убили бы товарища ради крошечного золотого самородка. Ной показал нам двух или трех человек, от которых следовало держаться подальше.

– Это Джосия. – Ной показал пальцем на пожилого прихрамывающего старателя. – Он убил собственную жену, заподозрив, что она спрятала от него мешочек с золотом. Он уже спрашивал, зачем вы сюда приехали.

Ной многозначительно погладил себя пальцем по носу.

– А вот Иоганнес. У него СПИД, но он продолжает насиловать девушек из Тигрея.

Чуть позже я покинул прииск и вернулся в деревню. Самсон жаловался, что от доходившей до щиколоток грязи его туфли совсем развалились, и предложил купить ему пару резиновых сапог. Мы отправились на рынок и стали копаться в ворохе выставленных на продажу поношенных вещей. Единственные сапоги оказались ярко‑зеленого цвета и были велики на четыре размера. Самсон все равно купил их.

В дальнем конце рынка послышался какой‑то шум. Издалека можно было рассмотреть проституток, окруживших прилавок. Они с восхищением разглядывали товар. Здесь были помада и дамские сумочки, одеяла и простыни, кожаные футбольные мячи, французский лосьон после бритья, шелковые рубашки, швейцарские часы и блоки сигарет «555». Несколько девушек подошли ко мне, упрашивая купить им что‑нибудь из этой роскоши. Самсон объяснил, что все эти товары – контрабанда, которую коммивояжер раз в неделю привозит из Джибути.

Он переезжает от прииска к прииску, продавая этот хлам. Кому в таком месте нужен лосьон после бритья? Вместо того чтобы копить деньги, глупые люди приходят сюда, в Америку!

– В Америку? – переспросил я.

Самсон махнул рукой в сторону грубой, сделанной от руки надписи, которая красовалась над прилавком. На ней было одно‑единственное слово на языке амхари – «Америка».

Пока мы возвращались к котловану, я размышлял, почему люди так ценят золото. Почему обычному, довольно бесполезному металлу на протяжении многих тысячелетий придавали такое значение? В чем причина – в цвете, тяжести или излучаемом им тепле? Или золото ценили потому, что оно не ржавеет и не окисляется даже в самом сыром климате?

Как бы то ни было, золото хранили и обрабатывали еще древние египтяне, хотя человек познакомился с этим металлом задолго до эпохи фараонов. Кусочки золота были обнаружены в испанских пещерах на стоянках эпохи палеолита, возраст которых оценивается учеными в сорок тысяч лет. Жажда золота стала причиной многочисленных жестокостей, среди которых не последнее место занимает покорение Америки испанцами, в результате чего погибли империи ацтеков и инков.

Солнце нещадно пекло нам головы, пока мы по неровным тропинкам спускались на дно котлована. Я обратил внимание на резкое повышение температуры. В пятидесяти футах от поверхности я уже задыхался, изнемогая от раскаленного воздуха. Еще пятьдесят футов вниз, и с меня градом повалил пот. Старатели привычными движениями поднимали наверх лотки с породой.

Они тоже были все мокрые от пота, но я ни разу не видел, чтобы кто‑то пил воду. Если им нужно было помочиться, они делали это, не сходя с места.

Мы присели на корточки в толстом слое жирной грязи на дне котлована, ловя ртами воздух и жалея, что не захватили с собой воды для питья.

Вокруг нас десятки женщин и детей накладывали породу в круглые лотки. Наверху дети проявляли живейший интерес к иностранцу и всегда подходили поближе, чтобы получше рассмотреть меня.

Но на дне котлована я не вызывал никакого интереса. Дети трудились, как настоящие рабы. Они на самом деле были рабами – сомневаюсь, что они получали заработанные деньги. Рядом работали их матери – крепкие, ладно скроенные, с сильными спинами и мускулистыми руками. Несколько женщин были явно беременны.

Один из мальчиков, лет десяти, подарил мне трогательную улыбку. Самсон объяснил, что здесь трудятся с малолетства.

– Они работают здесь, в яме, – сказал он. – Но от них гораздо больше пользы при прокладке туннелей вдоль золотоносных жил. Ребенок пролезет в отверстие шириной всего несколько десятков дюймов.

– А там можно застрять?

– Да, – кивнул Самсон. – Тогда они задыхаются. Или погибают под завалом.

Мы оказались здесь в самое неподходящее время. Не успел Самсон закончить свои объяснения, как мы услышали крики, доносившиеся откуда‑то сверху. В котловане всегда было шумно, но эти крики перекрывали обычный гам. Многие старатели бросили лотки и принялись карабкаться наверх. Другие бежали по краю котлована.

– Завал, – спокойно прокомментировал Самсон. – Кто‑то попался. Может быть, ребенок.

Мы оставили женщин и детей, поспешно выбрались наверх и пошли по направлению к лабиринту туннелей. Толпа старателей яростно раскапывала землю ломами и заступами, а один мужчина громко кричал, произнося одно‑единственное имя: «Ади! Ади! Ади!» Ответа не было.

Из деревни прибежала босоногая женщина.

Она истерически рыдала. Позже я обнаружил, что ее никто не звал – она просто почувствовала, что ее мальчик, ее старший сын, попал в завал. Мы прислушивались, отчаянно пытаясь уловить хоть какой‑нибудь шум. Из‑под земли не доносилось ни звука – жуткая тишина, которую невозможно забыть.

Женщина перебегала от одного колодца к другому, выкрикивая имя сына. Все остальные дети уже выбрались на поверхность. Они сказали, что Ади рыл отдельный туннель, в стороне от других, когда сверху обрушилась земля. Мать рыдала; черты ее лица были искажены горем. Нет ничего страшнее лица матери, потерявшей ребенка. Я не мог на это смотреть. Старатели окружили женщину, утешая ее. Мне хотелось, чтобы кто‑то ободрил женщину, сказал, что еще есть надежда и что бывали случаи, когда после землетрясения дети держались под завалами несколько дней. Но мать, как и все остальные, понимала, что ее сына уже нет в живых.

Перед самым заходом солнца тело Ади, наконец, нашли. Мальчика откапывали столько времени, потому что он работал на большой глубине. Разнузданная и беззаботная атмосфера деревни испарилась. В этот вечер ни один из старателей не шутил, не хвастался и не упоминал о проститутках из Тигрея. Люди объединились в некое братство, и я впервые почувствовал уважение к ним.

Погиб один из них. Неважно, что это ребенок девяти или десяти лет, – он был одним из шахтеров, погибших на посту. В полном молчании старатели понесли тело мальчика в деревню. Мать брела рядом, поддерживая ладонью голову сына.

Ее глаза распухли от горя и слез.

Омерзительный карнавал прошлой ночи был забыт. Никто не пьянствовал в баре. Несколько клиентов, которые не могли изменить привычке, просто сидели, уставившись в пространство и утешая друг друга. В задней комнате огонь под перегонным кубом был погашен. Капель прозрачной жидкости из краника умолкла. Проститутки расчесывали волосы, готовясь провести ночь без работы.

Изуродованное тело Ади завернули в белое покрывало и положили в родительском доме. Мы с Самсоном зашли туда, чтобы выразить соболезнования. Хижина была уже заполнена людьми.

Самсон прочел 23‑й псалом – такого проникновенного чтения я никогда не слышал:

Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою…

Глаза Самсона были закрыты. Может быть, он вспоминал друзей и врагов, чьи жизни оборвались под землей. Когда мы оказались за порогом хижины, он поднял глаза к небу и стал упрекать Господа. Затем Самсон прижал Библию к лицу и заплакал.

На следующее утро жители деревни встали задолго до начала работы, и траурная процессия отправилась за пределы деревни. Большинство старателей были закутаны в накидки, защищавшие от утренней прохлады. Головы людей были опущены, лица печальны. Ной повел процессию к месту, расположенному примерно в миле к югу от прииска. Мы брели рядом с ним. Позади нас на носилках несли тело Ади, за которым шли мать, отец и их близкие друзья.

Могилу вырыли в красной, цвета кирпича почве, подальше от золотоносной жилы. Тело положили в яму и без особых церемоний засыпали землей. В это время первый луч зари окрасил небо в сине‑стальной цвет.

К семи часам работа на прииске вновь кипела. Лотки золотоносной породы совершали свой путь наверх, а лабиринт узких туннелей заполнился малолетними рабочими. Юного старателя больше не было в живых, но никто не останавливался, чтобы вспомнить о нем. Размышление – это роскошь, для которой требуется время и альтернативы.

К вечеру на извилистой дороге, ведущей к поселку старателей, показался автомобиль. Рев мотора был слышен на расстоянии мили. Старателям не было нужды смотреть на дорогу – они знали, что это за машина. Автомобиль принадлежал местному чиновнику. Он откуда‑то узнал, что здесь погиб человек, и приехал документально зафиксировать обстоятельства смерти.

Ной попросил меня как можно быстрее бежать в его хижину. Интереснее мертвого старателя для чиновника может быть только иностранец. Я спрятался в доме Ноя, а Самсон сновал туда‑сюда, рассказывая мне обо всем, что происходит. Чиновник допрашивал родителей Ади и убеждал их поехать в Шакисо, чтобы составить официальный отчет. Это совсем не входило в их намерения.

– Если правительство знает об этом и других незаконных приисках, – спросил я, – почему власти не закроют их?

Самсон хитро подмигнул.

– Они зарабатывают на этих приисках деньги. Скупают почти все золото и перепродают с огромной прибылью. Чтобы остановить добычу золота, нужно послать сюда всю армию, а так они, по крайней мере, забирают львиную долю прибыли.

Тем не менее я обнаружил, что старатели прекрасно осведомлены о мировых ценах на золото. По этой причине они продавали чиновникам лишь часть своей добычи.

– Если станет известно, сколько золота добывается из этой жилы, – объяснил Самсон, – правительству ничего не останется делать, как национализировать прииски. Но тогда им придется столкнуться с восстанием.

В воздухе уже запахло бунтом. Самсон рассказал, что сотни старателей покинули котлован и собрались вокруг чиновника. Я услышал громкие голоса, затем крики, а затем звук заводящегося двигателя.

– А как он узнал о том, что здесь кто‑то умер? – спросил я Ноя, когда тот вернулся из своей шахты.

– Здесь полно соглядатаев, – ответил он. – Странно, что они не выдали вас.

После этих слов Ноя я понял, что старатели настроены дружелюбно. Они проявляли максимум вежливости, на какую только были способны, а некоторые даже предлагали показать мне окрестности ночью или приглашали за стол.

– Будьте осторожны, – предупредил Ной. – Возможно, они хотят вас убить или ограбить.

– Америка, – согласно кивнул Самсон.

– Прилавок на рынке?

Ной нахмурился.

– Нет, страна Америка. Они видят в вас средство выбраться отсюда и попасть туда.

Как и все жители Эфиопии, старатели строили грандиозные планы, кульминацией которых являлось их переселение в Соединенные Штаты. Все остальные страны казались им недостаточно хороши – ни одна из них не могла сравниться с Америкой. Я пробыл в Эфиопии совсем недолго, но уже десятки людей обращались ко мне с вопросом, как получить американскую визу. Я даже слышал об агентах, которые брали баснословные деньги за разработку наиболее подходящего маршрута через Атлантику.

Ной указал на мужчину, который раскачивался в кресле‑качалке возле одной из хижин.

– Вон тот человек, – сказал он, – специалист по Америке.

У Дауи была круглая, похожая на дыню голова, примостившаяся прямо на широких плечах без какого‑либо намека на шею. Его ладони были розовыми и гладкими, как щеки прекрасной принцессы. Он явно никогда не спускался в шахту или котлован. Дауи громко смеялся по любому поводу, и я спросил у него, почему он все время пребывает в хорошем настроении.

– Мы, амхари, счастливый народ.

– А как лучше всего попасть в Америку?

Дауи перестал смеяться и склонил голову.

Единственное, над чем он никогда не смеялся, – это его бизнес.

– Сегодня труднее получить статус беженца, – сказал он, – но есть много других способов попасть туда. Можно ехать через другую страну, например, Германию, Францию или Британию. Можно назваться священником и получить деньги на поездку от христианских организаций, а можно объявить себя евреем и поехать через Израиль. Есть еще маршрут, через Мексику; нужно лишь переправиться через реку… – Он на мгновение умолк, вспоминая ее название. – Рио‑Гранде, они называют ее Рио‑Гранде. В это время года она мелеет. Но лучший способ попасть в Америку, – он повел плечами, – добыть паспорт иностранца.

Я был поражен обширными познаниями Дауи, и чем дольше мы беседовали, тем больше я удивлялся. Он мог ответить почти на все вопросы. Наконец я спросил, какой американский город ему нравится больше всего.

На лице Дауи отразилось изумление, а затем он расхохотался. Ной и Самсон буквально бились в истерике от смеха. Успокоившись, все трое посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

– Он никогда не был в Америке, – сказал Ной.

После встречи с Дауи я с опаской ходил по деревне, терзаемый паранойей. Если я исчезну, а моим паспортом завладеет молодой эфиоп, то на раскрытие преступления уйдут месяцы или даже годы. Я рассказал Самсону о своих страхах и запретил ему отходить от меня даже ночью – особенно ночью. Мои сны были переполнены бандами старателей, которые отбирали у меня паспорт и перерезали мне горло. Затем они начинали драться друг с другом – наградой служил мой паспорт и возможность уехать в Америку.

Проснувшись следующим утром, я обнаружил, что в ногах моего спального мешка сидит Дауи. Он сказал, что ночью ему в голову пришла одна идея. Я должен выступить перед старателями с кратким рассказом об Америке. Как человек, несколько раз имевший дело с иммиграционной службой США, я должен знать, как преодолеть все барьеры.

Жизнь на золотых приисках была приятной – если тебе не приходится добывать золото.

Здесь царила атмосфера опасности, уравновешиваемой соблазном мгновенно разбогатеть. Это место напоминало огромное казино. Деньги, которые зарабатывались общими усилиями, делились поровну, но тому, кто находил крупный самородок, разрешалось оставить его себе. Не знаю, осознавали ли это старатели, но такая система поощряла трудолюбие. Основная проблема состояла в том, что большинство были не в силах бросить старательство – независимо от того, сколько золота они нашли.

Все, с кем я беседовал, клялись, что уедут отсюда, как только найдут достаточно большой самородок, но я знал, что это ложь. Старатели привыкли к образу жизни азартных игроков. Ничто не могло столкнуть их с этого пути – за исключением, возможно, религии. В любом случае крупная находка шла на оплату довольно больших долгов, которые были у каждого, а остаток исчезал в мгновение ока.

– Смотришь на это место, – объяснял Самсон, когда мы грелись с ним в лучах утреннего солнца, – и создается впечатление, что здесь не на что тратить деньги. Но это не так. Старатели зарабатывают хорошие деньги, гораздо больше, чем остальные граждане Эфиопии. Но им приходится отдавать долги своим товарищам, покупать одежду и еду, а также отсылать деньги домой, своим семьям. Нужно еще кормить незаконнорожденных детей, покупать араки и платить за услуги проституткам. – Самсон уперся взглядом в потрескавшуюся землю, вспоминая эту жизнь. – Самое дорогое здесь, – добавил он, – это угощать других – женщинами и спиртным.

– Но зачем платить за других, если они сами в состоянии это сделать?

Самсон криво улыбнулся.

– На тот случай, если кто‑то из них найдет большой самородок, – ответил он. – Если ты не помогаешь им, когда они бедны, они не вспомнят о тебе, когда разбогатеют.

Вероятно, точно такую же жизнь вели золотоискатели в середине девятнадцатого века на Клондайке, в Калифорнии или в Австралии. Первая «золотая лихорадка» разразилась в 1848 году на севере Калифорнии, в районе реки Сакраменто. Плотник, работавший на лесопилке, нашел крупный самородок золота. Как ни старался он сохранить свою находку в тайне, слухи о ней распространились очень быстро. В считаные дни на этом месте появился лагерь, в котором разместились десятки тысяч будущих золотоискателей, а через четыре года в Калифорнии трудились 250 тысяч старателей. Они жили в ужасных условиях и, ослепленные жадностью, рисковали всем ради золота.

Недавно я познакомился с итальянцем, прадед которого покинул Милан и отправился искать счастья в Калифорнии. Он оказался среди старателей, которые жили, как собаки, питались испорченными продуктами и работали негодными инструментами. Итальянец намеревался искать золото, как и все остальные. Но увидев условия, в которых живут эти люди, он изменил свои намерения. Забыв о золоте, он принялся снабжать золотоискателей разнообразными товарами. В течение нескольких недель он сколотил себе состояние, продавая седла и одежду, сковородки, химикаты, палатки и продукты питания.

Достаточно взглянуть на карту, чтобы обнаружить в географических названиях следы той эпохи – ручей Бонанза, Золотой холм, Золотой ручей, Эврика. Среди всех этих названий чаще всего повторяется одно – Офир. Золотоискатели‑христиане были уверены, что нашли землю, упоминаемую в Ветхом Завете. В Бедакайсе никто, за исключением Самсона и Ноя, не слышал об Офире. Эти люди не интересовались Библией.

Слишком долго они прожили в аду. Самсон называл их «дети дьявола».

Мы часто беседовали с ним об Офире. Самсон был убежден, что золото царя Соломона добывалось в древних эфиопских копях. Он высказал предположение, что израильтяне, скорее всего, получали золото из многочисленных копей целого региона, а не из одного неимоверно богатого рудника. Самсон объяснил, что гигантская копь существует лишь в головах писателей и голливудских сценаристов, и напомнил мне о том, что драгоценный металл можно добывать в обширном регионе или даже во всей стране, особенно если золотоносные жилы, как в Эфиопии, расположены близко к поверхности. При современном процессе промышленной добычи золота ежедневно можно просеивать тысячи тонн руды. Но и до изобретения мощных механизмов масштабы добычи драгоценного металла были не меньше. Сотни тысяч старателей на реке Клондайк делали работу, которую сегодня выполняют машины. То же самое происходит и в наше время на приисках вроде Бедакайсы.

В Лондоне мне удалось купить несколько книг, написанных в конце девятнадцатого века и посвященных Великому Зимбабве, руины которого исследователи викторианской эпохи отождествляли с Офиром. Автором одной из работ, опубликованной в 1899 году, был чудаковатый немецкий профессор Карл Петерс. Книга имела длинное название: «Золотой Офир царя Соломона: исследование самых древних в мире золотых копей». Петерс исследовал предмет с тевтонской обстоятельностью и пришел к любопытным выводам. Составители Ветхого Завета обычно очень точны при описании деталей. Почему же они не указали местоположение Офира? По всей видимости, предположил Петерс, они считали, что это известно всем. Если бы страна Офир находилась далеко, то в этом случае для удовлетворения любопытства читателей потребовались бы подробности. Африка была знакома древним, хотя они не имели представления об очертаниях континента или его внутренних районах. Может быть, Африка и Офир – это одно и то же? В доказательство своей теории он приводит анализ этимологии слова «Африка». По его мнению, оно происходит от корня «афер», который, скорее всего, имеет значение «красный» или «красная земля» – наиболее распространенный цвет почвы на Африканском континенте. Народы, живущие на этой территории, назывались «афри», а образованное от этого корня имя прилагательное звучало как «африканский».

За сто лет, прошедших после выхода в свет книги Петерса, археологи доказали, что Великий Зимбабве никак не связан с подвластным Соломону царством Израильским. Но даже с учетом этих обстоятельств теория Петерса выглядела вполне правдоподобной. Земля Офир могла располагаться в Африке, а золото могли доставлять Соломону из того региона Черного континента, который соседствовал с его царством, то есть из горных районов в центре Эфиопии.

После обеда я плавал на лодке у берега промывочного пруда. Старатели усердно трудились, поднимая лотки с породой со дна котлована. Между ними сновали дети, продавая жареные початки кукурузы, кубики сахара и вязаные шляпы.

Время от времени женщины и дети поднимались со дна котлована, где они рыли землю, и менялись местами с теми, кто промывал золото. Промывка золота – это очень тяжелая работа, но здесь, по крайней мере, можно было спастись от жары, стоя по колено в воде.

Мужчины‑старатели гордились своей профессией и страстно желали, чтобы сыновья пошли по их стопам. Ной рассказал мне, что добыча золота считалась настоящей мужской работой.

Старатели издевались над крестьянами и начинали неудержимо хохотать при упоминании о служащих. Ценность работы определялась толщиной мозолей на руках.

Исключение составлял один Ной. У него было два сына, но одна лишь мысль, что они когда‑нибудь войдут в шахту, вызывала у него дрожь.

– Они учатся, – рассказывал он. – Для меня единственный способ оплатить их образование – работать на прииске. Я молюсь, чтобы бог помог мне найти большой самородок. Как вы думаете, зачем я провожу столько времени в туннелях, рискуя жизнью?

– А где твоя семья?

– В Кебра‑Менгисте. Я не разрешаю им приезжать сюда. Я не стыжусь своей работы, но не хочу, чтобы моя жена или мои мальчики видели, с какими людьми мне приходится жить.

В этот момент появился Дауи и объявил, что пора мне выступить перед людьми. Он распространил известие о моем выступлении через своих агентов и рассчитывает, что народу наберется много. Мы направились к плоскому участку земли к западу от главного котлована. Здесь молодежь иногда играла в футбол. Другие использовали площадку в качестве туалета, и она кишела крысами и пахла человеческими экскрементами.

Несмотря на вонь, здесь уже собрались несколько десятков старателей. Каждую минуту подходили все новые слушатели. Большинство знали, что в деревню приехал иностранец, но считали, что от меня нет никакой пользы. Вскоре их взгляды должны были измениться. Дауи представил меня как человека, способного разрешить все их проблемы, выдумав, что я представляю собой недостающее звено между ним и Америкой.

Самсон забеспокоился, увидев размеры толпы. Он опасался, что местный чиновник запретит собрание и арестует нас. Я уже участвовал в подобных сборищах в Индии и Африке, и меня беспокоила совсем другая опасность. На митинге, который устраивал в Нигерии фанатичный христианский проповедник из Германии, я видел, как десятки людей погибли в давке. Пастор объявил, что может исцелять больных. Он приказал сотням калек сжечь свои костыли и инвалидные коляски. После этого он объявил, что исцелил всех, и уехал в своем длинном «Мерседесе». Разумеется, никто не выздоровел. Толпа пришла в неистовство. Больнее всего было смотреть на инвалидов, которые лежали на земле, лишенные своих костылей и колясок и не имевших возможности добраться домой.

Дауи заверил меня, что никакой паники и давки не будет. Каждый из слушателей заплатил по 1 быру за входной билет или, по крайней мере, обещал заплатить позже. Впереди сидели дети; они возились в грязи, не очень понимая, зачем их уговаривали прийти. Позади стояли их родители и другие жители деревни. Всего набралось около пяти сотен человек. Проститутки, надевшие свои лучшие платья и пластмассовые туфли на высоких каблуках, расположились на земле рядом с детьми. Всех объединил интерес к теме моего выступления: «Как попасть в Америку».

Когда все успокоились и стало ясно, что никто больше не придет, Дауи представил меня. Он говорил на амхари, а Самсон переводил.

– Мистер приехал из далекой Америки, – объявил Дауи, – чтобы рассказать вам об этой чудесной стране и о том, как туда попасть.

После длинных приветствий я начал свою речь. Каждый раз, когда я произносил слово «Америка», из груди слушателей вырывался глубокий вздох.

– Америка – удивительная страна, – сказал я и остановился, ожидая, пока Дауи закончит переводить. – Иногда ее называют «свободной страной», потому что все в ней имеют равные права.

Один из молодых людей перебил меня – он хотел знать, что в Америке думают об эфиопах.

– Люди в Америке любят эфиопов, – заверил его я. – Мне приходилось встречать много эфиопов, которые хорошо зарабатывали, но они не боялись начинать с простой работы.

– Вроде добычи золота в яме? – послышался другой голос.

– Не совсем… скорее, это работа в ресторане. Очень важно много заниматься и выучить английский. Тот, у кого есть профессия, может заработать много денег.

Аудитория заволновалась. Ни у кого не было профессии.

– Расскажите им, как лучше попасть в Америку, – напомнил мне Дауи.

Я на мгновение задумался.

– Это большая страна, и попасть в нее можно разными путями. Некоторые пытаются проникнуть туда из Мексики, но с каждым годом сделать это становится труднее; другие прибывают морем. Но самый лучший способ – найти родственника или знакомого, который поручится за вас, или наняться на работу. Хороших специалистов они приглашают даже из‑за моря.

Дауи силился перевести мои слова на язык амхари.

Одна из проституток хотела задать вопрос.

Она встала, выпятила грудь и спросила: «А мы нужны американским мужчинам?»

Я был несколько обескуражен этим вопросом, но не желал разочаровывать девушку и поэтому с энтузиазмом ответил:

– Да, я уверен в этом!

Я продолжил рассказ о жизни в Америке, предупредив, что она не похожа на ту, что показывают в кино, и что улицы там не вымощены золотом. Часть моих метафор неизбежно терялась при переводе.

В заключение я пошутил, что они могут столкнуть меня в одну из шахт и забрать паспорт. Это позволит одному из них без особого труда попасть в Америку. Старатели посмотрели на меня, а затем стали переглядываться. Затем они опустили глаза и нервно захихикали.