Глава вторая. «первый шаг к пониманию чужой страны – почувствовать ее запах»

Семь камней

«Первый шаг к пониманию чужой страны – почувствовать ее запах».

Редьярд Киплинг

Когда зубы собаки‑поводыря слепой мавританки вонзились мне в ногу, я согнулся пополам от боли. Боль была ужасная, но вскоре она сменилась всепоглощающим страхом. Уже два дня, с момента моего приезда в Аддис‑Абебу, десятки людей предупреждали меня о том, чтобы я остерегался бешенства. Все эфиопские собаки бешеные, с гордостью заявляли они. Прижав ладонь к кровоточащей ноге, я посмотрел на собаку. Она шумно дышала, в ее глазах затаился безумный блеск, язык вываливался из покрытой клочками пены пасти. Хозяйка собаки позвала животное. Я сказал женщине, что ее питомец опасен для окружающих.

– О! – игриво воскликнула она. – Маленький шалунишка Бертран? Не может быть.

Через час я сидел в приемной хирурга на другом конце Аддис‑Абебы. На дальней стене висели два внушительного вида диплома, подтверждавшие квалификацию врача. Я указал на следы собачьих зубов на моем бедре и поморщился.

Врач поинтересовался, блестели ли у собаки глаза. Я кивнул.

– А вокруг пасти собаки вы видели молочно‑белую пену?

Я опять кивнул.

Хирург облизнул губы.

– Бешенство, – мрачно произнес он.

– Женщина была слепая, – объяснил я. – Она не могла видеть состояние собаки. Вы что, собираетесь делать мне двадцать один укол в живот?

– В Эфиопии нет вакцины против бешенства, – ответил врач. – Вам лучше вернуться в отель и отдохнуть.

И он принялся выписывать счет.

– А что, если у меня пойдет пена изо рта?

– Постарайтесь никого не кусать, – посоветовал он.

Вернувшись в отель «Гион», я расположился на лужайке и расстелил перед собой карту Восточной Африки. Незрячие люди со всего континента собрались в отеле на ежегодную конференцию, и некоторые из их свирепых собак‑поводырей сумели убежать от лишенных зрения хозяев. Теперь они носились по территории отеля, охотились стаей и кусали ничего не подозревающих прохожих. «Малыш» Бертран, следивший за мной с противоположного конца сада и явно желавший поучаствовать в развлечении, сорвался с поводка и бросился на меня – глаза его сверкали, изо рта вырывались клочья пены. Я вскочил на ноги, схватил шезлонг и выставил его перед собой, как заправский укротитель львов. Отчаянно взывая о помощи, я закружился по лужайке. Когда Бертрана в конце концов оттащили, мне удалось вернуться к своему занятию. Я приехал в эфиопскую столицу с единственной целью – отыскать копи царя Соломона.

Самое лучшее тонизирующее средство – это сложная загадка. В далеком Иерусалиме идея поиска копей царя Соломона казалась волнующей, а карта Али‑Бабы – хотя она могла оказаться фальшивкой – представлялась ключом к захватывающему путешествию. Теперь, столкнувшись с настоящей картой, я устрашился той задачи, которую сам перед собой поставил.

В Лондоне я скупил все книги, которые только смог найти, посвященные царю Соломону, царице Савской, библейской истории, земле Офир, Эфиопии и золоту. Большая часть из них остались непрочитанными – завернутые в газеты, они хранились в деревянном ящике для транспортировки чая в моем номере. Со всей этой информацией я намеревался ознакомиться в пути.

Я снова углубился в изучение карты.

Эфиопия – красно‑коричневое нагорье на территории Африканского Рога. Все свидетельствовало о труднодоступности этих мест, и на протяжении трех тысячелетий эта страна ассоциировалась с тайной. Геродот был первым, кто рассказал о ее невиданных животных, эбеновых (черных) деревьях и необычных жителях, «самых высоких, красивых и дольше всех живущих людей». Козмос писал о рынке ладана и мирры.

Величайшие исследователи – Хуан де Бермудес, Кристовао да Гама, Джеймс Брюс и Генри Солт – рисковали жизнью, чтобы проникнуть в эту страну.

Известный лондонский геолог предположил, что золото следует искать в районе Афара, у побережья Красного моря. Свирепые воины обитавшего в этой местности племени данакил до недавнего времени подтверждали свою доблесть при помощи ожерелья из гениталий врагов. Кто‑то еще порекомендовал мне отправиться на поиски гиен из Харара, которые, согласно легенде, охраняли золото царя Соломона. Один из друзей советовал обратить внимание на север страны.

Где‑то в горах, рассказывал он, там находится монастырь, хранящий секреты мудрейшего из царей. Еще один знакомый поведал мне историю о храме в Лалибеле, в сокровищнице которого якобы хранилось золото царицы Савской.

Пятьдесят лет назад мой отец уже занимался поиском копей царя Соломона. Он расстелил перед собой карту Ближнего Востока, взял горсть камешков и обозначил ими ключевые точки.

Один камешек он расположил в Судане, второй – в Петре, а остальные – в священном городе Мекке, в Дамаске, на Кипре, в Бейруте и родине наших предков, провинции Панман в Афганистане. Поиски привели его к глубоким пещерам в Порт‑Судане на побережье Красного моря. За тридцать лет до того, как мой отец отправился на поиски копей царя Соломона, его отец Сирдар Икбаль Али Шах провел несколько месяцев в пустыне, вдоль и поперек исколесив южную часть Аравийского полуострова – с той же целью. Поиски копей царя Соломона – навязчивая идея, передающаяся в нашей семье от отца к сыну.

Сидя на лужайке перед отелем, я вытащил из кармана семь камешков. Первый я положил на карту в район Афара, где жили охотники за гениталиями. Второй камешек расположился в Хараре, месте обитания гиен. Третий оказался на севере, на границе с Эритреей, четвертый – в окрестностях Лалибелы. Следующим камнем я накрыл Гондар, бывшую столицу царства и родину эфиопских иудеев. Это пять. Что еще?

Меня на мгновение отвлек лай собак‑поводырей, облаивавших новых постояльцев отеля.

Затем я вновь взглянул на карту. Геродот утверждал, что на западе Эфиопии добывается много золота. Поэтому шестой камень оказался в западной части страны. Оставался последний. Утром в одной из газет я прочитал сообщение о начале добычи золота на юге Эфиопии. Место седьмого камня там.

Размышляя, откуда начать поиски, я решил немного прогуляться. Два дня я просидел в отеле, изводимый бессонницей и свирепыми западноафриканскими собаками‑поводырями. Пора познакомиться с Аддис‑Абебой поближе.

Покинув территорию отеля «Гион», я двинулся на северо‑запад. Красная глиняная почва, утренняя влажность после прошедшего ночью проливного дождя, разложенные на импровизированных лотках торговцев горькие неспелые апельсины и жареная кукуруза, скрежещущие коробки передач стареньких синих «Пежо» – все это напомнило мне предыдущие поездки по Африке. Серое небо и низкие облака обещали скорый дождь, а воздух был пропитан выхлопными газами и тошнотворным запахом от сжигаемых на кострах пластиковых бутылок. Такси сигналили, стараясь не столкнуться друг с другом. Придорожные торговцы свистели проезжающим мимо автомобилям. Стадо овец, которое гнали на рынок, перегородило дорогу, и воздух наполнился звоном их колокольчиков.

Город Аддис‑Абеба, что означает «новый цветок», оказался совсем не таким новым и свежим, как предполагает его название. С 1975 года, когда последний эфиопский властитель Хайле Селассие был задушен подушкой в своей спальне, столица страны пришла в упадок. Уличные фонари были разбиты, и теперь в них гнездились птицы. Бетонные офисные здания осыпались, а на тротуарах толклись люди, которым, казалось, некуда идти. Автомобили подвязывали кусками веревки, чтобы они не рассыпались на ходу, а их кузова носили следы многочисленных ремонтов, дороги состояли из одних ям и ухабов. Все приметы повседневной жизни отражали хаос последнего периода в истории страны.

Свергнув императора и закопав его тело в стоячем положении под своим туалетом, президент Менгисту принялся усмирять племена, вождем которых он стал. В течение семнадцати лет его камеры пыток работали круглосуточно, пытаясь сломить гордый народ. Он приобрел печальную славу даже на континенте, где тираны и деспоты считались обычным явлением. Лишь немногие жители Эфиопии соглашались рассказывать об этих ужасных годах правления Менгисту. Возможно, они пытались забыть об этом времени, а возможно, все еще пребывали в шоке. Когда в мае 1991 года было свергнуто последнее марксистское правительство Менгисту, улицы столицы вновь обагрились кровью. Обещания давались и нарушались, и бедствия вновь обрушились на страну. Люди старались не загадывать дальше завтрашнего дня и, втянув голову в плечи, просто пытались выжить. Всюду превалировал страх, и лишь немногие надеялись на лучшее будущее. Что касается 3000‑летней истории страны, то эта тема считалась табу. Похоже, правительство больше всего было озабочено тем, чтобы жители Эфиопии вспомнили об отправленной в ссылку семье царя и потребовали ее возвращения. Любой, кого спрашивали о славной истории страны, испуганно прижимал палец к губам.

Я брел как во сне. Сотни мужчин и женщин буквально запрудили дорогу; их головы были закутаны в белые хлопковые покрывала с узорчатой каймой, на ногах хлюпали разношенные туфли.

Не успел он закончить фразу, как на дорогу упали первые капли дождя. Я нырнул в машину, а через секунду с неба хлынули потоки воды. Похоронная процессия продолжала медленно двигаться; белые хлопковые накидки намокли и липли к немощным телам.

Водитель ждал, пока я назову пункт назначения. Он заявил, что его верная «Лада» доставит меня хоть на край земли – куда пожелаю. Почтительно наклонив голову, он широко улыбнулся и представился. Его звали Самсон, сын Иоганнеса.

Я слышал, что тело Хайле Селассие извлекли из‑под президентского туалета и временно поместили в гробнице императора Менилека II, пока не будет организовано его достойное погребение. Поскольку эфиопская царская династия считает себя потомками царя Соломона и царицы Савской, гробница казалась мне достойным посещения местом, и я попросил Самсона отвезти меня туда.

– На похороны императора нет денег, – сказал он по дороге к гробнице. – Правительство не выделяет средств, а семья Хайле Селассие слишком скупа. Они не хотят, чтобы народ Эфиопии знал, насколько они богаты. Что касается растафарианцев, они в состоянии заплатить, но не будут этого делать.

– Почему?

– Они назвали себя в честь Рас‑Тэфаре, одного из титулов императора Хайле Селассие.

Растафарианцы считают императора богом, а поскольку бог не может умереть, они не станут оплачивать его похороны. Это неправильно – никакого уважения к человеку.

Я был поражен познаниями таксиста – и это в стране, где изучение истории не поощрялось.

– Мне приходится работать водителем такси, – сказал Самсон. – Я кормлю братьев, сестер, мать, отца и многих других. Они полностью зависят от меня.

Традиция, когда мужчина содержит всех многочисленных родственников, известна на Ближнем Востоке как «жить за счет работы Абдула».

Как только один из мужчин находил место, все остальные члены семьи бросали работу и переходили на его иждивение. Самсон постучал пальцем по моему колену.

– Я хочу, чтобы у меня была настоящая работа, которую ценят и уважают, – сказал он. – Тогда отец моей девушки убедится, что я достойный человек. Но у меня есть заветное желание.

– Какое же?

– Знать все подробности нашей истории.

– А вы можете купить книги по истории?

– Книги скупило правительство, – ответил таксист. – Они их сожгли или вырвали страницы, которые им кажутся «взрывоопасными». Гораздо проще забыть о прошлом и молчать. Это лучший способ остаться в живых.

– Но у вас есть книги по истории?

Мои вопросы поставили Самсона в затруднительное положение. В Эфиопии, как я уже начинал убеждаться, лишняя осторожность не помешает. Но мой собеседник прекрасно знал, что у правительства нет денег, чтобы нанимать соглядатаев из числа иностранцев.

– Да, у меня есть такая книга, – признался Самсон. – В ней рассказывается удивительная история. Из нее я узнал о нашем последнем императоре и его предках – Менилеке и Меконнене, царе Теводросе, и великих битвах, которые они вели. Я прочитал в ней о британских исследователях Джеймсе Брюсе и Натаниэле Пирсе, о царях Харара, о царице Македе и Соломоне.

– А что, если у вас найдут книгу?

– Она надежно спрятана, – ответил он. – Я достаю ее только ночью, когда любопытные соседи уже легли спать. Я запираю двери и занавешиваю окна в своей комнате. Иногда я громко храплю, чтобы создать впечатление, что я сплю.

Не переставая храпеть, я зажигаю свечу и, держа пламя как можно ближе к страницам, читаю.

Произнося эти слова, Самсон повернул руль, и мы свернули с дороги. Затем он до упора вдавил педаль газа, и машина стала подниматься по крутой аллее, ведущей к группе эвкалиптовых деревьев. Сизый дым из выхлопной трубы автомобиля окутал стоявшего на посту часового в неопрятной униформе, и он поднял свой «Калашников».

– Идите за мной, – сказал Самсон, направляясь к восьмиугольному зданию церкви.

Дождь не переставал, барабаня по листьям эвкалиптов, как трещотка шамана. У каждой из дверей церкви собрались небольшие группы паломников. Большинство ползли на коленях и прижимались губами к рамам дверей. Мы поднялись по ступенькам и укрылись внутри.

Некоторые пели пронзительными, грустными голосами. Другие что‑то бормотали вполголоса. Многие прижимали к груди книги Библии. Одна из женщин несла яркое изображение Девы Марии, а другая ползла на коленях, зажав в ладонях серебряный крест. В самом центре толпы несколько человек несли на плечах простой деревянный гроб. На крышке лежал букет фиолетовых цветов и потрепанная соломенная шляпа.

Наискосок от скорбной процессии безногий мужчина склонил голову в знак уважения к усопшему. Казалось, он онемел от боли; его глаза были наполнены слезами. Ему и его соотечественникам, подобно ветеранам секретных войн, пришлось слишком много увидеть и пережить то, что пережить невозможно. Больнее всего была мысль о том, что остальной мир о них забыл.

Пока я стоял и молча наблюдал за похоронной процессией, рядом остановилось ветхое такси бирюзового цвета. Я подумал, что водитель ищет клиентов, но ошибся. Вместо этого он вылез из машины, сделал несколько шагов в сторону процессии и произнес слова молитвы. На вид мужчине было чуть меньше тридцати лет. Прямая спина, просунутые под пряжку ремня ладони, склоненная голова. Когда процессия удалилась, таксист вернулся к машине. Заинтересовавшись, я спросил водителя, был ли он знаком с усопшим.

– Нет, сэр, – вежливо ответил он по‑английски. – Но когда умирает старый человек, скорбеть должен весь народ…

В Иерусалиме я заходил в эфиопскую церковь, спрятанную за стеной Эфиопской улицы.

Убранство этой церкви было точно таким же. Главное помещение было устлано потертыми коврами и освещено десятками потрескивающих неоновых ламп. Вдоль стен располагались огромные барабаны и молитвенные жезлы «маквамья». Воздух был пропитан ароматом ладана. Стены были украшены фресками и яркими картинами на библейские сюжеты. В центре помещения располагалось большое сооружение в форме куба, закрытое занавесями. Здесь, скрытая от глаз простых смертных, находилась Святая Святых, в которой лежал табот, копия Ковчега Завета.

На звук наших голосов подошел священник.

Он был укутан в синее покрывало, а в одной руке держал кружку для пожертвований. Голоса указывали на посетителей, а посетители – это пожертвования. Я вежливо поинтересовался, можно ли заглянуть внутрь «святая святых» – мне очень хотелось увидеть ковчег. Священник, вскрикнув, в ужасе отпрянул. Даже ему, ответил он, не позволено видеть таинственный ковчег. Тогда я стал расспрашивать о фресках. На них была изображена царица Македа со своей свитой во время пересечения пустыни по дороге в Иерусалим, где она преподнесла Соломону золото и другие дары. Служка, которому никак не могло быть больше тринадцати лет, стирал пыль с фресок при помощи тряпки, привязанной к длинному бамбуковому шесту. Священник перевел взгляд на кружку для пожертвований, а затем снова посмотрел на меня. Я спросил, где находится гробница Менилека. Священник щелкнул пальцами, и юный служка с трудом приподнял одну из каменных плит пола, открывая проход в крипту.

Время, проведенное на самом большом кладбище Каира – местные жители называют его «город мертвых», – подготовило меня ко всем «прелестям» подземного мавзолея. В одной из удивительных каирских гробниц смотритель кладбища принес мне череп паши. Я никогда не видел таких великолепных зубов, но, опасаясь гнева родственников знатного покойника, приказал как можно быстрее вернуть череп на место. Теперь бывший мавзолей императора напомнил мне о днях и ночах, проведенных на кладбище Каира.

В крипте помещались три огромные мраморные гробницы, принадлежавшие Менилеку II, его супруге императрице Таиту и их дочери Заудиту. Императором Менилеком II, который заслужил славу реформатора, я заинтересовался еще много лет назад, когда читал книгу по истории казней. В ней я наткнулся на упоминание о Менилеке II. Советники рассказали императору, что в далекой Америке изобрели удивительное приспособление для казни преступников. Приговоренного к смерти привязывали к деревянному стулу и подвергали воздействию непонятной и опасной субстанции под названием «электричество». Императору сказали, что это мучительная смерть, которая наступает лишь после того, как глаза жертвы вылезают из орбит, а голова поджаривается. Менилеку понравился этот рассказ, и он заказал в Америке два таких стула. На доставку заказа в Эфиопию потребовалось несколько месяцев. Когда стулья были установлены, император лично осмотрел их. На него произвело впечатление их хитроумное устройство, и он потребовал, чтобы ему продемонстрировали стулья в действии. И только тогда придворные поняли свою ошибку – в Эфиопии еще не было электричества. Неудача не обескуражила Менилека, и он приказал, чтобы электрические стулья использовались в качестве императорских тронов.

Рядом с серым мраморным саркофагом Менилека располагалась встроенная в стену длинная стеклянная витрина. Внутри находился гроб тонкой работы. Священник склонил голову, а таксист Самсон помрачнел.

– Здесь лежит последний император, Хайле Селассие, – сказал священник. – Мы собираемся похоронить его в соответствии с древними обрядами. Но есть некоторые проблемы…

Я удивленно приподнял бровь.

– Растафарианцы! – воскликнул он, закатив глаза. – Они сотнями приходят сюда, чтобы взглянуть на него, но утверждают, что он жив. Он живет в их сердцах – они так говорят. Поэтому они не дают денег на погребение.

Священник провел ладонью по лицу и с тоской посмотрел на пустую кружку для пожертвований. Я опустил в нее сложенную купюру и отступил в сторону, пропуская толпу спустившихся в крипту растафарианцев – многочисленные локоны под вязаными шапочками, громкие голоса с ямайским акцентом.

Самсон повел меня назад к такси. Он сообщил мне, что Хайле Селассие пытался сделать Эфиопию современным государством – как и его предшественник Менилек. Оба императора знали об огромном богатстве Эфиопии и надеялись извлечь из него пользу для страны.

– О каком богатстве?

Самсон прищурился.

– О золоте.

От мавзолея мы поехали по мокрым от дождя улицам к Национальному музею. Теперь в Эфиопию почти не приезжают туристы. Растафарианцы могут приходить к своему божеству, но они редко посещают пришедший в упадок государственный музей. В нем были выставлены церемониальные одежды последнего царя, изделия ремесленников из разных племен, а также горстка костей с надписью «Люси, древнейший гуманоид на земле». Самсон рассказал, что кости были найдены в районе пустыни Данакил и названы в честь песни группы «Битлз» «Lucy in the Sky with Diamonds».

– Люси сделала нас знаменитыми. О ней в Америке даже поставили балет. О ее жизни. – Он взглянул на кости под треснувшим стеклом. – Люси сделала нас знаменитыми, но не сделала нас богатыми.

Не удержавшись, я спросил его о золоте Эфиопии.

– В Библии упоминается об Офире, – сказал Самсон. – Огромное богатство ждет, пока его откопают. Немного усилий и пота – и мы будем богатыми, как в Америке. Золото – это будущее Эфиопии.

Самсон рассказал мне, что он родом из Кебра‑Менгиста, небольшого городка к югу от Аддис‑Абебы. Его отец, школьный учитель, привил мальчику любовь к Библии и стремление к знаниям. Но Самсон еще в юном возрасте убежал из дома.

– Родители объяснили мне, что история – интересная вещь, – сказал он. – В конце концов, Библия – это тоже история, причем самая лучшая. Они хотели, чтобы я учился, но друзья соблазнили меня богатством.

– Они были ворами, грабившими богатых?

– Нет, они были старателями, – ответил Самсон. – Добывали золото в гигантских открытых копях.

Я почувствовал, как сердце у меня забилось быстрее. Неожиданно один из вероятных источников золота царя Соломона оказался в пределах досягаемости. Изо всех сил стараясь не показывать своего волнения, чтобы Самсон не смог воспользоваться им, я спросил молодого человека, почему он бросил старательство и предпочел низкооплачиваемую работу таксиста.

– Три года я добывал золото из земли, – ответил он. – Голый по пояс, я, как крыса, вгрызался в стены подземных туннелей. Это был настоящий ад: неимоверная жара, вонь, смертельные опасности. Люди, работавшие там, часто говорили, что они умерли и попали в преисподнюю.

Нашим хозяином был дьявол. Пути назад не было. Да, я зарабатывал неплохие деньги, но тратил их на спиртное и дурных женщин. Оставшиеся деньги мы проигрывали в азартные игры. Чем больше денег мы зарабатывали, тем ниже падали.

Мы бродили по залам музея мимо витрин, заполненных императорскими коронами, вырезанными из тыквы бутылями, корзинами всех цветов радуги и манускриптами, написанными на языке геэз, древнем языке Эфиопии. Самсон продолжал свой рассказ.

– Опасности подстерегали нас повсюду.

Иногда свод туннеля обрушивался, заживо хороня старателей. Так я потерял много друзей. Других убивали ради мешочка с золотой пылью – по ночам любой из нас рисковал, что острое, как бритва, лезвие перережет ему горло.

Родители умоляли меня вернуться домой.

Они говорили, что мной овладел Вельзевул. Но я смеялся над ними и издевался над их бедностью. Однажды утром во время бритья я увидел в осколке зеркала свои глаза. Они были налиты кровью и горели яростью. Я не узнал их – это были глаза Люцифера.

В такси Самсон показал мне свою самую большую ценность – Библию большого формата в кожаном переплете, которую он хранил под сиденьем пассажира. Она была напечатана в Лондоне в 1673 году. Эта книга, объяснил Самсон, наставила его на путь истинный. Кроме того, она научила юношу, что золото может принести пользу, если относиться к нему с уважением, если использовать его во благо всех людей. Он читал Книги Царств и Книги Паралипоменон и знает о царе Соломоне и земле Офир. Еще не веря в удачу, которая помогла мне встретиться с человеком, знакомым с библейскими сказаниями и добывавшим золото, я вытащил карту и рассказал Самсону о своем желании отправиться на поиски копей царя Соломона.

– По Эфиопии непросто путешествовать, – сказал он. – Это не Америка, где дороги ровные, как стол. Автобусы здесь ломаются, а полиция вымогает взятки. Иностранца, который охотится за сокровищами, посадят в камеру и будут бить палкой.

Я ответил, что уже обладаю некоторым опытом и что лишь недавно вернулся из путешествия на земли племени шуар, которое живет в глубине джунглей перуанской Амазонки. Я рассказал Самсону, что они высушивают головы врагов до размеров грейпфрута и варят кукурузное пиво со слюной самых безобразных старух. Правда, я не упомянул о том, что некогда свирепые воины племени шуар теперь превратились в фанатичных евангелистов, приходящих в неистовство лишь от звуков барабанов.

– Похоже, вы бесстрашный человек, – воскликнул Самсон, захлопав в ладоши. – Но как вы отыщете дорогу к золотым копям? Вы иностранец на чужой земле.

– Мне нужен помощник, – скромно ответил я. – Человек, который разбирается в истории и в золоте. А если я найду копи царя Соломона, мне понадобится гигантская Библия, чтобы отпугнуть дьявола.