О чем думают экономисты. Самуэльсон: после того как в феврале 1936 г

Самуэльсон: После того как в феврале 1936 г. книги прибыли в Кем-

бридж, я выступил с критикой «Общей теории». Я подозреваю, что моя

ревность к принятию революционных изменений в парадигме, предложен-

ных Кейнсом, была в первую очередь продиктована влиянием Генри Сай-

монса, который заявил, что краткосрочные облигации могут быть субсти-

тутами денежного агрегата М при условии низких процентных ставок.

К тому же ранее я согласился с тем, что цены и уровень цен изменяются

медленно, поэтому нейтральные деньги и Закон Сэя теряют свою реалистич-

ность. У меня была сотня знакомых, которые остались без работы в 1931-

1934 гг., а также сотня знакомых, у которых работа была. Обе группы ни-

когда добровольно не поменялись бы местами, поскольку последние чув-

ствовали себя счастливыми, тогда как первые, имея такие же способности,

наоборот, ощущали себя несчастными. Это совсем не то, что происходит,

когда на аукционном рынке сравниваются спрос и предложение!

Фактор времени очень много значит. В 1948 г. благодаря сообществу

моих довоенных друзей (1 937-1940 гг.), с которыми я проводил свободное

время, была опубликована работа «Основы экономического анализа»

(Foundations of Economic Analysis). Молодые люди по всему миру принялись

пересматривать привычные установки и принципы. Но этого не случилось

в 1983 г., когда я подготовил расширенное издание с кратким описанием

достижений после 1947 г. Почему же эта, казалось бы, улучшенная книга

продавалась хуже, чем ее предшественница? Потому что специалисты и

практики во всем мире к концу XX века стали намного более искушенными

и опытными. Шумпетер на это бы сказал: «Прибыль монополии снижается,

как только знание становится более доступным, и это очень хорошо».

Барнетт: А почему вы уехали из Чикаго в Гарвард?

Самуэльсон: Будь моя воля, я бы никогда не оставил Чикаго, но новый

стипендиальный совет по поддержке исследований в области обществен-

ных наук, выделивший восемь стипендий для многообещающих молодых

выпускников-экономистов, подкупил меня своим предложением отправить-

ся в другой университет. Выбор был между Гарвардом и Колумбийским

университетом. Практически в один голос мои преподаватели в Чикагском

университете советовали Колумбийский. По ошибке я выбрал Гарвард,

даже не зная, что он переживал подъем благодаря, в первую очередь, эми-

грантам из Европы — Шумпетеру, Леонтьеву, Хаберлеру, а позднее и Элвину

Хансену.

Три года спустя, уже в Гарварде, я благодарил провидение за свой отъезд

из Чикаго — ведь я мог бы пропустить три величайшие революции в эко-

номической мысли XX столетия: революция в математике, в несовершенной

конкуренции, а также кейнсианская революция эффективного спроса. Мне

жаль, что существует некое соперничество, сопровождающее здоровое раз-

витие научной дисциплины. Останься я тогда в консервативном Чикагском