Выступление В. ЗИМЕРСА, защитника подсудимого Эриха Редера

[Стенограмма заседаний Международного военного трибунала от 16 и 17 июля 1946 г.]

Высокий Суд! В своей защитительной речи по делу подсудимого гросс‑адмирала доктора Редера при изложении материала я хочу придерживаться той же последовательности, что и в своих книгах документов и при предъявлении доказательств. Я полагаю, что это облегчит рассмотрение дела в целом.

Редер, которому недавно исполнилось 70 лет, с 18 лет, то есть примерно в течение полувека и притом в период, богатый событиями, был солдатом и только солдатом душой и телом. Хотя он всегда знал только свой солдатский долг, обвинение на этом большом процессе против национал‑социализма обвиняет его не только как солдата – командующего германским военно‑морским флотом, но и как политического деятеля, как политического заговорщика и члена правительства, хотя все три функции а действительности ему свойственны не были. Поэтому передо мной стоит своеобразная задача: защищать Редера как политического деятеля, хотя, как я покажу, его жизненный принцип состоял в том, чтобы быть совершенно аполитичным офицером и руководить офицерским корпусом и военно‑морским флотом, которые также должны были оставаться совершенно аполитичными.

Если я предпошлю эти соображения, то станет ясно, почему Редер, как показывает его допрос, отчужденно и удивленно встретил обвинения.

Само собой разумеется, я остановлюсь также и на военных преступлениях, за исключением тех, которые касаются ведения подводной войны, на которых уже остановился доктор Кранцбюллер также и по делу Редера. Обвинение о нарушении Версальского договора включается в заговор, поэтому я коснусь его.

Редер прямо признал, что нарушения договора имели место. Однако небольшой масштаб этих нарушений свидетельствует о том, что они не могли быть связаны с планами ведения агрессивных войн. Кроме того, я хотел бы добавить, что с юридической точки зрения нарушение договора не может рассматриваться как преступление. Согласно аргументации обвинения наказуемое действие имеется налицо только в том случае, если нарушение было сделано с преступными намерениями, то есть было направлено вопреки пакту Бриана‑Келлога на ведение агрессивной войны.

Несколько иначе обстоит дело с обвинением германского военно‑морского флота в строительстве подводных лодок в Голландии. При этом обвинение опиралось на документ за номером С‑156, книгу капитана 1‑го ранга Шустлера «Борьба военно‑морского флота против Версаля», а также на высказывания историка военно‑морского флота адмирала Ассмана в его записках (документ Д‑854).

Документы доказывают, что германский военно‑морской флот участвовал в работе конструкторского бюро по строительству подводных лодок в Голландии, а именно в фирме «Н.Ф. Инженерснантор фон Шифсбау». Участие относится еще к периоду, когда военно‑морской флот не находился под руководством Редера. Суд вспомнит, что Редер был назначен начальником главного морского штаба только 1 октября 1928 г., в то время как участие в работе голландского конструкторского бюро относится к 1923 году и последующему периоду... Участие в деятельности иностранного конструкторского бюро не было запрещено, и не в этом состоял смысл Версальского договора. Решающим было то, что Германия не создавала своего подводного флота.

Сконструированные голландской фирмой и построенные за границей подводные лодки были и использованы за границей, а именно в Турции и Финляндии...

Нарушения договора в период с 1933 года до германо‑английского морского соглашения от 1935 года дают также аналогичную фактическую и юридическую картину... В марте 1935 года, то есть за несколько месяцев до заключения морского соглашения, было начато планирование строительства линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау» с водоизмещением в 27 тысяч тонн каждый, хотя формально в тот период и в течение последующих месяцев еще действовало положение Версальского договора, предусматривавшее возможность иметь военные корабли водоизмещением в 10 тысяч тонн, в противоположность морскому соглашению 1935 года, предусматривавшему водоизмещение линкора в 35 тысяч тонн.

При этом я прошу учесть, что Германия в марте 1935 года уже могла рассчитывать на то, что в скором времени будет заключено германо‑английское соглашение и что время между планированием строительства линкора и спуском его на воду исчисляется не месяцами, а годами.

В действительности «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вступили в строй только через 3–4 года после заключения морского соглашения, а именно в 1938–1939 гг. 17 июня 1937 г. было заключено новое соглашение о морских вооружениях... Обвинение в доказательство того, что военно‑морской флот снова нарушил морское соглашение в агрессивных целях, приводит следующие факты.

В соглашении от 1937 года оба договаривавшихся правительства дали обязательство взаимно обмениваться информацией и в течение первых четырех месяцев каждого календарного года сообщать в деталях о программе строительства. Согласно документу за номером С‑23 военно‑морской флот нарушил это обязательство в том отношении, что уменьшил сведения относительно водоизмещения и осадки обоих линкоров, строившихся в то время – в начале 1938 года «Бисмарка» и «Тирпица», а именно: указал водоизмещение каждого 35 тысяч тонн вместо 41 700 тонн. Факт этого нарушения договора Редер признал...

31 марта 1938 г., то есть 6 недель спустя после даты, обозначенной в документе за номером С‑23, Англия со своей стороны предложила увеличить тоннаж линкоров. Соглашение об этом было подписано обеими странами 30 июня 1938 г.

Второе обвинение предъявлено представителями американского обвинения во время перекрестного допроса. Оно основано на записках адмирала Ассмана для своего исторического труда, где он говорит о том, что Германия в области строительства подводных лодок меньше всего придерживалась границ германо‑английского морского соглашения: до 1938 года могло быть предусмотрено строительство 55 подводных лодок; в действительности же было построено и находилось в стадии строительства 118. Это утверждение Ассмана является неправильным. В действительности Германия в области строительства подводных лодок строго придерживалась положений германо‑английского морского соглашения. В морском соглашении от 1935 года Германия, несмотря на заверения в равноправии, ограничилась 45 процентами английского тоннажа; но за ней было оставлено право повысить тоннаж с помощью дружественного соглашения с Англией в любое время.

В декабре 1938 года между британским адмиралом лордом Кэнингхемом и гросс‑адмиралом Редером состоялись соответствующие переговоры, во время которых правительство Его Величества одобрило увеличение до 100 процентов...

В заключение я хотел бы сказать, что упомянутое Ассманом число – 55 подводных лодок – соответствует 45 процентам, а число 118 подводных лодок соответствует 100 процентам.

Сейчас я перехожу к обвинению против Редера в том, что он якобы принимал участие в заговоре для ведения агрессивных войн и что он, в частности, поддерживал Гитлера и национал‑социализм, несмотря на то, что должен был знать, что Гитлер с самого начала намеревался вести агрессивные войны...

Редер до 1933 года не имел ничего общего с национал‑социализмом и не знал ни Гитлера, ни работников его партии. Он познакомился с Гитлером 2 февраля 1933 г., когда в числе других командующих был представлен Гитлеру бароном фон Гаммерштейном. Для Редера как начальника военно‑морского штаба существовал лишь один начальник, а именно рейхспрезидент Гинденбург, который согласно конституции и воинскому закону был верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами. Гинденбург как рейхспрезидент назначил Гитлера рейхсканцлером, и вследствие этого непроизвольно между Гитлером и вооруженными силами установилась связь...

Обвинение вменяет Редеру в вину то, что он был осведомлен о многих политических решениях и в качестве главнокомандующего военно‑морским флотом проводил стратегическое планирование и подготовку в связи с политическими мероприятиями. Речь идет о выходе Германии из Лиги Наций 14 октября 1933 г., о милитаризации Рейнской области 7 марта 1936 г., об аншлюсе Австрии в марте 1938 года, о включении Судетской области в состав империи осенью 1938 года и о создании протектората Богемия и Моравия в марте 1939 года...

Для всех решений общим было то, что Редер в политическом отношении не содействовал принятию ни одного из них. Редера никогда предварительно не спрашивали, и он в качестве главнокомандующего военно‑морским флотом не обладал правом содействовать принятию подобных решений. Редер не делал ничего, кроме того, что он в соответствии с этими решениями отдавал те распоряжения, которые необходимо было отдать с военной точки зрения на случай, если бы возникли военные осложнения.

Если обвинение в случае с Австрией и с созданием протектората Богемия и Моравия, действуя объективно, безусловно правильно указывает, что Гитлер применил весьма сомнительные и, может быть, даже преступные средства, то это для главнокомандующего военно‑морским флотом не имеет никакого значения, так как установлено, что он не был осведомлен об этих действиях, не говоря уже о примененных средствах...

Правильно, что Редер принадлежал к созданному в феврале 1938 года тайному совету министров. Правильно и то, что тайный совет министров представлял собой чистый фарс, поэтому излишне обсуждать данный пункт, которому обвинение придавало сначала такое большое значение...

Из представленного обвинением документа ПС‑2098 следует, что главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич и главнокомандующий военно‑морским флотом Редер, цитирую, «приравниваются в ранге к имперским министрам». Тем самым доказано, что Редер не являлся министром, а лишь только по соображениям этикета приравнивался в ранге к имперским министрам.

Точно так же и принадлежность к имперскому совету обороны нельзя рассматривать на основании документа ПС‑2194 как отягчающее обстоятельство. Как следует из текста, речь идет лишь о мероприятиях по подготовке обороны империи, там не говорится ни о политической деятельности, ни о деятельности, которая имела бы что‑либо общее с агрессивными войнами.

В качестве последнего отдельного момента в этой связи я хочу указать на то обстоятельство, что утверждение обвинения о том, что Редер являлся членом партии, оказалось необоснованным. Правда, Редер получил от Гитлера золотой почетный значок члена партии, но это означало не что иное, как награждение орденом, и не могло означать ничего другого...

Редер не мог предполагать и знать, что Гитлер и в последнее время, и перед началом войны говорил ему не то, что думал и делал...

В подтверждение обвинения в участии Редера в заговоре представлено много документов, которые могут свидетельствовать о том, что Редер знал об агрессивных планах Гитлера. Правда, имеется много правительственных документов, из которых видно, что военно‑морской штаб или Редер получили их по одному экземпляру, но действительно уличающими Редера из всех этих документов могут быть признаны лишь 4 документа, которые охарактеризованы обвинением в силу их значимости как ключевые документы. В данном случае имеются в виду четыре речи Гитлера перед главнокомандующими: от 5 ноября 1937 г., 23 мая 1939 г., 22 августа 1939 г. и 23 ноября 1939 г. Обвинение утверждает, что из них вытекает факт участия в заговоре и что из речей совершенно ясно видно, что Гитлер готовился к ведению агрессивных войн...

Без сомнения, эти ключевые документы имеют важное значение для последующей исторической констатации того, какие мысли руководили Гитлером... Подкупает мысль, что содержание документов отражает действительные события, поскольку там речь идет о высказываниях, имевших место в узком круге лиц, перед которыми Гитлер, естественно, шире раскрывал свои намерения, чем в публичных речах. Я признаю ценность этих документов, но мне кажется, что обвинение сильно переоценивает их значение... Они не дают нам ключа для раскрытия истинных планов Гитлера, не дают никаких масштабов для определения выводов, которые должны были, по мнению обвинения, сделать из них присутствовавшие на совещаниях.

Для меня совершенно ясно, что поведение Гитлера в период после Мюнхенского соглашения до начала войны с Польшей дает основание для тягчайших обвинений, и это является решающим для дела Редера, но не как военного, а как политического руководителя. Мы знаем, что Гитлер и сам признал это, а потому решил избегнуть ответственности путем самоубийства, нисколько не заботясь в годы войны и особенно в конце ее о жизни и благе немецкого народа...

Я рассматривал события довоенного времени. Теперь перехожу к событиям, имевшим место во время войны.

Когда, несмотря ни на что, война с Англией все же началась 3 сентября 1939 г., в первый же день произошел прискорбный случай: потопление " Атении", на основании которого строится тяжкое моральное обвинение против Редера, причем не столько на основании чисто военного значения этого события, то есть потопления, о котором уже говорил мой коллега доктор Кранцбюллер, сколько на основании статьи в «Фелькишер беобахтер» от 23 октября 1939 г. под заголовком «Черчилль потопил "Атению"». Если обстоятельства дела, изложенные обвинением, соответствовали бы действительности, то упреки морального порядка, которые делаются Редеру и военно‑морскому флоту, являлись бы обоснованными...

На основании показаний Редера, Шульте‑Ментинга, Вейц‑зеккера и Фриче, а также на основании документов установлено следующее:

1. В начале сентября 1939 года Редер был твердо убежден в том, что потопление произведено не немецкой подводной лодкой, потому что из сообщений было видно, что ближайшая немецкая подводная лодка находилась от места потопления на расстоянии не менее 75 морских миль.

2. В соответствии с этим Редер, как видно из документа Д‑912, опубликовал и дал соответствующие объяснения американскому военно‑морскому атташе и статс‑секретарю барону Вейцзеккеру.

3. Редер узнал о том, что это было неправдой, лишь после возвращения подводной лодки «У‑30», то есть 27 сентября 1939 г.

4. Гитлер... настоял на том, чтобы о действительном положении вещей не знали другие германские или иностранные органы и чтобы не было сделано сообщения о том, что германская подводная лодка потопила «Атению».

По‑видимому, он руководствовался политическими соображениями, потому что хотел избегнуть осложнений с Соединенными Штатами, вызванных этим случаем, хотя и прискорбным, но непоправимым. Приказ Гитлера был настолько строгим, что немногие офицеры, знавшие правду, были приведены к присяге о том, что они будут хранить тайну.

5. Фриче показал, что после первого запроса, с которым обратился к военно‑морскому флоту в начале сентября 1939 года, он больше не делал запросов и что статья в «Фелькишер беобахтер» появилась на основании личного распоряжения Гитлера и Геббельса, о чем Редер предварительно не был информирован. Это подтверждается одинаковыми показаниями Редера и Шульте‑Ментинга. Далее установлено, что Редер вопреки утверждению обвинения не являлся инициатором появления этой статьи и вообще ничего не знал о статье до ее опубликования... Нельзя делать Редеру морального упрека, основываясь на том факте, что он, узнав о статье, не выступил с опровержением, потому что был связан приказом Гитлера и в то время не мог предполагать, что Гитлер имел отношение к данной статье, которую Вейцзеккер справедливо назвал плодом извращенной фантазии...

По вопросу о Греции обвинение вменяет Редеру в вину нарушение нейтралитета и международного права в двух направлениях, а именно:

1. Основываясь на документе С‑12, из которого следует, что Гитлер в соответствии с докладом Редера 30 декабря 1939 г. принял следующее решение:

«Греческие торговые корабли, находящиеся в зоне, пролегающей вдоль берегов Англии и объявленной США запретной зоной, рассматриваются как вражеские суда».

2. Согласно документу С‑176 Редер в связи с докладом у Гитлера 18 марта 1941 г. просит подтверждения того, что, я цитирую, «всю Грецию следует оккупировать даже в том случае, если будет достигнуто мирное решение вопроса»...

Редеру и руководству военно‑морского флота в октябре‑ноябре 1939 года стало известно, что греческие торговые корабли по инициативе или с согласия греческого правительства в большинстве своем были предоставлены в распоряжение Англии. Этот факт несовместим с нейтралитетом, поэтому в соответствии с принципом международного права он разрешал Германии принять эквивалентные контрмеры...

Планы союзников на Балканах известны. Они предусматривали создание Балканского фронта против Германии. С этой целью союзный генеральный штаб обследовал с помощью союзных офицеров местные условия как в Греции, так и в Румынии для того, чтобы создать там авиабазы. Кроме того, проводились мероприятия для высадки десанта в Греции...

Гитлер в своей директиве за номером 20 еще 13 декабря 1940 г. предусмотрел, что следует занять всю территорию Греции для того, чтобы свести на нет стремление Англии создать под прикрытием Балканского фронта опасную авиабазу и особенно авиабазу, угрожающую румынскому нефтяному бассейну...

9 апреля 1940 г. германские войска всех трех составных частей вооруженных сил заняли Норвегию и Данию. На основании этого и предшествующих планов наряду с общим обвинением в участии в заговоре гросс‑адмиралу Редеру предъявлено еще одно тягчайшее обвинение. Обвинитель от Англии указал на то, что Редер первый внушил Гитлеру идею о занятии Норвегии... Правильно только то, что... Редер первый обратился к Гитлеру с вопросом о Норвегии, а именно 10 октября 1939 г. Но я покажу, что и в данном случае он действовал не как политик, а лишь как солдат.

Редер заметил чисто стратегическую опасность и указал Гитлеру на эту угрозу потому, что предполагал, что в Скандинавии, особенно в Норвегии, союзники хотят создать новый фронт. Он знал, что оккупация Англией Норвегии может сказаться неблагоприятно на ходе войны для Германии.

Редер, будучи главнокомандующим военно‑морским флотом... неохотно согласился с норвежской операцией. Он чувствовал, что нейтральное государство нельзя втягивать в уже начавшуюся войну, если к этому не вынуждает создавшееся положение. В период с октября 1939 года по весну 1940 года Редер все время придерживался той точки зрения, что лучшим решением этого вопроса было бы сохранение абсолютного нейтралитета Норвегией и всей Скандинавией...

Обвинение указало на соглашение, существовавшее между Германией и Норвегией, и в частности на документ ТС‑31, в котором германское имперское правительство еще 2 сентября 1939 г. категорически заверяло Норвегию в том, что будет уважать ее нейтралитет и неприкосновенность...

Нарушение Германией нейтралитета Норвегии явилось в данном случае актом самообороны, предусмотренным международным правом.

В конце сентября – начале октября 1939 года Редер, как показывают представленные доказательства, получил от генерал‑адмирала Карлса и из текущих сообщений адмирала Канариса – руководителя контрразведки – сведения о том, что возникла опасность, что союзники, осуществляя свои планы по блокаде Германии, оккупируют опорные пункты Норвегии с тем, чтобы был прекращен подвоз руды из Скандинавии. Опасность была очевидной. Она заключалась в прекращении всякого подвоза руды из Скандинавии, в частности, в прекращении подвоза железной руды, а также и в том, что союзники получили бы, таким образом, удобную базу для воздушных налетов и в конце концов в том, что германский военно‑морской флот находился бы под угрозой с фланга и был бы, следовательно, ограничен в своих операциях. Это последнее по счету, но немаловажное обстоятельство.

Блокада Северного и Балтийского морей имела бы в стратегическом отношении опустошающие последствия... Я твердо убежден, что Высокий Суд, учитывая описанные обстоятельства и ныне действующие положения международного права, констатирует, что Редер в отношении оккупации Норвегии действовал из чисто стратегических соображений, соблюдая нормы международного права, и оправдает его в этой части обвинения.

В заключение я хотел бы в связи с темой о Норвегии подчеркнуть, что... Редер и командующий флотом в Норвегии генерал‑адмирал Бем старались заключить мир с Норвегией при соблюдении норвежских национальных интересов. Этим усилиям противостояла назначенная Гитлером и Гиммлером так называемая гражданская администрация во главе с имперским комиссаром Тербовеном, которая в противоположность вооруженным силам находилась в связи с партией, СС, СД и гестапо.

Редер... вместе с Бемом вел решительную борьбу с Тербовеном. Но и здесь налицо то трагическое обстоятельство, что вооруженные силы, несмотря на большие усилия, не могли достичь своего из‑за диктатуры Гитлера, а также диктатуры, которая с ведома Гитлера осуществлялась имперским комиссаром Тербовеном...

Я перехожу к обвинению, выдвинутому представителями обвинения, относительно войны против России.

Обвинение заявило, что Редер не был противником войны с Россией. Единственно, что может остаться от такого обвинения, это утверждение, что Редер в принципе был за войну с Россией и возражал Гитлеру лишь в отношении срока.

Ссылаясь на документ С‑170, обвинение говорит, что Редер лишь рекомендовал оттянуть войну с Россией до победы над Англией. При изучении документа С‑170, в самом деле может возникнуть такое представление. Однако в действительности все обстоит иначе, и истинное положение вещей было выяснено с помощью представления других доказательств... Редер защищал тот взгляд, что война против России явится неверным шагом в стратегическом отношении. Его собственные показания и показания Шульте‑Ментинга показывают, что Редер в сентябре, ноябре и декабре 1940 года постоянно старался отвлечь Гитлера от мысли о войне против России... Это верно, что в документе С‑170 изложено только стратегическое обоснование возражений. Да это и неудивительно, ибо в бумагах командования военно‑морских сил, естественно, записывались только те аргументы, которые имели значение в военно‑техническом и стратегическом отношении, а не в политическом.

Однако Редер высказывал Гитлеру соображения не только стратегического, но и политического характера.

Остается признать, что трагическое положение заключается в том, что Гитлер мало слушал политические возражения Редера относительно России, как и относительно Норвегии и Франции.

Так же обстоит дело с обвинением в отношении агрессивной войны против Америки и в отношении нейтралитета Бразилии. Оба обвинения в рамках представленных доказательств в достаточной мере доказывают неправильность их. Мне остается лишь кратко коснуться этого.

Прежде всего обвинение представило все таким образом, будто Редер как‑то способствовал тому, чтобы вовлечь Японию в войну против Америки. В действительности же не имели места какие‑либо переговоры между Японией и Редером по вопросам морской стратегии. Редер придерживался всегда той точки зрения, что надо избегать войны с США и с Россией... В представленном обвинением документе С‑152 говорится лишь о предложении, заключающемся в том, что Япония должна выступить против Сингапура, чтобы на допустить участия Соединенных Штатов в войне. Пожелание, высказанное Редером Гитлеру относительно того, что Японии следовало бы напасть на Сингапур, в любом отношении является вполне логичным. Мы уже находились в состоянии войны с Англией, и Редер должен был попытаться сконцентрировать все силы против нее.

Еще более реальным опровержением обвинения, предъявленного в связи с вопросом о Бразилии, является то, что обвинители после моего выступления во время представления доказательств ни в одном из перекрестных допросов Редера, Шульте‑Ментинга и Вагнера не возвращались к этому вопросу.

Речь идет об обвинении в том, что согласно дневнику Иодля штаб военно‑морского командования уже за 2 месяца до начала войны Германии с Бразилией просил дать разрешение на то, чтобы начать военные действия против бразильских военных и торговых судов, и оно было получено. Помимо показаний свидетелей, это обвинение документально опровергнуто выдержкой из дневника Иодля...

Из документов явствует, что Бразилия нарушила нейтралитет тем, что разрешила Соединенным Штатам пользоваться бразильскими аэродромами для того, чтобы оттуда можно было совершать налеты на немецкие и итальянские подводные лодки. Кроме того, бразильское министерство авиации официально сообщило, что бразильские военно‑воздушные силы предприняли налеты. При такой позиции, нарушавшей нейтралитет, ходатайство штаба военно‑морского командования относительно того, чтобы начать военные действия против бразильских судов, было оправданным...

Я считаю возможным в защитительной речи по делу Редера отказаться от аргументации относительно военных преступлений и преступлений против человечности, ибо я не мог установить связи между Редером и материалами обвинений, представленных по этим преступлениям. Обвинение игнорирует фактическое и юридическое положение дел, когда оно привлекает Редера к ответственности за политические решения, хотя он не имел к ним никакого отношения, а действовал всегда только как солдат...

Остается еще один вопрос: является ли долгом солдата выступать с протестом, открыто восставать? На него каждый военный начальник и вообще всякий человек даст отрицательный ответ. Исключение может составить только приказ диктатора, заставляющий совершить преступление, причем командующий, получивший приказ, должен ясно осознать его преступный характер. В соответствии с этим Редер мог бы быть привлечен к ответственности только за военные преступления, но не за политические, ибо за политические отвечает диктатор...

Перед историей Редер может быть виновен потому, что он, как и многие другие в стране и за границей, не распознал Гитлера и не имел достаточной силы для того, чтобы выступить против него. Но бездействие в данном случае не является преступлением...